Марта Шрейн - Эрика Страница 65

Обе фронтовые подруги — и Надя, и Нюра, работавшая комендантом в женских общежитиях, — часто собирались за столом, чтобы выпить, вспомнить молодость и своих кавалеров. Каждый из кавалеров клялся, что если доживет до Победы, то женится именно на ней и оставит жену.

Надя влюблялась периодически в очередного бравого офицера штаба, где она работала телефонисткой. Нюра в любовь не верила. И жила легко и просто, в надежде на то, что и после войны она не будет одна. Пусть они возвращаются к своим женам — все равно обязательно придут к ней, чтобы вспомнить военное время. Нюра ошиблась. Вспоминать ходили к другим, молодым, потому что им можно было бесконечно придумывать новые истории о своих подвигах, вызывая восхищение.

Теперь, спустя годы после, войны подруги на чем свет стоит ругали своих бывших поклонников, и на этом тема исчерпывалась, хотя обе все же надеялась выйти замуж за какого–нибудь овдовевшего фронтовика. Но жены фронтовиков умирать не хотели. Затем, выпив бутылку вина, переходили к обсуждению девушек из общежития, рисуя их в самых черных красках. Здесь, конечно, больше подробностей было у Нюры. А Надя только слушала.

А четыре месяца назад произошло интересное событие. В соседнюю с Надей квартиру переехала новая пожилая супружеская пара. Его пиджак был весь увешан орденами. Он слегка прихрамывал, и его облик героя войны будил воображение Нади. Жена орденоносца, совершенно седая женщина, была явно старше его. Она постоянно занималась уборкой — то и дело носила воду из колодца, а потом выплескивала грязную. Надя думала, что это его сестра.

Она рисовала себе, какие подвиги совершил ее герой, рискуя влюбиться в него по–настоящему. Надя знала, что мужчины любят, чтобы ими восхищались. Неожиданно Надя смогла узнать о своих соседях из первых рук. Готовясь к очередным праздникам, она делала ремонт в своей комнате и счищала со стены отвисшую штукатурку. В одном месте отвалился целый кусок, и между кирпичами образовалась небольшая щель. Она уже готовила раствор, чтобы эту щель замазать, когда услышала за стеной голоса. Надя узнала голос. Сосед с ненавистью говорил:

— Если я увижу, старая ведьма, что ты будешь лясы точить с бабами или узнаю об этом от других, тебе не жить.

— Ты давно угрожаешь. Так убей. Чего ждешь? — плакала седая женщина.

— Зачем тебя убивать? Сама скоро подохнешь. У тебя с головой не все в порядке и с психикой тоже. Да и сердце пошаливает, не правда ли?

— Чего ты мне постоянно это внушаешь? Просто ты сам не живешь со мной, и мне жить не даешь. Брось, наконец, меня. На что я тебе? Сколько раз просила тебя — давай разведемся. Так нет, ты боишься, что тебя турнут из партии. Все молодых ищешь. Только и отдохнула, когда ты в психушке лежал, — тихо говорила женщина.

— Но–но! — грозно сказал сосед. — Не в психушке! А в неврологической клинике и по поводу контузии головы на фронте.

— Какая контузия? Какой фронт? Огрел тебя, подлеца, порядочный человек по голове. Сам рассказывал. А теперь выдаешь это за контузию. Да и хромаешь ты не из–за ранения. За свой гонор получил… Катишься все ниже. Сколько работ поменял, вернее потерял. Из прокуратуры выгнали…

— Я работы не теряю. Меня переводят. Я член партии. Куда она посылает, туда иду.

— Идешь. Почему же все время вниз? Потому что пьешь и по бабам бегаешь. Не любишь ни одну. А так, нужду справляешь, как животное.

— А вот это не твое дело. Может я уже влюбился. Захочу — женюсь на молодой.

— Так женись, только оставь меня в покое! — устало сказала жена.

— Но сначала тебе надо умереть…

— Угрожаешь, палач проклятый?

— Поговори мне, поговори, — сказал сосед и вышел.

«Обыкновенная ссора, когда люди в сердцах говорят друг другу гадости», — думала Надя. Но ей было ясно: сосед жену ненавидит. Он ждет не дождется, когда она умрет. И Надя про себя рассуждала: «Конечно, когда нет любви и уважения, то какая это жизнь». Она собиралась уже замазать щель, но любопытство взяло верх. И Надя, побелив квартиру, повесила на это место картинку и убирала ее теперь только тогда, когда ей казалось, что у соседей происходит что–то интересное. Потом она пересказывала все это подруге.

Новый Год она, конечно, собиралась отмечать у Нюры. У той был большой дом, и она периодически собирала девичник.

Надя уже приготовила свою долю снеди к новогоднему столу и погладила новое платье, когда за стеной заговорили на повышенных тонах. Она быстро выключила свет, чтобы он не просачивался к соседям сквозь щель, и прислушалась.

— А вот если спросят тебя: «Товарищ парторг, а почему вы на праздник пришли один, без жены?» — что скажешь? — говорила женщина за стеной.

— Скажу, она больна, не терпит шума. У нее сердце…

— Эх! Ни стыда, ни совести. Молодую опять нашел!

— Ну нашел. И раньше находил. А что ты мне, запретишь, старая развалина?

— Да нет, — вяло ответила женщина. — Мне лучше без тебя Новый год встретить.

— Так в чем дело? — раздраженно спросил Попов жену.

— Да в том, что тебе пить нельзя, снова с работы снимут. Ты дурной становишься и можешь что–нибудь натворить. Еще угробишь кого–нибудь.

— На что ты намекаешь, старая карга? — злобно спросил Попов.

— Да ладно, ничего. Иди уж, если собрался, — равнодушно проговорила женщина.

— И пойду. А ты лучше снотворное выпей, а то опять с сердцем плохо будет.

Женщина возмущенно сказала:

— Что это ты мне изо дня в день внушаешь, что у меня сердце болит? Какое снотворное? Чего ты надумал? Я уже и от других слышала сочувственные вопросы о моем здоровье. Специально распускаешь слухи? Здорова я, понял? Готовишься убить? Так убивай. Чем с тобой, лучше вообще не жить.

«Что это она? О чем? — думала Надя. — Всеми уважаемый фронтовик, начальник, а дома ругается, как простой рабочий. Да все они одинаковые, мужики. Только притворяются, что служащие лучше, чем простые рабочие», — подумала Надя, повесив картинку на место, зажгла свет и стала наряжаться к вечеру.

А Попов, выходя из дому, сказал жене:

— Ты никому не нужна. Дверь на крюк закрой. Стучать не буду. Спи. Я сам открою.

Попову исполнилось пятьдесят два года. Но он чувствовал себя молодым и здоровым. Конечно, слово «пенсия» его пугало. Но никто его с работы не уволит. И пенсия и зарплата составят неплохую сумму. Но зачем все это, если он встретит старость в общем бараке с ненавистной старухой, как он называл жену. И Попов размечтался о молодой. А почему бы и нет? Он всегда добивался своего. Вот только жену бы убрать с дороги. Попову казалось, что он влюбился. И впервые ему верилось, что это взаимно. Никто еще не восхищался им так, как эта девочка с пухлыми щечками, так похожая на его племянницу. «Один раз живем, — думал он. — Почему не позволить себе жениться на молодой? Конечно, это будет непросто. А что если эта девочка родит ребенка? Уж взять ее с ребенком дело благородное. Никто бы о возрасте и не вспомнил. Но как все это исполнить? Тут надо подумать», — говорил сам себе Попов, подходя к конторе, где в большом зале играла музыка.

— Хорошо–то как! — сказал он самому себе, когда вошел с мороза в теплое помещение.

— Здравствуйте, товарищ парторг, — встретила его радостно начальник цеха.

— Здравствуйте! — со всех сторон слышались приветствия и поздравления с Новым годом. Попов улыбался, жал всем руки, отыскивая глазами предмет своего интереса. И нашел.

— Ну что? — подошел он к Инне. — Как наш комсомол? Готов встретить Новый год?

— Конечно, — польщенная вниманием парторга, сказала девушка, оглядываясь по сторонам, все ли слышат. Попов пожелал ей хорошего жениха, и Инна покраснела.

— Ты не смущайся. Это дело молодое. Замуж выходить надо. Однако не советую за молодого. Молодые ни что не способны. Надо такого человека найти, чтобы быть действительно за мужем и ни о чем не волноваться, — говорил он ей, обнимая за плечи и прижимая к себе.

Позвали всех к столу, и Попов посадил Инну по правую руку от себя. По левую села начальница цеха. Все поняли, что Инну теперь обязательно выберут секретарем комсомольской организации училища, если сам парторг уделяет ей такое внимание. Инна была счастлива. «Жизнь прекрасна», — думала она.

* * *

В компании Эрики провожали старый год. От нее требовалось набраться сил и сразу выпить полстакана водки. Все уже выпили, только она никак не могла решиться. У водки был отвратительный запах. «Пей до дна! Пей до дна!» — хором кричала компания, и ей стало стыдно. Ее пригласили, и она должна делать все, как другие. Преодолевая отвращение, она выпила. «Ну вот, молодец! А теперь быстрей закусывай», — ухаживали за ней соседи по столу. Водка разлилась по всему телу, и Эрике стало хорошо. Из–за стола никто не вставал. Все ждали, когда по радиоприемнику объявят полночь, чтобы встретить Новый год. Пили еще, провожали старый год. Эрика быстро пьянела и понимала это. Поэтому встала из–за стола и пошла в кухню. «Мне надо всех перехитрить», — подумала она и зачерпнула из ведра полстакана воды. Она вошла в комнату, держа руку со стаканом за спиной, а потом незаметно заменила им стакан с водкой. Наконец часы пробили полночь. Встали из–за стола. «С Новым годом! С Новым счастьем!» — кричали все друг другу и чокались стаканами.