Лев Мей - Стихотворения Страница 15

Вот схватил и свистнул…

Да она рванулась:

"Аль серпа хотелось?

На тебе, лови!"

Серп блеснул и свистнул…

Пыль слегка шатнулась

Да и разлетелась…

Только серп к крови…

С призраком пропали,

Словно вихорь шаткий,

И девичьи грезы…

Отчего ж потом

Мать с отцом видали,

Как она украдкой

Утирала слезы

Белым рукавом?

Отчего гурьбою

Сватов засылали;

А смотрен ни разу

Не пришлось запить?..

Думали семьею,

Думали-гадали

И решили: "с глазу! " -

Так тому и быть…

Зимка проскрипела,

И весной запахло;

Зелен'я пробили

Черный слой земли…

Доня все хирела,

Сохнула и чахла…

Знахари ходили,

Только не дошли.

Рожь поспела снова…

Светится зарница…

Ходят вдоль дороги

Пыльные толпы…

Только нет седого.

И другая жница

Вяжет вез подмоги

Полные снопы.

"Эхма! Жалко Домны! " -

Всем селом решали:

Этакой напасти

Где избыть серпом!

Старики-то скромны -

Видно не учили:

"От беды да страсти

Оградись крестом".

(7 сентября 1856 г.)

ПЕСНЯ ("Ох, вы, годы мои, годы торопливые…")

(Ек(атери(не Ив(ановне( Э-вой)

Ох, вы, годы мои, годы торопливые,

Торопливые вы годы и спешливые,

Как ни с долей, ни с удачей вы не зналися,

Из огня да прямо в полымя кидалися!..

Да спасибо же вам, б'естолочь бедовая,

Что за вас и полюбила чернобровая -

Полюбила, приласкала, приголубила,

Чарку молодца бездольного пригубила.

(17 августа 1856 г.)

Ох, пора тебе на волю, песня русская,

Благовестная, победная, раздольная,

Погородная, посельная, попольная,

Непогодою-невзгодою повитая,

Во крови, в слезах крещеная-омытая!

Ох, пора тебе на волю, песня русская!

Не сама собой ты спелася-сложилася:

С пустырей тебя намыло снегом-дождиком,

Нанесло тебя с пожарищ дымом-копотью,

Намело тебя с сырых могил метелицей…

(1856 г.)

РУСАЛКА

(Софье Григорьевне Мей)

Мечется и плачет, как дитя больное

В неспокойной люльке, озеро лесное.

Тучей потемнело: брызжет мелкой зернью -

Так и отливает серебром да чернью…

Ветер по дуброве серым волком рыщет;

Молния на землю жгучим ливнем прыщет;

И на голос бури, побросавши прялки,

Вынурнули с'о дна резвые русалки…

Любо некрещеным в бурю-непогоду

Кипятить и пенить жаркой грудью воду,

Любо им за вихрем перелетным гнаться,

Громким, звучным смехом с громом окликаться!..

Волны им щекочут плечи наливные,

Чешут белым гребнем косы рассыпные;

Ласточки быстрее, легче пены зыбкой,

Руки их мелькают белобокой рыбкой;

Огоньком под пеплом щеки половеют;

Ярким изумрудом очи зеленеют.

Плещутся русалки, мчатся вперегонку,

Да одна отстала - отплыла в сторонку…

К берегу доплыла, на берег выходит,

Бледными руками ивняки разводит;

Притаилась в листве на прибрежье черном,

Словно белый лебедь в тростнике озерном…

Вот уж понемногу н'епогодь стихает;

Ветер с листьев воду веником сметает;

Тучки разлетелись, словно птички в гнезды;

Бисером перловым высыпали звезды;

Месяц двоерогий с неба голубого

Засветил отломком перстня золотого…

Чу! переливаясь меж густой осокой,

По воде несется благовест далекой -

Благовест далекой по воде несется

И волною звучной прямо в сердце льется.

Видится храм божий, песнь слышна святая,

И сама собою крест творит десная…

И в душе русалки всенощные звуки

Пробудили много и тоски и муки,

Много шевельнули страсти пережитой,

Воскресили много были позабытой…

Вот в селе родимом крайняя избушка;

А в избушке с дочкой нянчится старушка:

Бережет и холит, по головке гладит,

Тешит алой лентой, в пестрый ситец рядит…

Да и вышла ж девка при таком уходе:

Нет ее красивей в целом хороводе…

Вот и бор соседний - так грибов да ягод

За одну неделю наберешься н'а год;

А начнут, под осень, грызть орехи белки -

Сыпь орех в лукошки - близко посиделки.

Тут-то погуляют парни удалые,

Тут-то насмеются девки молодые!..

Дочь в гостях за прялкой песни распевает,

А старуха дома ждет да поджидает;

Огоньку добыла - на дворе уж ночка -

Долго засиделась у соседей дочка…

Оттого и долго: парень приглянулся

И лихой бедою к девке подвернулся;

А с бедою рядом ходит грех незванный…

Полюбился парень девке бесталанной,

Так ей полюбился, словно душу вынул,

Да и насмеялся - разлюбил и кинул.

Позабыл голубку сизокрылый голубь -

И остались бедной смех мирской да прорубь…

Вспомнила русалка - белы руки гложет;

Рада б зарыдала - и того не может;

Сотворить молитву забытую хочет -

Нет для ней молитвы - и она хохочет…

Только, пробираясь не село в побывку,

Мужичок проснулся и стегает сивку,

Лоб и грудь и плечи крестно знаменует,

Да с сердцов на хохот окаянный плюет.

(1849 - 1856 гг.)

ПРЕДАНИЕ

(сибирская сказка)

Выезжали на Сафат - реку, на закате красного солнышка,

Семь удалых русских витязей,

Семь могучих братьев названных:

Выезжал Годенко Блудович, да Василий Казимирович,

Да Василий Буслаевич, -

Выезжал Иван - гостинный - сын, -

Выезжал Алеша-Попович - млад, -

Выезжал Добрыня - м'олодец, -

Выезжал и матерой казак,

Матерей казак Илья Муромец.

Перед ними раскинулось поле чистое, -

А на том на поле старый дуб стоит,

Старый дуб стоит, кряковястый.

У того ли дуба три дороги сходятся:

Уж как первая дорога ко Нову-городу, -

А вторая-то дорога к стольному Киеву, -

А что третия дорога ко Синю морю далекому…

Та дорога прямоезжая, прямоезжая дорога, прямопутная:

Залегла та дорога ровно тридцать лет, -

Ровно тридцать лет и три года.

Становилися витязи на распутии,

Разбивали бел-полотнян шатер,

Отпускали коней погулять по чисту полю.

Ходят кони по шелковой траве-мураве,

Зеленую траву пощипывают,

Золотою уздечкой побрякивают,

А шатре полотняном витязи опочив держ'ат.

Было так - на восходе красного солнышка,

Вставал Добрыня-молодец раньше всех,

Умывался студен'ой водой,

Утирался тонким п'олотном,

Помолился чудну образу.

Видит Добрыня за Сафат-рекой бел-полотнян шатер:

В том ли шатре залег Татарченок,

Злой Татарин-бусурманченок -

Не пропускает он ни конного, ни пешего,

Ни езжалого доброго молодца.

Седлал Добрыня своего борзого коня;

Клал на него потнички,

А на потнички коврички,

Клал седельце черкасское,

Брал копейце урзамецкое,

Брал чингалище булатное, -

И садился на добра коня.

Под Добрыней конь осержается:

От сырой земли отделяется,

Выходы мечет по мерн'ой версте,

Выскоки мечет по сенн'ой копне.

Подъезжает Добрыня ко белу шатру

И кричит звучным голосом:

"Выходи-ка, Татарченок, злой Татарин бусурманченок:

Станем мы с тобой смертный бой держать!"

Вт'апоры выходит Татарин их бела шатра

И садится на добра коня.

Не два ветра в поле слеталися,

Не две тучи в небе сходилися, -

Слеталися-сходилися два уд'алые витязя…

Ломалися копья их острые,

Разлетались мечи их булатные:

Сходили витязи с добрых коней

И хватались в рукопашный бой.

Правая ножка Добрыни ускользнула,

Правая ручка Добрыни удрогнула, -

И валился он на сыру землю.

Скакал ему Татарин на белы груди,

Порол ему б'елы груди,

Вынимал сердце с печенью.

Было так - на восходе красного солнышка,

Встал Алеша-Попович раньше всех,

Выходил он на Сафат-реку,

Утирался тонким п'олотном,

Помолился чудну образу.

Видит он коня Добрынина:

Стоит борзый конь, только н'е весел, -

Потупил он очи во сыру землю:

Знать, тоскует он по хозяине,

Что по том ли Добрыне-молодце.

Садился Алеша на добра коня, -

Осержался под ним добрый конь,

Отделялся от сырой земли,

Метал выходы по мерной высоте,

Метал в'ыскоки в сенной копне.

Что не бель во полях забелелася -

Забелелася ставка богатырская;

Что не синь во полях засинелася -

Засинелись мечи булатные;

Что не крась во полях закраснелася -

Закраснелася кровь с печенью.

Подъезжает Алеша ко белу шатру -

У того ли шатра стоит Добрыня-молодец,

Очи ясные закатилися,

Руки сильные опустилися,

На бел'ых грудях запеклася кровь.

И кричит Алеша зыным голосом:

На честной бой, на побраночку! "

Отвечает ему татарченок:

"Ох-ты, гой еси Алеша-Поповаич - млад!

Ваши роды неуклончивы,

Неуклончивы ваши роды, неустойчивы -

Что не стать тебе со мной бой побеждать".

Как в'озговорит на то Алеша-Попович млад: