К. Александров - ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы. Страница 20

В первый момент город был, конечно, очень ошеломлен: уж слишком неожиданно все произошло, слишком трудно было сразу учесть все далеко идущие последствия произведенной операции. Но замешательство продолжалось недолго, смысл происшедшего был всем достаточно ясен. Население квалифицировало его как поворот в политике, и при том — поворот в лучшую сторону. За время советской власти русские люди привыкли к крутым поворотам и научились быстро и хорошо разбираться в них. Здесь был типичный случай поворота политики, причем на этот раз «беспартийной сволочи» ничто как будто бы не угрожало. Удар впервые был направлен совсем в другую сторону, поэтому среди массы гражданского населения не чувствовалось ни подавленности, ни страха. Все с любопытством ждали, что будет дальше. В большинстве случаев арестованные за время своего пребывания у власти успели досадить всем: о чувстве сожаления к ним не могло быть и речи. Наоборот, многие люди ликовали и злорадствовали, готовые под влиянием ненависти приписать арестованным абсолютно все жизненные невзгоды и все неприятности оккупационного режима. Уж такова психика толпы.

На другой же день после арестов на улице можно было слышать такие фразы: «Слава Тебе, Господи, забрали, наконец, гадов», или «Попили нашей кровушки и довольно», или «А у немцев-то, видно, не все дураки — есть и умные». Доносы на вредительскую и провокационную деятельность арестованных посылались сотнями, так что никому уже нельзя было укрыться больше от правосудия, «народного гнева» и людской подлости. Говорят, что были доносы даже на членов нашей группы. Однако в маленьком провинциальном городке все настолько хорошо знают друг друга, что разобрать, где правда и где ложь, даже для немцев не представляло особого труда. В конечном итоге благодаря всеобщей ненависти к коммунистам немцы извлекли из доносов огромный дополнительный материал.

Русское гражданское управление было совершенно обезглавлено арестами. Фельдкомендант пригласил к себе несколько человек из нашей группы, в том числе и меня, для совещания о том, каким образом лучше всего замещать освободившиеся административные должности. Мы были к этому готовы: у нас уже был список главных кандидатур, но нам хотелось воспользоваться случаем и придать смене властей в немецких глазах елико возможно более общественный характер. Было очень важно создать некий прецедент. Мы предложили полковнику собрать, хотя бы неофициально, совещание местных старожилов. Мы напирали на то, что только круговая порука может гарантировать прочное спокойствие в городе, поддержку новых русских властей, а значит, и немцев гражданским населением и предотвратить возможность всяких опасных сюрпризов. Очень боялся фельдкомендант какого бы то ни было призрака «ответственного министерства», но после двух с половиной часов оживленной беседы уступил. Между нами было заключено конфиденциальное соглашение «о дружбе и взаимной поддержке по мере возможности», которое, кстати сказать, старый немецкий джентльмен ни разу впоследствии не нарушил.

В силу этого соглашения мы, хотя и неофициально, собрали в помещении фельдкомендатуры не только всю группу, но и некоторое количество своих прихожан, старожилов города. Это было очень длинное заседание. Выдвинутые на нем люди, всем известные и всеми уважаемые, заведомо непримиримые противники советской власти, были утверждены фельдкомендатурой без каких-либо изъятий и немедленно приступили к работе. До 75 % не занятых до того членов группы были назначены на ответственные посты в городской и районной управах.

О. Иоанн по своему сану и по своей физической слабости не получил никакого нового назначения, хотя на этом настаивали как немцы, так и члены импровизированного «учредительного собрания»; я остался по-прежнему во главе церковного отдела. Нам казалось очень удобным также, чтобы несколько человек из группы не получили никаких административных назначений и, занимаясь своими обычными делами (сельским хозяйством, ремеслами, церковью и т. п.), оставались в толще народа, целиком разделяя интересы и представляя точку зрения последнего. Добиться этого было совсем не трудно. При таких условиях любое мероприятие можно было обсуждать и проверять всегда с двух разных, противоположных концов.

Единственная область, в которой ни нам, ни честному фельдкоменданту не удалось достигнуть никаких улучшений, была полиция. Идти на то, чтобы заменить своими людьми места арестованных полицейских чинов, значило посадить порядочных людей в осиное гнездо. Нужна была не частичная, а полная замена всего наличного состава полиции, но Гестапо не хотело об этом и слышать. Власть фельдкомендатуры не распространялась на Гестапо. Поэтому мы решили на этот раз совсем отказаться от рекомендации людей в полицию. При создавшихся условиях нам было удобнее и безопаснее вместо того, чтобы прослаивать честными людьми бесчестную организацию, создавать в противовес гестаповской полиции свою собственную вооруженную силу. Зачатком такой силы уже являлись наши отряды крестьянской самообороны. Значит, дело было только в дальнейшем расширении и укреплении последней. Будущее показало, что мы были в своих расчетах совершенно правы. В усиленных с течением времени крестьянских отрядах мы нашли не только опору против той или иной угрозы со стороны большевиков, но и хорошую острастку против своеволия «казенной» полиции.

Заседания группы при новом порядке вещей стали регулярно-еженедельными. Население о них по-прежнему ничего не знало, ибо они, как и раньше, происходили неофициально, в разных местах, а чаще всего в помещении расширенного теперь церковного отдела, получившего в свое распоряжение отдельный маленький домик. За все свои действия городские служащие — члены группы и, в том числе, оба бургомистра, городской и районный, — несли ответственность прежде всего перед группой. Все важнейшие мероприятия обсуждались и решались только сообща.

Немцы в лице фельдкомендатуры, обратившись однажды за помощью к русской общественности, неминуемо в какой-то, хотя бы и незначительной, степени уже связывали этим себя. Группа со своей стороны старалась, конечно, закрепить случайное положение и заставить немцев считаться со своими мнениями и решениями. Благодаря благожелательному отношению фельдкоменданта, с одной стороны, и нашей умеренности — с другой, это дело довольно успешно налаживалось. Не видя для себя в этом большого ущерба, полоцкие оккупационные власти постепенно привыкли к такому положению, и оно стало даже как бы своего рода традицией.

Придя к власти на смену коммунистам, русская национальная общественность, кстати сказать, очень оживившаяся и расшевелившаяся в городе после арестов, поставила своей целью прежде всего исправить то зло, которое было умышленно привнесено в жизнь провокаторами. Сделать это сразу, особенно принимая во внимание условие оккупации и крайней тупости некоторых немецких хозяйственников, было, конечно, не только очень трудно, но и просто невозможно. Поэтому в группе был тщательно разработан план действий на довольно продолжительный период времени. О нем можно составить некоторое представление, если перечислить основные мероприятия, осуществленные в течение зимы 1942–1943 года. Вот они:

А. Перемена политического и общего курса в работе русских учреждений. Бывшим коммунистам и советским активистам было не место на ответственных должностях после городского переворота. Администрация старалась опереться, наоборот, больше на лиц, враждебных коммунизму или пострадавших от советской власти. Таким образом, какая-то «чистка» аппарата вначале была неизбежна. Но мы не хотели делать ее по-советски. Бывших рядовых коммунистов, не замеченных в последнее время в особо вредной деятельности, не следовало совсем выбрасывать из жизни, лишая куска хлеба, толкать обратно в объятия и их и наших врагов. При благоприятных условиях они могли еще стать самыми обыкновенными, вполне благонадежными и даже весьма полезными членами некоммунистического общества. Этими соображениями мы все время руководствовались при перестройке работы.

Перестановка старых и подбор новых людей в учреждениях и предприятиях потребляли массу внимания, времени и сил. Особую нашу заботу составляло выработавшееся у многих сотрудников при немцах под коммунистическим руководством небрежное отношение к интересам просителей и всяких иных посетителей, обращавшихся по своим делам в учреждения. Отныне каждый посетитель должен был ясно чувствовать, что он как русский обращается к своим естественным друзьям, русским, которые рады сделать для него все, что только находится в пределах возможного. Нужно отдать должное: все русские учреждения очень быстро и охотно усвоили общий резко антисоветский, подчеркнуто национальный дух. Даже многие бывшие коммунисты старались в этом отношении не отставать от других. Дальнейшая практика работы показала, как неглубоко вообще сидят в людях идейные корни «марксизма-ленинизма». Клочок хорошей земли под огород и возможность спокойно жить и честно зарабатывать на кусок хлеба с маслом любой случайный коммунист (а ведь таких большинство) легко предпочитал мировой революции. В каждом русском коммунисте, если, конечно, не говорить об отдельных фанатиках или просто глубоко преступных натурах, собственник и хозяин сидит также глубоко, как и во всяком другом нормальном человеке.