Александр Шмаков - Петербургский изгнанник. Книга первая Страница 45

К посылке прилагалось письмо. Иван Алферьевич читал его со счастливой улыбкой на заплывшем, широкоскулом лице. Слова Воронцова подкупали, заманивали, и хотя в письме не было высказано никаких обещаний, он видел их между строк. От удовольствия и заблиставших надежд у генерал-губернатора чуть тряслись руки, и убористые строчки письма прыгали перед глазами.

«Покорно прошу сделать мне одолжение, — читал Пиль, — приказать их доставить Александру Николаевичу в жилище его, чем меня обязать соизволите…»

И Пиль перечитывал последние слова, которые так искал и хотел услышать много раньше от графа Воронцова.

— «Обязать соизволите», — повторял он уже вслух и довольно потирал руки.

Тут же Иван Алферьевич писал ответ Воронцову, полный готовности сделать всё возможное, что от него зависит. Александр Романович просил наладить связь Радищева с его родителями, дать возможность сноситься с ними и позволить по человеколюбию направлять их письма адресату.

Какие пустяки! Можно ли оспаривать и не согласиться с этим? Пиль с готовностью делал всё, о чём просил его Воронцов. И курьеры иркутского генерал-губернатора вновь скакали навстречу Радищеву. Они оповещали Пиля о месте следования Александра Николаевича, и он спешил сообщить об этом в Санкт-Петербург. Выводя каллиграфически крупным размашистым почерком каждую букву, Иван Алферьевич писал:

«Имею честь донесть, курьер мне объявил, что господина Радищева объехал от Иркутска с небольшим в двухстах верстах, почему он на сих днях и ожидается сюда. По приезде же его, в каком положении будет здоровие его и как он примет намерение отправиться в определённое ему место, обстоятельно вашему сиятельству донести не оставлю…»

Письмо было написано, законвертовано, а генерал-губернатору всё ещё хотелось выказать что-либо угодное графу Воронцову. Заложив руки за спину, он размеренно прохаживался по комнате, распахнув полы длинного, гродетурового, зелёного оттенка, халата. Иван Алферьевич Пиль даже дома любил носить на халате знаки отличия, подчёркивающие его заслуги.

Генерал-губернатор остановился против окна. Сквозь облетевшие в небольшом палисаднике молодые лиственницы, рябину с рясными кистями ягод хорошо была видна городская улица. По деревянному тротуару бодро шагал человек высокого роста, помахивая картузом в руке. Простой тёплый кафтан плотно облегал его крепкую, атлетически сложённую фигуру. Чувствовалось, что этот человек любил простор. Он держал себя здесь вольно, как все мужественные мореходцы, привыкшие к штормам и бурям, к каждодневным опасностям в своей смелой жизни.

Он внимательно посматривал по сторонам, и, кажется, от зоркого взгляда его ничего не ускользало.

— Гордый и знатный мореходец, — проговорил вполголоса Пиль, придерживаясь руками за широкие отвороты халата, отделанные темнозелёным бархатом, — независимый человек с железным характером…

Это был мореплаватель Григорий Шелехов. Глядя на него из окна, Иван Алферьевич вспомнил о рескрипте Екатерины II, полученном из столицы накануне. Пиль окликнул камердинера и попросил его немедля позвать к себе Григория Шелехова.

Иван Алферьевич прилёг на сафьяновый пуховик, поправил на голове белый колпак с яркопунцовым рубчиком. Он набил трубку табаком и закурил, поджидая Шелехова. Генерал-губернатор поощрял все начинания сибирского аргонавта. Дела мореходной компании и торговли, которую умело развернул неукротимый купец, до самозабвения преданный тому, что он делал, обещали Ивану Алферьевичу личные выгоды и похвалы, которые он мог заслужить от государыни.

Он не вникал и глубоко не задумывался над тем, что сулило смелое предприятие Шелехова отечеству, а интересовался более тем, что оно могло принести ему. Покровительствуя Шелехову, генерал-губернатор думал, о том, в какой степени успехи мореходца возвысят его, наместника далёкого края, пекущегося столь рачительно о делах государственной важности, в глазах императрицы.

Шелехов, частенько бывавший в губернаторском доме, появился в дверях вслед за камердинером, не успевшим оповестить Ивана Алферьевича о его приходе.

— Ваше превосходительство, звали меня? — вместо приветствия, спросил Григорий Шелехов сильным и звучным голосом, быстро входя в комнату Пиля.

— Садись, Григорий Иванович, — указал рукой Пиль на кресло, не приподнявшись с пуховика и подчёркивая этим пропасть, какая лежала между ним и простолюдином, каким был Шелехов. Генерал-губернатор держал большую трубку с янтарным мундштуком. На коленях его лежал красный шёлковый платок и табакерка с изображением греческого мудреца.

Григорий Шелехов привык видеть генерал-губернатора и встречаться с ним в домашней обстановке и нисколько не удивился его внешне холодному приёму. Таков был по натуре этот наместник Сибири. Шелехов давно раскусил его и догадался, что больше всего интересовало Пиля в успехах его предприятия, и делал вид, что верит в искреннее желание генерал-губернатора помочь ему в начатом деле.

Не награды из рук Екатерины мечтал получить Шелехов, не возвышения себе искал он, направляясь к далёким Алеутским островам. Границы государства российского, отодвинутые к берегам Нового Света, хотел увидеть он. Ради такой благородной цели можно было отдать годы жизни на изучение мореходных книг и географии, мужественно переносить все тяжёлые труды землепроходца, пускающегося в далёкий и неизведанный путь.

Что могли значить на этом большом пути какие-то корыстные стремления одного человека, думающего лишь о себе, а не о возвеличении родного отечества? Шелехов понимал это, и для него важнее всего было то, чтобы генерал-губернатор поднимал перед Екатериной вопросы, кровно затрагивающие его интересы, умножающие славу отечества.

— Эрик Лаксман, судя по письму, задержится в Санкт-Петербурге, — сказал Пиль.

Шелехов знал, что Эрик Лаксман добивался в столице разрешения послать новую экспедицию к берегам Тихого океана. Он был другом Григория Ивановича. После того, как в руках Эрика Лаксмана очутилась карта Японии, оба они заговорили об экспедиции, предвидя, сколь важно будет для России иметь на Востоке выход к морю, которого она не имела. Заветной мечтой их стало завязать сношения с Японией, исследовать тихоокеанские окраины Сибири. Поводом к этому служили уже установившиеся сношения Иркутска с Америкой, начатые успешно мореходной компанией Шелехова и Голикова. Пиль поддержал их и написал в Санкт-Петербург пространное письмо, в котором изложил план Лаксмана и Шелехова об экспедиции в Японию. Теперь Эрик Лаксман, живя в столице, добивался разрешения Екатерины на поездку в Японию.

— Очень важно, ваше превосходительство, ускорить сие дело, — сказал Шелехов.

— Знаю, — отозвался генерал-губернатор.

Пиль не отличался независимостью своих суждений и в таких случаях всегда говорил:

— Как государыня прикажет… Бумагу послать в Санкт-Петербург можно…

Вспомнив о полученном рескрипте Екатерины, в котором уже предписывалось попытаться завести сношения с Востоком и склонить кого-либо из лучших иркутских купцов отправиться вместе с экспедицией, он осторожно спросил:

— А кого, Григорий Иванович, послать бы можно было в экспедицию из купцов наших?

— Торговля весьма разумный повод, — ответил Шелехов, — подумать надо. Плавание в Японию важно не коммерциею, а добрососедскими отношениями России со страною, которую мы ещё не знаем, но которую уже прибирают к рукам купцы аглицкие, купцы генуэзские, купцы французские…

Пиль несколько раз крякнул, удивляясь тому, сколь светел ум Шелехова, умеющего прозорливо видеть события, представляющие государственный интерес. Иван Алферьевич всегда с удовольствием выслушивал мнение Шелехова то по одному, то по другому вопросу, а потом, в тиши своего кабинета, сочинял очередные бумаги в столицу, предлагая на рассмотрение то одно, то другое предприятие, выгодное отечеству, связанное с его процветанием.

Генерал-губернатор переспросил Шелехова и ещё раз удостоверился, сколь важно то, о чём говорит мореходец.

— Ударить по рукам их надобно, — запальчиво проговорил Пиль.

— Надобно, — согласился Шелехов, — и чем раньше, тем лучше, — и спросил: — Что нового слышно на Кяхте?

— Вонифантьев и Нагель на днях возвращаются оттуда, поведают о делах, тогда и сказать можно будет о торге с Китаем…

— В Аляске торгуем, с Китаем торговать будем, завязать бы ещё узел российским купцам с Тибетом, — мечтательно и горячо сказал Шелехов.

— Ишь ты куда хватил! От твоей мечты дух захватывает, — довольно хмыкнул генерал-губернатор. — Дать бы тебе орлиные крылья, со всем миром торговать зачал бы.

Шелехов встал, выпрямился.

— С торговлей-то дух русский всюду просачивался бы, славу государству умножал. Это-о куда важнее, ваше превосходительство, нежели наша купецкая коммерция…