Валериан Якубовский - Дезертир Страница 17

— Все ясно, товарищ майор, — козырнул лейтенант. — Разрешите идти?

— Идите.

При отдаче боевого приказа в своих подразделениях командиры батарей руководствовались указаниями комдива. С приближением сумерек они доложили о готовности личного состава выполнять боевую задачу. Майор в их сопровождении прошел по огневым и убедился, что расчеты потрудились на славу. С часами в руке проверил способность наводчиков быстро производить наводку орудия в цель. В качестве мишени он выбрал клетку парапета первого пролета моста.

Вставили в гнезда панорамы, сняли чехлы с казенников, заглянули в затворы, потрогали маховики поворотного и подъемного механизмов.

Шилов показал неплохие результаты, в считанные секунды совместив черные нити панорамы с клеткой парапета, и вызвал одобрение комдива:

— Так надо наводить и в бою.

Двух наводчиков отстранил от прицелов, заменив командирами орудий:

— Вы мне все дело испортите. Потаскайте снаряды.

В целом майор остался довольным выучкой пополнения и подготовкой огневых к предстоящему бою. Для себя оборудовал НП на самой высокой точке, у куста орешника, и установил стереотрубу. Из четырех телефонных аппаратов, уцелевших в дивизионе, использовал три. Один взял себе, два передал комбатам для дублирования команд.

Окончив проверку, он спустился к мосту и долго всматривался в оборону. Оценивая позиции с точки зрения огневой уязвимости, отметил, что все орудия одинаково уязвимы и танки могут накрыть любое. Прорыв на оборонительный рубеж больше угрожал левому флангу Селезнева. Наше правофланговое орудие, установленное у крутого обрыва к реке, занимало самое выгодное положение и имело шансы дольше всех продержаться. Об этом он уведомил комбатов.

Возвратился майор на огневые, когда зашло солнце и стала появляться роса. Ночь спускалась на землю. Темной дымкой заволокло дубняк, где укрылись грузовики и беззаботно бродили кони. Порхающий ветерок доносил запахи жженой соломы и навоза. Над рекой поднимался туман.

Проверив секреты, выставленные еще до окончания земляных работ, майор подошел к НП и нажал кнопку зуммера:

— Комбат-2?

— Так точно, товарищ майор.

— Ездовые вернулись из деревни?

— Вернулись. Принесли хлеба и сала.

— Товарищ майор! — отозвался комбат-1. — Ваша порция у меня. Заходите

Комдив направился к Селезневу. Медленно двигаясь по огневым, чтобы не разбудить отдыхающих, он увидел ровик старшего лейтенанта и, остановившись, прислушался. Какой-то сверчок успел поселиться у комбата и назойливо сверчал. Селезнев вышел навстречу майору.

— Что это у тебя за музыка, старший лейтенант?

— Да какой-то сверчок покоя не дает.

— Это хорошая примета. Долго будешь жить. А вот у меня не поселился…

Ночью, когда ущербленный месяц пастушьим рожком засиял над пущей, северный секрет доставил на огневые бродячую группу солдат, которая охотно присоединилась к дивизиону, составив стрелковое отделение. Командир группы старшина Черняев, блуждавший по лесам чуть ли не от самого Бреста, вызвался в засаду к мосту, чтобы расстреливать в упор танковые экипажи, которые, наверняка, поползут из горящих машин. Комдив приказал накормить стрелков и сам выдвинул их к дороге.

Оставалось одно — поджечь мост. Эту операцию он поручил Селезневу, который находился в дивизионе давно и зарекомендовал себя опытным командиром.

На рассвете, в белом тумане, прихватив с собой шофера, несшего ведро с бензином, Селезнев спустился к мосту, выбрал средний пролет, облил бензином перекладины и поднес спичку. Пламя мгновенно охватило весь пролет, с треском перекинулось на посиневший парапет. Мост запылал, как солома.

На огневых никто уже не спал. Мутный солнечный диск, окруженный дымовой короной, как совиный глаз, поднимался над горизонтом. Утренний воздух на сотни верст отравленный пороховыми газами, едким дымом горящих деревень и запахом разлагающихся трупов, у непривычных вызывал тошноту, но люди развязывали вещмешки, доставали полученное вечером сало, резали деревенские ковриги с прилизанной до блеска верхней коркой и торопливо жевали, с тревогой поглядывая на горящий мост.

Я возился у орудия, когда Шилов разостлал шинель, нарезал хлеба и выставил банку мясной тушенки:

— Саша! Может, и мы перекусим?

— Иду!.. А ты что? — спросил я подносчика Сергеева, бледнолицего калужского паренька, сидевшего за бруствером ровика. — Развязывай своего сидора да присаживайся к нам.

— У меня там ничего нет, товарищ сержант, — признался Сергеев.

— Так иди сюда, — подозвал Шилов. — Хватит на всех.

Сергеев подсел к нам и, стыдясь кушать чужое, почти

не дотрагивался до тушенки, а больше нажимал на хлеб, любуясь коричневой корочкой.

— Ты ешь, не стесняйся, — угощал его Шилов.

Опростав банку тушенки, мы раскинулись на порыжевшей траве и долго блуждали прищуренными глазами в бесконечных пустотах июльского неба.

Майор отказался от завтрака, ссылаясь на раннюю пору. С биноклем на шее он отправился к огневым, чтобы своим появлением поднять дух артиллеристов. Но расчеты, не обращая внимания на комдива, как и прежде, толпились у щитов, упражняясь в наводке. Иные открывали ящики, готовили фанаты, очищая их от масла, доставали бутылки с зажигательной смесью, пристраивая их в нишах, поближе к поверхности земли.

Подойдя к обрыву, майор увидел нас и, не желая своим появлением тревожить отдыхающих, попятился к брустверу, заговорив с комбатом…

Услышав стрекот кузнечика, я повернулся набок, стараясь отыскать нарушителя опасной тишины, которая в любую минуту могла разразиться грохотом канонады. Но как бы я ни силился обнаружить бесстрашного музыканта в зеленом плаще, притаившегося где-то за щитом подорожника, он по-прежнему оставался для меня невидимым.

Шилов следил за полетом шмеля, который вибрирующей точкой зигзагами спускался вниз. Сделав неторопливую посадку на малиновой кашке, он пожужжал, пожужжал, перепорхнул на другую и поспешно полез в землю. Я перевел взгляд на то место, где спрятался мохнатый хозяин высоты, который как будто почувствовал присутствие посторонних и испугался. Казалось, шмель понимал, что и в земле нет спасения, что пришельцы, вторгшиеся в его владения, наставили на высоте орудий смерти, чтобы взорвать жилище маленького шмеля и самим погибнуть. Шмель, как бы жалуясь на свою участь, вылез из норы и, остановив выбор на синеокой фиалке, закачался на ней и устрашающе жужжал в надежде, что пришельцы образумятся и уйдут.

— А я сегодня в первый раз услышал жужжание шмеля, — признался Сергеев.

— Серьезно? И шмеля никогда не видел?

— На картинке.

— Не может быть, — возразил Шилов. — Где же ты рос?

— Я родился в городе, и как-то не приходилось бывать на природе.

— И за город никогда не выезжал?

— Некогда было. Все работал. Мать у меня больная… А я один…

Не думал Сергеев, что он услышал шмеля и в последний раз. На левом фланге послышалось иное жужжание — гул моторов. Услышали его и на правом.

Шилов взглянул на дорогу.

— Танки! — крикнул он, подавшись к командирскому ровику.

Лейтенант схватил трубку. Я поднял бинокль. По дороге двигались танки. Черные кресты вырисовывались на боковых щитах. Покачивая стволом, головная машина заметила на мосту дым, за которым скрывался провал целого пролета и замедлила ход, расстояние между остальными быстро сокращалось.

— Сколько насчитал?

— Шестнадцать.

— Больше нет?

— Нет, товарищ лейтенант.

— Батарея-а! К бою! — продублировал он команду майора и, не отрываясь от трубки, высунулся из ровика. Как и предполагалось, ловушка сработала точно. Головной танк подошел к мосту и остановился. Торкающий мотор выпустил из выхлопной трубы тучу искрившегося дыма. Видно было с высоты, как немец в шлемофоне вылез из переднего люка, посмотрел вокруг и, не заметив ничего подозрительного, осторожно, почти на ощупь, стал пробираться по настилу первого пролета, опасаясь, что мост заминирован. Этого момента нельзя было упустить. Колонна остановилась, образовав сплошную железную стену.

Лейтенант Швидкий продублировал вторую команду майора:

— По своим целям… тремя бронебойными… беглый… — и прежде чем сказать слово "огонь!", дал время наводчикам уложить нити перекрестий на запыленные бока бронированных громадин, наконец торжественно и повелительно обрушил на батарею это страшное слово: — Огонь!

Мы рванули рукоятки затворов — и ударная волна выстрелов так хватила по барабанным перепонкам, что многие с непривычки пораскрывали рты. Разорванный воздух загремел в соседних урочищах двенадцатикратным эхом, повергнув все живое в неописуемый ужас.

Открыв ответный огонь, танки с грохотом сползали с дороги. Девять машин осталось на месте. Огненные змейки, слепящие извивы пламени замельтешили, запрыгали по угловатым щитам присмиревшей брони…