Польский бунт - Екатерина Владимировна Глаголева Страница 38

В лагере было шумно, обсуждали минувший день. Отдав необходимые распоряжения фельдфебелю, Тучков присоединился к офицерам, ужинавшим за длинным столом. Чесменский как раз говорил о своей неудавшейся атаке.

– Но я никак в толк не возьму, господа, зачем же они убирали пушки?

– Их атаковал подполковник Сакен, – невозмутимо ответил ему капитан Фок, командовавший левой батареей.

– Как атаковал?

– Он спустился в овраг и вышел лесом к правому флангу неприятеля. Его заметили, и он ретировался.

Фок говорил об этом совершенно спокойно, да его и в самом деле это не касалось. Но Тучков, перехватив взгляд Чесменского, прекрасно понял, о чем он сейчас думает.

Наутро настроение Кнорринга переменилось. Он был раздосадован тем, что упустил вчера победу и вместо поощрения от начальства рискует получить суровый реприманд. Генерал-поручик вызвал к себе Тучкова и велел выбрать место для стрельбы по Острой браме: штурм так штурм. Капитан пытался возражать, что ворота закрыты домами предместья: если вести обстрел, то попадешь только в дома, вне города удобного места не найти.

– Так я фам сам укажу место!

В семь часов утра город был уже во всеоружии. Пока артиллеристы Тучкова пытались завезти орудия на указанную генералом гору, несколько тягловых лошадей убили. Да и с горы был виден только самый верх ворот. Кнорринг понял, что погорячился; присланный им адъютант передал приказ оставить высоту. Но теперь уже у Тучкова внутри всё кипело.

– Если нет другого средства занять город, как через отбитие ворот, – заявил он Кноррингу, – дайте мне надежное прикрытие и прикажите идти с двумя орудиями в предместье. Хотя улица весьма излучиста, ближе к стенам откроется место, с которого можно будет разбить ворота выстрелом.

Генерал дал ему батальон егерей.

Майора, командовавшего прикрытием, убили, когда отряд не успел дойти и до середины улицы. Вооруженные обыватели заняли все церкви и колокольни, стреляли в окна домов и с деревьев в садах. Всякий дом приходилось брать штурмом. Три капитана были убиты один за другим; лишившись большей части офицеров, егери смешались и бросили Тучкова с пушками одного. Тот тоже потерял несколько бомбардиров: красные артиллерийские мундиры были хорошей мишенью; под ним убили лошадь, и он сильно ушибся, когда упал с неё. Идти на верную смерть без всякой пользы не имело смысла; капитан повернул назад.

– Как, и вы ретируетесь? – насмешливо воскликнул Николай Зубов, с которым они столкнулись у выхода из предместья.

– Посмотрите, где мое прикрытие! – запальчиво крикнул Тучков, махнув рукой в сторону удалявшихся зеленых спин.

– Я дам вам другое. Подите с ним и непременно отбейте ворота.

На великана Зубова приходилось смотреть снизу вверх. Тучкову не хотелось с ним пререкаться, чтобы не ставить себя в унизительное положение. В конце концов, у него действительно приказ – отбить ворота, и как он это сделает, уже его забота. Тут подошел Нарвский пехотный полк, и у капитана отлегло от души: с полковником Миллером они три месяца назад вместе пробивались сквозь огонь, покидая восставшую Вильну. Казанский полк полковника Деева и еще две пушки Зубов отправил к Заречным воротам, на другой конец города.

До злосчастной Острой брамы – белых проездных ворот с часовенкой-каплицей наверху – оставалось пройти еще половину улицы. Миллер с двумя ротами занял монастырь в переулке, выбив оттуда неприятеля. Еще одна церковь с колокольней стояла слева, справа – двухэтажные дома. И там, и тут окна превратились в амбразуры: в них стреляли из ружей, пистолетов, метали камни. Ловко пущенные каменья причиняли не меньший урон, чем пули; один из них угодил Тучкову в левое плечо, и у него на какое-то время отнялась рука. Он потерял уже три комплекта артиллерийской прислуги; всякий раз, когда при двух его пушках оставалась всего половина людей, он посылал вестовых казаков за подкреплением, которое отрывали от других артиллерийских рот.

При самых воротах поляки построили небольшую каменную стену в форме полумесяца. Выждав момент, гренадеры бросились вперед и укрылись за ней, потеряв всего пару человек убитыми. Мысленно перекрестившись, Тучков велел своим канонирам совершить такой же рывок вместе с пушками. Вот он и под защитой полумесяца. Гренадеры уже подобрались к самым воротам, просунули ружья в отверстия в их створах и стреляют в город. Один обернулся и закричал Тучкову:

– Поспешайте, поспешайте стрелять! Они везут пушку и ставят в ворота!

Тучков махнул гренадерам рукой, чтоб отходили, подвинул орудия вперед еще на десять шагов, велел зарядить единорог картечью, а пушку ядром. Канониры выполняли все действия быстро, четко, слаженно, и всё равно в груди Тучкова стучалось нетерпение: ну, давайте же, ну, скорее! Выстрелом ворота разнесло в мелкие куски, орудие поляков было подбито. Теперь пушки ввезли под длинный свод ворот, можно было стрелять вдоль улицы. Справа, у самого входа, – греко-российский монастырь; если занять его, да еще подводя подкрепления через открытые ворота, можно было бы начать переговоры о сдаче Вильны – и с куда бóльшим успехом, чем вчера! Кто это там показался, отряд? Прямой наводкой! Пли! Ну вот, теперь чисто, идите же, займите монастырь! Но гренадеры, завидев неприятеля, сразу стреляли и возвращались под свод перезаряжать ружья. Где же Миллер? Надо сказать ему, от него больше толку.

Сзади барабанщик забил сбор: Миллер строил полк в колонну. Прибежал ординарец от него, выпалил, запыхавшись: полковник Деев убит, не дойдя до Заречных ворот, его колонна понесла большие потери и отступила; теперь поляки бросят все силы сюда, надо уходить. Как?.. Но расспросам помешала ружейная пальба: оставленный Миллером монастырь снова заняли поляки, да и с самих ворот, из каплицы, в которую можно было попасть по крытой галерее из монастыря Святой Терезы, теперь стреляли. Переместив орудия обратно к стене, Тучков вынул из-под них клинья, чтобы увеличить угол стрельбы, и велел стрелять в каплицу. Выпущенное ядро разбило угол часовни; оттуда донесся вой и проклятия. Капитан понял, что случайно попал в чудотворную икону Богоматери Остробрамской, и похолодел.

Передки орудий пришлось бросить в переулке и везти пушки за хобот лафета. Лошадь Тучкова была ранена – уже третья за сегодняшний день, он шел пешком. На улице валялись сбитые с голов черные каски, брошенные ружья, мертвые тела, которые никак нельзя было забрать с собой, но приходилось объезжать. Единорог отступил благополучно, а под пушкой сломался отвозной крюк. Отдать ее неприятелю было против правил. Прижавшись спиной к каменному дому, Тучков лихорадочно соображал, как спасти орудие.