Николай Александров - Севастопольский бронепоезд Страница 14

Выступили парторг завода, электросварщица Женя Игнатова, комиссар бронепоезда Порозов. Затем слово предоставили мне.

— Комсомольцы предлагают назвать наш бронепоезд именем легендарного матроса революции, героя гражданской войны Анатолия Железнякова, — волнуясь, сказал я.

Это предложение было встречено бурей аплодисментов и криками «ура!».

Когда стихли аплодисменты, член Военного совета сказал:

— Хорошее, достойное имя дали вы бронепоезду. Матроса Железнякова боялись враги. Пусть так же боятся и вас фашистские захватчики!

Глава VI. Первые залпы

Приближалась 24-я годовщина Великого Октября. Первый военный Октябрь. Еще год назад в канун этого праздника на рейде стояли расцвеченные флагами крейсеры, эсминцы, подводные лодки. Многолюдно было на Приморском бульваре. Тысячи людей собирались здесь вечерами в ожидании той минуты, когда, словно по мановению волшебной палочки, одновременно вспыхивали яркими гирляндами разноцветных огней стоящие на рейде корабли. Огни отражала водная гладь, и трудно было сказать, что было в эти минуты красивее — небо или море. Люди стояли, как завороженные, не в силах оторвать глаз от этой поистине волшебной красоты…

Сейчас все это казалось далеким-далеким. Город [64] был затемнен, все погрузилось в сплошную тьму, рейд опустел. Черноморская твердыня притихла, насторожилась, готовясь к решительной схватке.

Экипаж бронепоезда с нетерпением ждал приказа. Хотелось скорее вступить в бой, боевыми делами ознаменовать праздник.

Накануне у нас случилось еще одно памятное событие: командир орудия Захар Лутченко встретил в учебном отряде своего старшего брата Степана. Радостно сияли их лица, а вместе с ними радовались и другие бойцы. Кто-то пошутил:

— Ну и встречи у нас — одна за другой, как в романе: то друзья находят друг друга, то братья…

И правда, встречи происходили одна неожиданнее другой. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. В дни перед началом севастопольской обороны моряки, ушедшие из-под Одессы и с других участков фронта, стекались в Черноморский экипаж. Здесь пересекались их пути, здесь они находили друзей, знакомых, близких, которых уже считали безнадежно затерявшимися в круговерти войны. Ивану Мячину посчастливилось встретиться с двоюродным братом, служившим на эсминце «Дзержинский».

Братья Лутченко попросили назначить их в один артиллерийский расчет, и командир охотно пошел им навстречу.

5 ноября на бронепоезд прибыли начальник разведки лейтенант Зорин, старшина Нефедов, помощник машиниста Галкин, мичман Заринадский, пулеметчик Сикорский, шофер Гончаров с грузовиком-полуторкой, помощник начпрода старшина 1 статьи Дмитриенко, вестовой дядя Миша Силин.

Среди прибывших оказались и медсестры. Я сразу узнал двух неразлучных подруг — Ксению Каренину и Ольгу Нехлебову. За несколько дней пребывания в команде выздоравливающих я хорошо запомнил их. Они ушли в санчасть, где уже приводил в порядок несложное хозяйство военфельдшер Саша Нечаев.

Вечером 6 ноября командующий береговой обороной Севастопольского оборонительного района генерал-майор П. А. Моргунов приказал бронепоезду на рассвете выйти в район Камышловского моста и нанести удар по противнику. [65]

Капитан Саакян объявил приказ на совещании командного состава. На совещание были приглашены партийные и комсомольские активисты. Командир поставил перед каждым конкретную задачу в предстоящем бою.

Через час состоялось внеочередное комсомольское собрание. Весть о боевом приказе взбудоражила, воодушевила ребят; я почувствовал среди них такой задор, такое нетерпение и готовность немедленно идти в бой, что подумал: с такими ребятами можно воевать, можно идти на любое трудное дело…

Целью нашего первого выхода было испытание материальной части. Но, чтобы не тратить зря снаряды, командование береговой обороны дало задание обстрелять скопление противника в районе деревни Дуванкой (ныне Верхне-Садовое).

Первыми отправляются в путь на мотодрезине разведчики. Вместе с командиром — молодым, энергичным лейтенантом Зориным едут бесстрашные разведчики с «Орджоникидзевца» — Михаил Козаков и его тройка: Веревченко, Стрежановский и Рудой, а также радисты Спинж и Солопов.

Фыркнул мотор, и дрезина, плавно набирая ход, скрылась за поворотом. Ее ведут старшина Дмухайло и мотористы Моцный, Роскин и Ковалев.

Все члены экипажа были в каком-то возбуждении, в предчувствии скорого боевого крещения.

Комиссар все время вместе с нами. Трудно даже представить его в другой обстановке. В этот вечер как-то само по себе получилось, что он рассказал нам свою биографию.

Родился Петр Агафонович в семье бедняка. С двенадцати лет ему пришлось работать на кожевенном заводе.

А в восемнадцатом году он стал одним из организаторов партизанского движения на Псковщине. Потом ушел добровольно в Красную Армию. В составе кавалерийского эскадрона сражался против Колчака и кулацких банд на Среднем и Южном Урале. Через год вступил в комсомол. Потом ранение, тиф. После излечения работал секретарем комитета комсомола на оружейном заводе, вступил в партию, был парторгом рудника. А в 23-м снова по партийному призыву пришел [66] в армию. За участие в боях против Колчака награжден орденом Красного Знамени…

Рассказывая о себе, Петр Агафонович то и дело посматривал на часы. И хотя он внешне был спокоен, мы чувствовали, что комиссар беспокоится. Прошло полчаса, час… Бронепоезд стоял под парами, готовый в любую минуту тронуться в путь. Команда заняла свои места. Ждем возвращения разведчиков. А дрезины все нет и нет.

Чтобы хоть как-нибудь поднять настроение людей, я вынес из теплушки гитару. Этот нехитрый инструмент сопровождал меня всюду. Еще в Одессе, на батарее, гитара скрашивала мне и моим друзьям короткие часы досуга. Однажды во время обстрела ее разбило взрывной волной. Но уже через несколько дней наши ребята, ездившие в город за боеприпасами, привезли мне новую. Но и она куда-то пропала в последнем бою.

В сочинском госпитале кто-то узнал, что я играю, и врач принес мне гитару прямо в палату. И потом все время, пока заживала рана, пришлось развлекать раненых, поддерживать песнями моральный дух бойцов.

На бронепоезде мне снова вручили этот инструмент. Как только выберется свободная минутка, просят бойцы: сыграй да сыграй. Упрашивать меня не приходится — сам очень люблю петь под гитару. Соберутся в круг железняковцы, трону пальцами струны, и польется песня. И, как бы ни устали люди, развеселит, согреет душу, придаст силы, бодрость.

Так было и сейчас. Завидев гитару, ребята сгрудились вокруг меня. Я тихо тронул струны и [67] запел:

Их было три: один, второй и третий,

И шли они в кильватер без огней.

Лишь волком выл в снастях разгульный ветер,

А ночь была из всех ночей темней.

Песня немудреная, не знаю, кто и когда ее сложил, видно, еще в гражданскую войну, но она затрагивала какие-то живые струны в душах железняковцев, была им сродни.

Мы шли на вест, неся врагу гостинцы,

Но враг не спал, оберегал свой стан…

И вот взлетели в воздух три эсминца.

На минах злых коварных англичан.

Спели песню. Потом другую, третью.

Капитан Саакян все время посматривает на часы. В такие минуты всегда кажется, что время тянется очень медленно. Уже давно истек срок возвращения, а разведчиков все нет.

Но вот вдали послышался едва различимый перестук колес, а через несколько минут из-за поворота показалась и сама дрезина.

Лейтенант Зорин легко соскочил с площадки и бегом направился к командиру с докладом.

Капитан остался доволен результатами разведки. Разведчики уточнили и нанесли на карту не только место скопления живой силы, но и многочисленные огневые точки противника.

— Почему задержались? — тихо спросил капитан у лейтенанта Зорина.

— Разрешите доложить… На обратном пути нарвались на немецкую разведку. Пришлось вступить в бой.

И тут только заметили на правом борту дрезины несколько вмятин от пуль. К счастью, никто из разведчиков не пострадал. Зато фашисты понесли урон — два гитлеровца остались лежать на обочине железной дороги.

Машинисты бронепоезда давно ждали команды. И не успели отзвучать слова: «Паровозы, полный вперед!», как лязгнули буфера, и бронепоезд, словно застоявшийся конь, рванулся с места. Вскоре он уже пробирался в извилинах холмов. Впереди, проверяя путь, шла дрезина.

Капитан Головин, лейтенанты Кочетов и Буценко [68] готовили исходные данные для открытия огня. Каждой цели давали условный номер, подсчитывали расстояние, определяли прицел, вносили метеорологические, баллистические и другие поправки.

Позади уже остался Камышловский мост. До позиции один километр. Бронепоезд идет по южному склону горы. Внизу Бельбекская долина. Кругом, куда ни кинешь взгляд, — чудесные краски поздней крымской осени. Вспоминается пушкинское: «В багрец и золото одетые леса…» Только здесь не те дремучие среднерусские леса, которые видел поэт, а мелколесье: низкорослые дубки, заросли боярышника, шиповника, волчьей ягоды… Смотришь на все это, и не верится, что вон там, за теми холмами, притаился враг. Он пришел сюда, чтобы хозяйничать в этом неповторимо прекрасном солнечном краю. Нет, не бывать этому!