Анри Труайя - Свет праведных. Том 1. Декабристы Страница 76

– Мария Михайловна, я пью за ваше здоровье! – выкрикнул Костя и залпом осушил большой бокал водки.

Михаил Борисович пропустил Марию вперед и бросился ей вдогонку. Он подбегал к ней то справа, то слева, выкручивал руки, чтобы обратить на себя внимание, подмигивал глазами, обольщая ее. Однако она, вполоборота повернувшись к партнеру, неспешно отбегала от него, словно хотела завлечь и вместе с тем помешать его ухаживаниям. Зрелище было столь непредвиденным, что Софи задумалась, в самом ли деле перед ней движутся деспотичный Михаил Борисович и застенчивая Мария. У русских определенно бывают такие перепады настроения, такая непоследовательность в мыслях, что это противоречит всем ожиданиям. Даже слуги, которых хозяева почти не считали людьми, в этот вечер казались членами семьи Озарёвых. Выстроившись вдоль стены, они смеялись и хлопали, глядя, как усердствует тот, кто, лишь нахмурив брови, мог отправить их в Сибирь. Николай наклонился к Софи и прошептал:

– Тебе это не кажется немного странным?

– Да нет, – ответила она, – это прелестно!

Николай улыбнулся, будто извиняясь. Правой рукой он постукивал по краю стола. Его зеленые, глубокомысленные глаза как бы говорили: «Мы такие, попытайся понять нас».

Между тем Никита вновь взял в руки балалайку. Музыканты заиграли громче и быстрее. Михаил Борисович, покрасневший, с растрепанными бакенбардами, в расстегнутом пиджаке, задыхался. Николай сорвался со стула и, в свою очередь, присоединился к танцующим. Костя последовал за ним. За столом остались лишь два представителя Франции: Софи и месье Лезюр.

– Ты не станцуешь, Софи? – спросил Николай.

Она с улыбкой отказалась. Теперь трое мужчин кружились вокруг Марии, которая раззадоривала их, одного за другим, делая вид, что бросает им платок. Софи наблюдала за мужем с тревожным восхищением. Танец омолаживал его. Как она любила Николая, когда он так веселился! Он исполнял такие сложные па, что Мария и Костя в конце концов расхохотались и решили присесть. А Михаил Борисович продолжал раскачиваться, крутить ногами и щелкать пальцами. Прерывисто дыша, он спросил:

– Устали уже?.. Жаль!.. Я же только начинаю… только начинаю… веселиться!.. Оп-ля!.. Оп-ля!..

Опасаясь, как бы отец не упал из-за одышки, Николай силой отвел его на место. Музыканты ушли. Михаил Борисович вытер лицо платком, потом приказал ливрейному лакею обмахивать его. Слуга развернул салфетку и стал трясти ею над головой хозяина. Волосы Михаила Борисовича зашевелились, как трава от дуновения яростного ветра. Он смотрел на окружающих с горделивым удовлетворением.

– О! Как приятно посмеяться и подвигаться! – сказал Костя. – Вот она, здоровая русская удаль! В столице такого уже не бывает!

В одиннадцать часов Михаил Борисович пожелал всем доброй ночи и отправился спать. Мария и месье Лезюр вскоре ушли в свои комнаты. Николай приказал подать ликеры в гостиную и присел с женою и другом к высокой изразцовой печке, которая уже остывала. Двое мужчин вновь стали очень спокойными. Политика опять отвоевывала свои права. Софи удивлялась, что Николай мог обсуждать проблемы как взрослый человек, хотя совсем недавно развлекался как ребенок. В его голове ничего уже не осталось, помимо истории с Семеновским полком. Костя признал, что это было важное событие. По его сведениям, солдаты Семеновского полка, возмущенные зверством их нового командира, полковника Шварца, взбунтовались 16 октября, но не совершили никакого акта насилия. Затем, испугавшись собственной дерзости, послушно позволили запереть себя в крепости. В этом бунте не было и намека на заговор. Ни один из офицеров не присоединился к выступлению. Но царь, находившийся в этот момент на конгрессе Священного союза в Троппау, воспринял эти беспорядки как оскорбление монархии. Чтобы его любимый полк, которым командовали офицеры из самых знатных семей, осмелился ослушаться полковника Шварца, для этого нужно было, чтобы гниль республиканских идей глубоко проникла в казармы. Требовалось преподать урок. Поразмыслив с неделю, Александр I приказал распределить весь личный состав Семеновского полка, и офицеров, и солдат, по другим армейским частям, и только несколько подходящих человек можно было забрать оттуда, чтобы они занялись восстановлением полка. Чтобы усилить эту суровую меру наказания, было указано, что бунтовщики, скомпрометировавшие себя в наибольшей степени, числом до ста из каждого подразделения, предстанут перед военным трибуналом, что подразумевало осуждение на разные виды наказания: пятьдесят ударов кнутом или шесть тысяч ударов шпицрутенами, и эта последняя пытка была равносильна смерти в ужасных мучениях. Николай и Софи были ошеломлены.

– Вы полагаете, что эти приговоры будут приведены в исполнение? – спросила она.

– По последним известиям, император позволил себе роскошь слегка смягчить их, – ответил Костя. – Используют только кнут.

– Я не понимаю, почему такой жесткой была реакция государя, – сказал Николай.

– Пойми, это лишь доказывает, как он встревожен! – заметил Костя. – Бывший воспитанник Лагарпа живет, страшась идей, которые проповедовали энциклопедисты. Стоит группе людей поднять голову, как Александр усматривает в этом акте независимость проявления духа зла. Ему кажется, что задача христианского монарха состоит в том, чтобы следить, как бы абсолютная власть, проявление божественной воли, не оказалась где-нибудь под угрозой. Революции в Италии и Испании выводят его из себя. Аракчеев во внутренней, Меттерних во внешней политике подталкивают его в нужных им направлениях. Он мечтает стать полицмейстером всей Европы. Отсюда до того, что наши полки будут вынуждены наводить порядок повсюду, где народ восстает против своего правительства, совсем недалеко! Незачем говорить тебе, что эта глупая политика привлекает многих сторонников нашего дела!

– Да! Да! – вздохнул Николай. – Мне кажется, я уже не узнáю нашего маленького «Союза во имя Добродетели и Истины», если окажусь на одном из ваших собраний.

– Ты не узнáешь его прежде всего потому, что этот союз практически прекратил свое существование! – сказал Костя.

Николай вскочил на ноги:

– Что ты хочешь сказать? Вы же не распустили его?

– Именно так, – ответил Костя. – Точнее, нас поглотила ассоциация поважнее: «Союз благоденствия».

– О! Я могу дышать! – сказал Николай.

Он снова сел у печки и добавил:

– Надеюсь, я еще – один из ваших!

– Успокойся, – продолжил Костя. – В «Союзе благоденствия» все тебя знают. Даже те, кто никогда не встречался с тобой.

– И каковы направления деятельности этой новой ассоциации? – спросила Софи.

– Там представлены все направления, – ответил Костя, – я хочу сказать: все либеральные направления. Николай Тургенев и Никита Муравьев, которые играют решающую роль в Северном обществе, – умеренные республиканцы. Пестель, практически возглавляющий Южное общество, – сторонник жестких мер. Если это разногласие сохранится, мы отделимся от него и продолжим наше дело, не прислушиваясь к нему.

Софи мягко перебила его:

– У вас есть представление о характере вашей деятельности?

– Не совсем! – признался Костя. – Мы решили, что надо делать, когда представится случай.

– Боюсь, как бы вам не пришлось долго ждать, – сказала Софи. – Я начинаю узнавать русский народ. Быть может, он поднимется против господина, который пожелает навязать ему выращивание картофеля, но никогда – против царя, помазанника Божия. Вы не заставите массу ваших сограждан взяться за оружие из-за проблем управления!

– Мы об этом даже не думаем! – парировал Костя. – Революция будет делом элиты. Народ воспользуется ее завоеваниями, не принимая участия в борьбе за них и даже, по сути, не желая их?

– Разве не опасно строить счастье людей таким образом – с позиций властолюбия и отстраненности? Во Франции те, кто борется против монархии, понимают, что их поддерживает значительная часть общественного мнения. У вас образованные умы увлекаются идеями свободы, национальной независимости и независимого правосудия, но при столь быстром движении к прогрессу за ними не идет основная часть нации, которая плохо разбирается в этих проблемах. Спросите же у Николая, кто во Пскове интересуется подобными вопросами? Самое большее три или четыре человека! Отсюда проистекает очень важная данность. В России существуют два народа, один вознесен на вершину цивилизации, другой – едва вырвался из дикости. И чаяния этих двух народов несовместимы. Что кажется необходимым одному, было бы вредно для другого, то, чего страстно желает один, второй отвергает, как нечто чуждое его вере и традициям! Главное, не следует предлагать России французское, английское или американское лекарство! Страна погибнет от подобного насильственного лечения!

Замечания жены чрезвычайно сердили Николая, особенно потому, что он чувствовал, насколько она права. Со своим по-французски язвительным умом она мешала пылкой и сбивчивой беседе, которая могла состояться у него с другом, как у мужчины с мужчиной.