Позвоночник - Мара Винтер Страница 24

***

Голова, выбив лобовое стекло, лежала на приборной панели, с обезображенным, но удивительно спокойным лицом. Ребёнок был в кресле, на заднем сиденье. Труп вынимали посторонние. Не муж. Муж не пострадал чудом. Чудо называется "ремень безопасности".

Полупрозрачное облако повисло над телом погибшей. Очертания на миг приобрели человеческую форму. После чего сгусток энергии исчез из поля зрения. След мерцал.

Чтобы покинуть себя, нужно иметь, что покидать. Себя не найдя, так и будешь блуждать среди иллюзий. Неважно, в каком теле. В первом или тысячном. Знать, в ком живёшь – то же самое, что выделиться из обшивки "Летучего Голландца", оторваться от плаценты, перестать быть картиной над камином. Обрести автономность. При жизни. Вылезти из своей, со стенами, потолком и полом, личности – значит, получить возможность её изучить. А потом, узнав всё, что хотел узнать, поняв всё, что хотел понять, просто уйти. Из дома. Из человека. Слиться с истоком: вечным, по ту сторону добра и зла, смысла и бессмыслицы, времени и пространства, всех пар противоположностей, разумом. Тем, что буддисты называют Нирваной, христиане и мусульмане – Богом, язычники… как только ни называют. Тем, что есть из нас – в каждом. Тем, что и есть – наша суть.

Тело, вроде бы, влекло Юну за собой, на каталке, но, вроде бы, не принуждало следовать за ним. По желанию. Жива ли, нет ли, свободна в любом случае. Выбор предстал во всей очевидности. Выбор был дан не Юне: ей самой, её безымянной и вечной самости. Оставаться или уйти. Бросить Юну умирать или понять, кто она такая, чтобы прожить её… Нет, нет, ничто не заставило бы её вернуться! Ни Цецилия, ни Нонна, ни Патриция, ни даже Тимур. Ни, тем более, Герман.

В больницу, за разбитой Юной следом, наблюдающая Юна не поехала.

***

Туман сгущался. Землю обняло пухом. Она попробовала взлететь, и ей удалось. Город, разрезанный реками, весь в мостах и башнях, открыл панораму для облаков.

Город, что принимает не всех, а, приняв, не выпускает уже никогда. Между чёрным и белым, в полутонах, лёг он на зыбкую почву, лёг крепко, лёг, чтобы обо всём молчать. Васильевский и Крестовский острова, обнявшись, лежали сердцем на воде Невской губы. Вода их не раз поедала. Петропавловская крепость, подземные казематы, люди в безлюдных парках и нелюди в людных залах, Кунсткамера. Ей не нужно было подлетать ближе, чтобы вспомнить. Петербург она знала. А он, когда-то отвечавший взаимностью, давно не знал её. Забыл, как многих до и многих после. Разве одна жизнь, такая ничтожная, могла иметь для него значение?

Имела. Сейчас имела. Важной, оказывается, была не маленькая Юна Волкова. Она сама была важна. Она, чистая, за границей земного, мысль.

Как легки кости, когда их нет! Как гибки мышцы, когда их нет! Как зорки глаза, чувствительны уши, ловки пальцы, спокойны нервы и т. д., когда ничего из этого у тебя нет!

Свобода была для неё нова. Свобода пьянила. Она стала всем, от всего отдельная. Стала собой и целым городом, чего уж там, целым миром. На мгновение. Перед разрядом в грудь.

Применили дефибриллятор.

***

#np Sagi Abitbul & Guy Haliva – Stanga (Radio version)

Выдохнула в одном месте, вдохнула в другом.

Темнота оказалась веками.

Мысль: «Что происходит? Что я, чёрт возьми, здесь делаю?»

Темнота поднялась, как занавес в театре.

Сверху осталась бахрома: ресницы.

Мысль: «Где это Здесь, и почему я вообще, после аварии, могу что-то делать?»

Сверху осталась бахрома: деревья.

Юна лежала на поляне, в лесу. Ничего не делая, несмотря на мысли об этом. Без одежды, кроме кожи. Зябко не было. Желание прикрыться не возникло. Разве у неё – могло?

Вскочила, оглядываясь. Трава, на которой она лежала, совсем не примялась. Ничто не шевелилось. Птицы молчали. Даже ветер не дул.

Это место было похоже на фотографию, всем, кроме объёма. Лес был повсюду. Зелёный, тёплый и… кривой. Загнутый всеми порослями вбок, причём всеми – в одном направлении. От неё – направо. Показывая путь.

Необъяснимая сила потянула её вслед за ними. Тело согнулось в талии. Оттопырив задницу, круглую, с ямочкой на крестце. Головой, как вершиной, вдаль. Лицо опустилось.

Мысль: «Буквой "г" удобно взбираться на холм, держа корпус параллельно поверхности. Обман мозга: я иду по ровной дорожке, ноги идут по ровному, просто на спине рюкзак. Лежит на спине».

Распрямиться оказалось не так-то просто. Ей удалось. Резко, одним кивком назад.

Мысль: «Видимо, лес пророс в горе. Нет, не в горе. Если стоишь вертикально, облака сверху, а не сбоку. Будь это гора, я попросту скатилась бы к подножию».

Странный лес звал её в себя, без слов, действием: тащил. Послушавшись ног, девушка вошла в чащу. У ступней плелись узловатые стволы. Тишина вопила. Лес лежал.

Присмотревшись, она увидела: он не просто лежит. Ветви переплетались в сложные фигуры, похожие то на балетные стойки, то на па на паузе. Стоило ей взглянуть, фигура начинала двигаться. Дух дерева отделялся от его плоти и показывал своё умение, перебирая ногами. Кто танцевал, она или деревья? Кто был в ком, она в лесу или лес в ней? Правильный ответ: оба ответа – правильные.

Продольный шпагат стоя, сто восемьдесят градусов без поддержки, упор на пальцы ноги. Продольный шпагат в воздухе, лёжа спиной вниз, лобком к куполу, обняв ногу обеими руками, упор – на бок (с одной стороны) и внутреннюю часть бедра (с другой). Тот же шпагат, в том же воздухе, только наоборот: к верху задом, изогнувшись, головой вверх, касаясь макушкой левого, переднего колена, сбоку, правая рука – на левой, передней, щиколотке, упор – на левое бедро, ягодицу и левую руку, со стороны – почти невидимую. Боди открытое, рёбра наружу, если перевернуть на девяносто градусов, стойка почти балетная. Продольный шпагат в прыжке, без страховки, диагонально. Вот с чем, с чем, а со шпагатами у Юны проблем не было. Со стороны – легче лёгкого. Тренировки – всё свободное время. После закрытия клуба, одна, в полумраке. Дома. В спортзале. Где угодно. Лишь бы не останавливаться.

Пачка, белые колготки, станок, батман. Юбка с прорезью на жопе, чулки с подтяжками, пилон, батман. Спортивные штаны, удобные носки, отсутствие опоры и… тоже батман. Разница