Марта Шрейн - Эрика Страница 55

— Господи! И ребенка не щадят! — воскликнул отец и прижал дочь к себе. Так они сидели на скамье обнявшись и молчали. Наконец отец сказал:

— Мне уже на поезд пора, дочка. Я теперь чаще приезжать буду.

Уже на вокзале он спохватился:

— Да! Чуть не забыл. Я же тебе еще часики золотые купил в подарок. Вот они. Здесь золото недорогое. — Он достал из кармана и надел Эрике на запястье маленькие часики. Эрика приставила их к уху и запрыгала от восторга.

Фридрих фон Рен был счастлив угодить дочери. Он сказал:

— Это с премиальных денег. Даша о них не знает и думает, что я о тебе забыл. А братья твои хорошо учатся. Способные мальчики. Я как–нибудь привезу их, — пообещал он, расставаясь с дочерью.

Эрика вернулась в общежитие. Девушки ждали ее. Они еще были возбуждены, восхищались ее отцом и вещами Эрики.

— Жаль, ничего на меня не лезет, а то бы я у тебя попросила что–нибудь надеть, — жалела Майя.

Вера сказала:

— А хочешь, я его отобью у твоей мачехи, ну, разлучу их? Она какая — толстая, худая?

— Она злая, — сказала Эрика.

— Ну вот, а я красивая, молодая и добрая.

Все засмеялись.

— Нет. Отец ее не бросит. Она ему жизнь спасла, и у них двое детей. Папа будет с ней мучаться до конца жизни, — уверенно повторила Эрика слова отца.

— Такой красивый, как вроде и не немец, — жалела Вера и тут увидела часы на руке у Эрики. Снова начались общие восторги. Девушки не могли даже мечтать о таком богатстве, которое свалилось на Эрику. Родители их были очень бедны и жили в селах.

* * *

Снова наступила осень и, наконец, приехала из детского дома Инна с квадратными глазами от ощущения свободы, от того, что будет жить рядом с Эрикой. Пораженная переменами, происшедшими с подругой, говорила:

— Какая ты, красивая стала! Взрослая… Какие вещи! — Она чуть не плакала от зависти.

— Не зови меня старым именем. Никто не должен знать, что я немка. И надо скрывать, что мы с тобой из приюта и живем в общежитии. Здесь всех, кто живет в общежитии, называют грязными словами, — говорила наставительно Эрика.

— Хорошо, — соглашалась подружка. — Я буду тебя звать Ириной.

И когда Майя вышла замуж и кровать освободилась, Инна перебралась к Эрике. Однажды они столкнулись с Риммой.

— Это моя подруга. Я тебе говорила, что она похожа на тебя? Вот, посмотри сама! — сказала торжествующе Эрика, — как две капли воды!

— Ну и что? Мало ли кто похож на меня? И мне это вовсе не нравится, — презрительно посмотрела на Инну Римма, — и вдруг спросила, повернувшись к Эрике: — Что ты там о ней говорила? Она собирает материалы о героях? Вот пусть зайдет ко мне в комитет комсомола завтра после занятий, со своими материалами. Впрочем, на днях приедет живой герой гражданской и отечественной войны, мой родной дядя, брат по матери дядя Толя. У него вся грудь в орденах и медалях. Его сюда направили заведующим хозяйственной частью фабрики и секретарем партийной организации. Я тебя с ним познакомлю, — и добавила: — Только не подходи ко мне на улице. Ты сама по себе, а я сама по себе, чтобы нас не путали. Оглядела Эрику с ног до головы. «Разрядилась», — сказала она презрительно и пошла своей дорогой.

Римма ушла, а Эрика предложила подруге:

— А хочешь, сегодня вечером, назло ей, когда она будет здесь с мальчишками стоять, мы пройдем мимо них, нарядные, и утрем ей нос? Я дам тебе свое платье и туфли.

— Давай, — согласилась Инна, не веря своему счастью, что Эрика даст ей свое платье.

Вечером они тщательно собирались, но больше с духом. Нужно было, как всегда, пройти сквозь строй парней и ревнивых девчонок.

Они с Инной вышли во двор общежития. И тут наступила полная тишина. Инна вся съежилась, а Эрика, наоборот, прошла, уверенная, что все у нее отлично. Проплыли лица, как в медленной киносъемке: восхищенный взгляд Жени, злой, расстроенный Риммы. Кто–то присвистнул, и тут же Эрика услышала голос Жени: «Заткнись, болван!»

— А что ты заступаешься? — накинулась Римма на Женю. — Подумаешь, нарядилась! Да я себе завтра еще дороже тряпки закажу. А эти, — она показала рукой в след Эрике и Инны, — что не наденут, все равно сучки.

— Новенькая–то на тебя, Римма, похожа. Теперь Женя с двумя Риммами будет гулять, — съязвил кто–то.

— А по–моему, он глаз давно положил на другую. Ждет только, когда она подрастет, — добавил другой.

— Ты кого имеешь в виду, рыжий? — возмутилась Римма. — Эту длинноногую цаплю Ирину? Вот умора! Кому она нужна? Пусть хоть что наденет. Да она… да ей двадцать лет уже!

— Я слышал, что ей уже сорок, — рассмеялся кто–то.

— Ладно, замолчи, раскудахталась, как курица. Она тебя трогала? — разозлился Женя на Римму и пробурчал: — Вам только сплетничать. — Повернулся и пошел. Компания, чтобы не распасться, медленно пошла за ним. Римма расплакалась и побежала домой. Женя ее не остановил, и она возненавидела Эрику. «Ну, подожди, придет мой час, отомщу», — решила Римма.

Встреча

Эрика впервые встала с гудком и пошла на практику в стареньком платьице вместе со всеми. Территория фабрики встретила ее чистотой и порядком. Осень уже вступила в свои права, позолотив редкие деревца. И как только наступил обеденный перерыв, Эрика выбежала во двор.

Рабочие уселись обедать на скамейках. Другие торопились в столовую. Только пожилой чеченец в высокой папахе грузил резиновые отходы на подводу, запряженную старой лошадью. Эрика подошла и погладила лошадь.

— Смотри, укусит! — крикнул кто–то.

— Как укусит, эсли нэт зуб? — засмеялся старик. — Никак не укусит.

Он сел отдохнуть. Эрика присела рядом:

— Дедушка, сейчас обед, — напомнила она.

— У мэня всэгда то обед, то нэт, — с акцентом ответил старик. — А вот тебе надо обэд. Ты тоненький, как газель. Тебе немножко обэд надо.

— А я толстой быть не хочу. Дедушка, я хотела спросить вас, а они хорошие или плохие люди — заключенные? Одни из них вежливые и говорят так: «Петр Петрович, дайте мне, пожалуйста, грабли. Иван Иванович, не подадите ли мне лопату?» А другие курят и пьют, и ругаются черными словами. Дедушка, вы старый и все знаете. Я ничегошеньки не понимаю в жизни — кто хороший, а кто плохой. Здесь есть люди, которые мне очень нравятся. А все мне говорят, что они плохие, потому что срок отбывали в лагере.

— Тэбэ нэ надо голова ломат. Луби, замуж иды. А политык нэ надо.

— Я замуж не выйду никогда. Не доживу. Скоро с практики мне выходить на работу. Как с ночной смены пойду, меня ваши чеченцы зарежут.

Старик посмотрел на Эрику. Лицо его менялось. Он стал смеяться так, что она подумала: «Может, ему плохо?» и спросила:

— Что с вами, дедушка?

Старик все еще смеялся, держась за бок рукой. Наконец утер слезы, выступившие на старческих глазах и сказал:

— Ти мэна убиешь. Зачэм чичэн молодой дэвушка рэзать? Чичэн гордый. Чичэн подлэц убиват. Живы долго, красавица, — старик встал со скамьи и направился к лошади.

К Эрике подсела княжна Мари, прислонив метлу к скамейке.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась Эрика первой, как ее учили в приюте.

— Здравствуйте, барышня, — разглядывая девушку, сказала княжна.

— Не зовите меня барышней. Это плохое слово, — попросила Эрика.

— Почему? Вам это уже говорили?

— Я комсомолка. А барышня — пережиток прошлого, так нас в школе учили.

— Ну, хорошо. Меня зовут Мария Ивановна Володарская, а вас?

— Разве я уже взрослая? Только взрослых называют на «вы». А зовут меня… Ирина, Ирина Рен. Я уже говорила это Вам.

— Ирина — это по–русски, а по–немецки как?

— Я по паспорту Ирина Рен. И хорошо, что вы сказали, как вас зовут, а то мне не хотелось называть вас тетей.

— А сколько же вам лет, барышня?

— Двадцатого июля семнадцать исполнилось. Ко мне отец приезжал. Вот часики, он мне привез и много–много всего. У меня еще два братика есть и мачеха, ее зовут Даша, но она… Она мне не нравиться.

— А как зовут вашего отца?

— Федор, — сказала Эрика, помедлив.

— Это по–русски? А по–немецки? И маму, вы ее помните?

— Мачеха зовет его Федором. А маму я не люблю, — ответила Эрика, опережая вопрос Марии Ивановны. Но та все же спросила:

— А мама жива? Как зовут вашу маму?

— Не знаю, и знать не хочу. — На глаза Эрики навернулись слезы. Она расстроилась. «Чего это взрослые обо всем всегда спрашивают?»

— Простите меня. Я не хотела вас расстраивать, — и чтобы переменить тему, княжна Мари сказала:

— Видите ли, барышня, разрешите вас так называть, в моем кругу, где я росла, людей уважали и обращались на «вы» даже с шестилетними детьми нашего происхождения.

— Какого происхождения? — насторожилась Эрика. Она боялась, что вдруг Мария Ивановна что–то узнала о ней и ее здесь задразнят, как в школе: «Баронесса, баронесса!» Этого ей только не хватало.