Позвоночник - Мара Винтер Страница 23

class="p1">Смесь чего-то весьма светлого с чем-то весьма мерзким с тех пор поместилась в основу их взаимоотношений. Как-то раз он прижал её горло к полу и попытался задрать юбку. В ответ ему прилетел пинок в живот. Лёгкие уехали в отпуск. Мышцы спортсменки, официантки и танцовщицы наделены немалой силой убеждения. Отдышавшись, он сказал: «Проверял твою защиту». Она усмехнулась. Она даже не удивилась, будто ожидала чего-то подобного. С ней можно было говорить начистоту: слыхала и похуже. Он врал.

Даже когда она сама начала вести себя двусмысленно, он продолжил врать. «Юна – шлюха. Неудачница и шлюха, – убеждал себя, себе не веря. – Кто на неё только ни дрочил. Кому она только ни дрочила».

Затрахивая других, думал о ней. Ничего не помогало. Он стремился к ней каждый свободный час. Он хотел её (видеть) постоянно. Люди всегда хотят тех, кого рядом нет.

«Не люби красавицу, люби красоту. Не вникай в биографию мыслителя, вникни в его мысль. Не смотри на являющего, смотри в само явление. Только так можно жить, не страдая ужасной болезнью: частичностью». Так она считала. Она, вдобавок ко всему прочему, делилась с ним интересными наблюдениями. Думала сама и о многом. Неизвестно только, когда.

Сестра сказала: у меня нет времени. Брат услышал: у меня нет времени для тебя.

Всё стало пресным. Исчезло будущее.

Всё стало пресным. Даже секс надоел. Герман открыл для себя свинг, садомазохистские клубы и однополые связи. Тоже надоело.

Всё стало пресным. Юна давала (радость) кому угодно, кроме него. С ним ей, видимо, было скучно.

Всё стало пресным. Для вкуса добавилась соль.

И дальнейшая эпопея уже мало касалась брата и сестры. Касалась, скорее, их, отдельных друг от друга, жизней.

Герман шёл, дрожа. Холодно не было. Было пусто.

Глава III. Вездеходный переход

#np Biz – Labyrinth (cut)

Когда падаешь, не думаешь о том, что можешь не встать.

Когда падаешь в обморок, тем более.

А уж падая из обморока в кому (при столкновении машины с другой, среди тумана), не думаешь совсем. Не успеваешь подумать.

Зато потом времени хоть отбавляй. Спешить некуда. Всё уже случилось.

Видишь себя, раскоряченную, с полуоткрытым ртом, белую, кажется, надломленную в хребте. «Добила-таки скафандр», – думаешь. И ещё думаешь что-то про гарантийный талон. И правила эксплуатации. Разве говорили: обмену и возврату не подлежит? Кто говорил? Когда?

Вспоминаешь: после ссоры с братом, который не брат, ехала с другом, который не друг, в больницу. Усадил на переднее сиденье, пристегнул. Пальцы задели руку, случайно. Потом щёку, намеренно. Не можешь этого помнить, но помнишь. Вёл осторожно, одним глазом посматривая направо: пульс есть, дыхание есть, смысла будить до прибытия нет. Очнулась за пару секунд. Перед столкновением. Чтобы крикнуть: осторожней. И крикнула. Всем весом кинулась на руль. Дёрнула направо. Что дёрнуло дёрнуть, уму непостижимо. Зато постижимо сну. Сон – разновидность безумия. А, между тем, не останови ты человека за рулём, тот повернул бы налево, и снёс половину автомобиля, как встречного, так и своего, всмятку.

Виновник аварии шёл на "Мазде", шёл на скорости, шёл в обгоне, шёл по встречной полосе. Ох, шёл бы он лучше другой дорогой. Что лучше, решать некому. "Астон Мартин" влетел в ограждение. Следом, повернув от неожиданности налево – третья машина: медлительная "Десятка", чудом избежавшая тарана, вписалась капотом в бок. Удар пришёлся на заднюю дверь.

В "Десятке" была молодая пара с грудным ребёнком. Без защиты.

В "Мазде" была молодая пара с вечеринки. Без тормозов.

Проехав несколько метров, потеряв управление, они врезались в дерево с противоположной стороны дороги. Взревела сигнализация.

Молодая вышла катастрофа, сама по себе, как явление, старая. Отделались легко. Никто, кроме новоявленной матери, не погиб сразу.

Помнишь чей-то крик. Скорее всего, свой. Смутно помнишь, как вылетела вперёд, к лобовому стеклу, и, сильно – назад и вбок, в дверь, потом – вперёд и влево, на руль. Головой. Потом – темнота.

Потом – голос в темноте. Имя, помнишь имя: Юна. Помнишь своё имя. Уже неплохо. Ничего не болит, что странно. Висишь в темноте, без тела (нечему болеть) и пытаешься анализировать положение.

Тимур танцует на сцене, Юна наблюдает из зала. Его фуэте неподражаемо.

Голос тебе знаком. Обеспокоенный, выше, чем обычно. «Чем больше он переживает, тем младше звучит», – мелькает где-то в тебе. Головы нет, мысли есть. Хихикаешь: забавно. Видимо, призраки – не совсем миф. Ты теперь, видимо, тоже призрак.

Юна танцует на кухне, Юна наблюдает с отражения за стеклом. Её фуэте – подражание Тимуру.

Свет включается сразу, как только ты вспоминаешь. Видишь безжизненную девушку и мужчину, обнявшему её, без движения.

Его тело осталось невредимым. Улыбаешься, хотя нечем. Кто-то один должен был выжить. Он, Тимур, оказался более удачливым. Почему? Странный вопрос.

Эта жизнь миру нужнее.

***

Как только понимаешь, что тебя не замечают, начинаешь исследовать окрестности. Истинные исследователи – невидимки. Глаза в пустоте, холодные, бесстрастные. Научный метод – метод отсутствия.

Юна наблюдала. За Тимуром, со всеми его тонкостями, в профиль. За рельефом руки, когда он потянулся под её бёдра, чтобы вытащить из груды металла (твёрдым рельефом, в венах, с широким запястьем). Кисть незнакомки в сером пальто безвольно повисла. Ей эта тряпочка быть не могла. У неё тело тренированное, одни мускулы. Приехала скорая и ДПС. Врач носил сморщенную кожу за ушами и большие наручные часы. Медсестра носила хламидии, о них не зная. Ездока "Мазды" от "Астона Мартина" спасла "Десятка". Физически её водитель оказался слабее, чем Тимур. Он орал и бил кайфушника ногами. Ребёнок тоже орал. Девушка кайфушника легко выиграла конкурс ора. Мужчин разняли. Увозили двоих: неподвижную и труп. Любая из них могла оказаться на соседнем месте. У гаишника топорщились усы. Он устало писал, прислонив бумагу к лаковому крылу своей машины. Вызвали полицию. Время не ждало. Полицию ждали.

Юна наблюдала вяло, будто нехотя. Разборки, став рутиной, перестают вызывать драйв.

Страха тоже не было. Она соображает, значит, жива. Если соображать перестанет, страх будет попросту нечем осознать.

Страха не было. Ни за одну свою семью, ни за другую. Была уверенность: найдут, кем заменить. Сберегательным счётом. Лизой. Молодой, с задатками, Айзой. Пэт, способной не хуже неё надеть на себя Риту. Ниши имеют свойство подстраиваться под людей. Любых, кроме уникальных. Те оставляют слепки.

Что делает персону уникальной? Либо новаторский способ мысли, либо особые навыки, либо… либо то, что она, персона эта, яркая ли,