Шолом Алейхем - «Песнь песней» Страница 8

– Странное дело, – говорит мне Бузя, и ее прекрасные голубые глаза из «Песни песней» в это мгновение глубоки, как небо, и задумчивы, как ночь, – странное дело: всякий раз, когда я перехожу или переезжаю через реку, какая бы река ни была, я вижу своего отца, – и всякий раз…

Я перебиваю ее:

– Ты говоришь глупости, Бузя.

Бузя думает с минуту, потом говорит мне:

– Глупости? Ха-ха-ха, ты прав. Я говорю глупости, потому что я глупенькая. Я глупая девушка, правда ведь, глупая девушка? Скажи правду, Шимек. Правду скажи мне, ха-ха-ха!

Бузя смеется, запрокидывает голову и показывает свои красивые зубы. На сияющем солнце лицо ее сияет, и все краски поля отсвечивают в ее глазах, в ее прекрасных голубых глазах из «Песни песней».

Напрасно! Я не могу убедить ее, что она далеко не так глупа, что она вовсе не глупа. Она знает, говорит она мне, она знает, что есть люди глупее ее. Она знает. Но в сравнении со мной она глупенькая. Представьте себе – она верит снам.

– Правда, Шимек, ты не веришь? А я верю. Вот вчера лишь мне приснился отец из загробного мира, одетый, веселый, живой, с тростью в руке. И говорит со мной так приветливо, так ласково и вертит тросточкой: «Я пришел на свадьбу к тебе, дочь моя…» Ну, что ты скажешь, Шимек?

– Бузя, не надо верить снам. Сны – это чепуха.

– Чепуха, говоришь ты?

Бузя стоит минуту задумавшись, бросается бежать по многоцветному полю и останавливается.

Как цветок, как яркий, многокрасочный цветок, выглядит Бузя на этом многоцветном поле, которое простирается вокруг нас без конца, без краю. Желтыми ромашками оно расшито. Красными цветочками оно расцвечено. Синий купол неба над головой Бузи. Серебристая речка у ног ее. Со всех сторон несутся нам навстречу пряно-одуряющие запахи бальзамов и трав. Я заколдован, я опьянен.

Как заколдованная, стоит и Бузя посреди многоцветного поля и смотрит на меня, задумавшись, задумавшись, как лес.

О чем думает теперь Бузя? Что говорят ее глаза, ее прекрасные голубые задумчивые глаза из «Песни песней»?

«Я лилия Саронская, роза долин…»

Вот что говорят мне ее глаза. И мне кажется, что никогда, никогда еще Бузя не была настолько Суламифью из «Песни песней», как в эту минуту.

Как цветок выглядит Бузя, лилия Саронская, Как цветущая роза выглядит Бузя, роза долин, в этом широком многоцветном поле, что простирается вокруг нас без конца и без краю. Желтыми ромашками оно расшито. Красными цветочками расцвечено. Голубой небесный купол над головой Бузи. Серебристая речка у ног ее. Со всех сторон несутся нам навстречу пряные, одуряющие запахи бальзамов и трав. Я заколдован, я опьянен.

Бузя идет. Я – за ней. Легко и быстро идет Бузя. Легко, как серна, как лань полевая, несется она по многоцветному полю, что простирается без конца и без краю. И на сияющем солнце лицо ее сияет, все цвета поля отсвечивают в ее глазах, в ее прекрасных голубых задумчивых глазах из «Песни песней».

Никогда, никогда еще Бузя не была настолько Суламифью из «Песни песней», как в этот день.

– Узнаешь это поле, Бузя?

– Когда-то оно принадлежало тебе…

– А горка?

– Твоя горка. Когда-то все это было твое. Все, все твое, – говорит мне Бузя с легкой усмешкой на, красивых губах.

Мне кажется, что она смеется надо мной так, как смеялась когда-то, много лет назад.

– Сядем?

– Сядем.

Я усаживаюсь на горке и устраиваю место для Бузи. Бузя садится против меня.

– Вот тут, Бузя, помнишь, я тебе когда-то рассказывал, как я…

Бузя прерывает меня и кончает:

– Как ты поднимешься с помощью колдовского слова и полетишь, как орел, к туче, выше тучи, над полями, над лесами, через горы, через воды, через моря и пустыни, и прилетишь туда, за Черные горы, к хрустальному дворцу. Там сидит твоя заколдованная царевна вот уже семь лет и ждет, чтобы ты над нею смиловался и прилетел с помощью «колдовского слова» выручить ее, освободить ее – ха-ха-ха!

Нет. Бузя сегодня странно весела. Неестественно весела. Она смеется принужденно. Довольно. Всему свое время. Пора сказать ей несколько серьезных, четких, ясных слов. Пора уже раскрыть перед ней свое сердце, обнажить свою душу… И я кончаю свою мысль словами «Песни песней»: «Пока погаснет светило дня и не исчезнут тени с земли…»

За все время, что я дома, я не высказал Бузе и десятой, и сотой доли того, что я излил перед нею здесь, в это утро. Я открыл ей свое сердце, обнажил свою душу. Рассказал ей всю правду, – что меня сюда привело…

Если бы не письмо отца с поздравлением, если бы не три слова: «Суббота после швуэса» – меня не видела бы сейчас эта речка, что бежит там внизу по уклону, и эта роща, что зеленеет тут недалеко…

И я клянусь ей этой речкой, что течет там по уклону, и той рощей, что зеленеет тут недалеко, и этим голубым покрывалом неба, что над нашей головой, и золотым багряным солнцем, которое отсвечивает в ее глазах, и всем, что прекрасно, и чисто, и свято, – что я приехал сюда только ради нее, только ради нее, потому что… я люблю ее – наконец это слово сорвалось!

– Потому что я люблю тебя, Бузя, слышишь: я люблю тебя той святой, пылающей, адской любовью, которая описана в «Песни песней»: «Сильна, как смерть, любовь, жестока, как ад, ревность. Стрелы ее – стрелы огненные…» Что с тобой, Бузя! Ты плачешь? Бог с тобой!..

Бузя плакала.

Бузя плакала – и весь мир облекся в печаль. Солнце перестало сиять. Речка перестала течь, роща – зеленеть, бабочки – летать, птички – петь.

Бузя плакала. Она спрятала лицо в руках. Плечи ее вздрагивали, и она плакала все сильнее и сильнее…

Так плачет малое дитя, когда почувствует, что потеряло родителей.

Так плачет любящая мать над ребенком, которого у нее отбирают.

Так плачет девушка, оплакивающая своего возлюбленного, отвернувшегося от нее.

Так плачет человек над своей жизнью, выскользнувшей из-под его ног.

Напрасны были мои утешения. Ни к чему были все эпитеты из «Песни песней», которые я приводил в моих речах. Бузя не хочет знать утешений. Бузя не желает слушать моих эпитетов. Слишком поздно, говорит она, слишком поздно я вспомнил о ней… Слишком поздно я оглянулся, что есть какая-то Бузя на свете. Бузя, у которой есть сердце, которое тоскует, и душа, которая рвется отсюда в другой мир… Помнишь ли ты, говорит она, те письма, которые я тебе писала? Но, перебивает она себя, где тебе помнить о таких глупостях? Разве она сама не понимает, она это собственно должна была давно предвидеть, – что наши пути разошлись? Что она мне не ровня? Куда ей до меня?… Она наивная, провинциальная девушка, куда ей до меня?… Теперь она понимает, что это было с ее стороны глупостью, большой глупостью, что она мне морочила голову своими детскими письмами, своими глупыми намеками, что родители тоскуют по мне… Нет! Ей надо было самой понять, что она мне не ровня… Куда ей до меня – бедной провинциальной девушке!.. Она сама должна была понять, что уж если я не послушался отца-матери, восстал против их заветов, не пошел по их стопам и пошел своей собственной дорогой, значит, я уж, конечно, пойду далеко, взберусь высоко, так далеко и так высоко, что оттуда никого не увижу и никого знать не пожелаю.

– Никого, кроме тебя, Бузя!

– Нет, никого! Никого! Никого! Не видеть никого, не слышать никого, забыть всех…

– Всех, но не тебя, Бузя!

– Нет, всех! Всех! Всех!

Бузя перестала плакать – и все ожило. Солнце начало сиять, как раньше. Речка начала течь, роща – зеленеть, бабочки – летать, птички – петь.

Бузя перестала плакать, и сухими стали ее глаза, ее прекрасные голубые глаза из «Песни песней». И высохли слезы ее, как капли росы на жарком солнце.

И вдруг она стала оправдываться за свои слезы. Теперь она видит, какая она глупенькая. К чему был ее плач? Чего ей плакать? Чего ей не хватает? Другие девушки на ее месте сочли бы себя счастливыми. Счастливейшими из счастливых!.. И огонек загорелся в глазах у нее, в ее прекрасных голубых глазах из «Песни песней». Никогда еще я не видел этого огонька в глазах Бузи. И красные пятна выступили на ее щечках, на ее красивых розовых щечках. Я никогда еще не видел, чтобы Бузя так гневалась, так пылала, как она пылала в эту минуту. Я хочу ее взять за руку и сказать ей словами «Песни песней»:

«О, ты прекрасна, подруга моя, ты прекрасна, Бузя, когда щечки твои пламенеют и глаза твои пышут огнем…»

Напрасные речи! Бузя не слышит моей «Песни песней». У Бузи своя «Песнь песней». Она не переставая хвалит «кого-то», хвалит его изо всех сил. Она говорит мне:

– Друг мой бел и румян – суженый мой прекрасен и мил. Отличен от тьмы других – прекраснее многих-многих иных. Он, может быть, не столь учен, как иные, зато он добр. Зато он мне предан. Зато он любит меня. Почитал бы ты письма, которые он мне пишет, почитал бы ты письма!

– Пленила сердце мое ты, сестра моя, невеста, – продолжаю я, будто не слышу, что она мне говорит, – мое сердце ты пленила, сестра моя, невеста!..