Жан- Мари Гюстав Леклезио - Золотоискатель Страница 23

Я декламирую вслух стихи Валерия Флакка, прочитанные когда-то в отцовской библиотеке, и снова представляю себя на борту «Арго».

Позже, в наступивших сумерках, команда собирается на палубе. Подставив свежему бризу голые торсы, моряки курят, переговариваются, смотрят, как и я, на море.

С первого дня плавания мне не терпится поскорее оказаться на Родригесе — конечной цели моего путешествия, но сейчас я хотел бы, чтобы этот миг никогда не кончался, чтобы «Зета», подобно «Арго», вечно скользила по легким морским водам, у самой кромки неба, под своим ослепительно-солнечным парусом — сверкающим язычком пламени на фоне погрузившегося во тьму горизонта.

Заснув в трюме на своем месте, с сундучком под головой, я просыпаюсь от удушливой жары и неистовой возни тараканов и крыс. Насекомые жужжа носятся туда-сюда в спертом воздухе, а в темноте это особенно неприятно. Приходится прикрывать лицо носовым платком или полой рубахи, иначе рискуешь в один прекрасный момент обнаружить чудище у себя на носу. Крысы ведут себя осторожнее, но потому они и более опасны. Недавно вечером один из матросов побеспокоил грызуна, занятого поисками пищи, и тот укусил его за руку. Хотя капитан Брадмер обработал рану тростниковой водкой, она воспалилась, и теперь я слышу, как несчастный бредит в горячке на своем тюфяке. Блохи и вши тоже не дают ни минуты покоя. По утрам все скребутся, расчесывая бесчисленные укусы. Первая ночь в трюме обернулась для меня, кроме всего прочего, нападением полчищ клопов, после чего я предпочел не пользоваться выданным мне тюфяком. Забросил его в глубь трюма, а сам устроился прямо на полу, завернувшись в старую конскую попону, благодаря чему меньше страдаю от жары и не вдыхаю запах пота и соленой воды, которым пропитаны эти убогие подстилки.

Царящая в трюме жара мучит не только меня. Матросы просыпаются один за другим, переговариваются и в конце концов возобновляют бесконечную игру в кости — с того места, на котором остановились перед тем, как улечься. На что они могут играть? Когда я задал этот вопрос капитану Брадмеру, он пожал плечами и коротко ответил: «На женщин». Несмотря на запрет капитана, моряки зажгли в передней части трюма огонь — масляную лампу Кларка. Оранжевое пламя колеблется при качке, фантасмагорически освещая лоснящиеся от пота черные лица. Издали, со своего места, я вижу, как сверкают белки глаз и белые зубы. Что они делают там, сгрудившись вокруг лампы? Они не играют в кости, не поют. Просто говорят, по очереди, тихими голосами, ведут долгий многоголосый разговор, прерываемый смехом. И снова в мою душу закрадывается страх перед заговором, бунтом. А что, если они и правда решили захватить «Зету» и побросать нас за борт — Брадмера, рулевого и меня? Кто что узнает? Кто станет искать их на далеких островах, в Мозамбикском канале или на побережье Эритреи? Повернувшись к ним, я не двигаясь смотрю сквозь ресницы на колеблющееся пламя, в котором то и дело гибнут по неосторожности красные тараканы и москиты.

Тогда, как и в тот вечер, я бесшумно поднимаюсь по трапу к люку, где ощущается дуновение морского ветра. Кутаясь в попону, ступаю босыми ногами по палубе, вдыхаю ночные ароматы, наслаждаюсь свежестью брызг.

Как прекрасна ночь здесь, на море, словно в самом сердце мироздания, когда шхуна почти бесшумно скользит по спинам волн! Такое чувство, что она не плывет, а летит — будто раздувающий паруса крепкий ветер превратил ее в огромную птицу с распростертыми крыльями.

Я снова устраиваюсь на палубе, на самом носу, под защитой фальшборта, положив голову на закрытый люк. У самого моего лица вибрируют снасти кливеров, слышен непрестанный треск вскрывающегося моря. Лоре понравилась бы эта морская музыка — сочетание высоких звуков с низким рокотом разрезаемых форштевнем волн.

Я слушаю эту музыку вместо нее, за нее, чтобы и она услыхала ее там, в темном доме в Форест-Сайде, где она тоже не спит сейчас — я знаю.

Мне снова вспоминается взгляд, которым она смотрела на меня, прежде чем развернулась и быстро пошла по дороге вдоль железнодорожных путей. Мне не забыть огонька, что горел в ее глазах в минуту нашего прощания, — злого, гневного. Тогда он так удивил меня, что я не знал, что делать, а потом просто поднялся в вагон, отбросив всякие мысли. Теперь, стоя на палубе «Зеты», несущей меня навстречу судьбе, навстречу неизвестности, я вспоминаю этот взгляд, и сердце мое снова разрывается от боли.

И все же я должен был уехать, мне не на что было больше надеяться. Я снова думаю о Букане, о том, что можно было бы еще спасти: о доме под крышей небесного цвета, о деревьях, об овраге, о ветре с моря, что нарушал ночной покой, пробуждая во мраке Мананавы стоны беглых рабов, и о полете «травохвостов» в рассветном небе. Я хочу всегда видеть это, даже далеко за морями, там, где тайники Неизвестного Корсара откроют передо мной свои сокровища.

В звездном сиянии скользит по волнам корабль, легкий, невесомый. Где тот змей с семью ясными звездами, о котором говорил аргонавтам Тифис? Может, это Эридан, что встает на востоке неподалеку от Сириуса, или протянувшийся на север Дракон, голову которого драгоценным камнем венчает Этамин? Нет, я отчетливо вижу его, там, под Полярной звездой, это тело Большой Медведицы, легкое и четко очерченное, парящее в небесах на своем извечном месте.

Мы тоже следуем за ней, заблудившись в вихре звезд. И нескончаемый ветер гуляет по небесам, раздувая наши паруса.

Теперь я понимаю, куда лежит мой путь, и это переполняет меня таким волнением, что мне приходится вскочить, чтобы унять сердцебиение. Итак, мой путь лежит в пространство, к неизведанному, я плыву посреди неба навстречу цели, которой еще не знаю.

Я снова думаю о двух «травохвостах», что с трескучими криками кружили над сумрачной долиной, спасаясь от грозы. Стоит мне закрыть глаза, я вижу их так отчетливо, словно они сейчас кружат над мачтами «Зеты».

Перед самым рассветом я засыпаю, а «Зета» продолжает свой путь к Агалеге. Все на корабле спят сейчас. Лишь рулевой по-прежнему на посту, стоит у руля, вперив немигающий взгляд в ночную тьму. Он никогда не спит. Иногда, в середине дня, когда солнце нещадно жжет палубу, он спускается в трюм, ложится и молча курит в полумраке, глядя широко раскрытыми глазами на почерневшие доски прямо над собой.

Сколько уже времени мы плывем? Пять, шесть дней? Этот вопрос с тревожной настойчивостью встает передо мной, когда я просматриваю содержимое своего сундучка. Хотя какая разница? Зачем мне это знать? Я старательно напрягаю память, чтобы вспомнить дату отплытия, попытаться сосчитать, сколько же дней нахожусь уже в море. Давно, бесконечное множество дней, и однако я даже не заметил, как они промелькнули. Они слились в один нескончаемый день, начавшийся, когда я ступил на палубу «Зеты», день, подобный морю, где небо может вдруг измениться, потемнеть, затянуться тучами, где свет звезд сменяет свет солнца, но где ни на секунду ветер не прекращает дуть, волны — катиться, а горизонт — со всех сторон обступать судно.

Чем дольше длится наше путешествие, тем любезнее становится со мной капитан Брадмер. Этим утром он учил меня управляться с секстантом и определять долготу и широту. Наши координаты на сегодня составляют двенадцать градусов и тридцать восемь минут южной широты и пятьдесят четыре градуса и тридцать минут восточной долготы. Определив наше местоположение, я получил ответ на мой вопрос о времени, поскольку все это означает, что мы находимся в двух днях плавания от острова, только несколькими минутами восточнее — по вине пассатов, из-за которых за ночь мы слегка отклонились от курса. Закончив измерения, капитан Брадмер аккуратно убрал секстант в свой альков. Я показал ему теодолит, и он с любопытством его разглядывал. Даже спросил, кажется: «На кой дьявол он вам понадобился?» Я ответил что-то уклончивое. Не мог же я сказать ему, что теодолит приобрел мой отец, чтобы добыть сокровища Неизвестного Корсара! Вернувшись на палубу, капитан снова уселся в свое кресло за спиной у рулевого. Я стоял рядом, и он во второй раз предложил мне одну из своих жутких сигарет, от которой я не посмел отказаться, предоставив ей самостоятельно потухнуть на ветру.

Он спросил меня:

— Вы знаете короля среди островов? — Он задал вопрос по-английски, и я переспросил:

— Короля среди островов?

— Да, мсье. Это Агалега. И называют его так, потому что это самый плодородный остров в Индийском океане, с самым здоровым климатом.

Я ожидал, что Брадмер скажет еще что-то, но он умолк. Устроился поудобнее в своем кресле и повторил с мечтательным видом:

— Король островов…

Рулевой пожал плечами. И сказал по-французски:

— Остров крыс — вот как следовало бы его назвать. — И тут он начинает рассказывать, как из-за эпидемии, распространявшейся с острова на остров, англичане объявили войну крысам: — Раньше на Агалеге крыс не было. Это тоже был маленький рай, вроде Сен-Брандона, потому как крысы — порождение дьявола и в раю их не было. Но однажды на остров пришел корабль с Большой земли, никто не помнит его имени, старый корабль, никому не известный. Он потерпел кораблекрушение у самого острова, ящики с грузом с него успели снять, и вот в ящиках-то и были крысы. Когда ящики открыли, эти твари разбежались по всему острову, наплодили крысят и стало их такое множество, что они почувствовали себя полными хозяевами. Они пожрали на Агалеге все запасы провизии: рис, яйца, маис. Их было так много, что люди не могли спать спокойно. Крысы грызли даже кокосы на пальмах, ели яйца морских птиц. Тогда с ними попытались справиться при помощи кошек, но крысы сбивались в стаи, нападали на кошек, убивали их и, естественно, сжирали. Тогда попробовали крысоловки, но грызуны-то хитрые, они и не думали попадаться. И тут англичанам пришла в голову мысль. Они завезли на остров собак, фокстерьеров — так их называют, и пообещали платить по рупии за каждую крысу. Дети стали лазить по кокосовым пальмам, стряхивать с них крыс, а фокстерьеры этих крыс душили. Мне рассказывали, что люди с Агалеги убивали в год по сорок тысяч крыс и более, и все равно эта дрянь там еще до сих пор есть! Особенно много их на севере острова. Очень уж крысам нравятся кокосы с Агалеги, вот они и живут на пальмах. Вот так-то, поэтому вашего «короля островов» следовало бы называть островом крыс.