Сергей Андрианов - Рассказы Страница 20

— Счастливого пути!

Лукьянов не всегда знал, куда летит экипаж. Но по заправке горючим определял дальность полета, чем до крайности удивлял своих помощников — механика, оружейного мастера и моториста.

— Новая нынче борозда, — обычно сообщал он им, вглядываясь в темноту, где растворился самолет, задумчиво добавлял: — Долго еще придется пахать небо…

Наступила ранняя и дружная весна сорок четвертого. Снег стаял за неделю. Лукьянов брал комочки земли, разминал на ладони, задыхался от душистых запахов. Такой земли никогда не видел — чернозем! Мечта каждого крестьянина средней полосы России. Прикидывал: недельки две пройдет, и можно начинать пахоту. В такие минуты он вспоминал трактор, праздник первой борозды, а заботы были по-прежнему о крылатой машине.

Самолет улетал надолго. Томительными были часы ожидания. За ночь техник не раз мелькал у КП. Немного успокаивался, узнав, что корабль нанес удар и уже возвращается.

Однажды самолет Лукьянова вернулся позже других. Ту мучительную ночь ему не забыть. И утро. И все, что было после, потому что тот боевой вылет круто изменил его судьбу.

Над аэродромом стояла рассветная тишина. Лукьянов напряженно вслушивался в небо. Но оно было безжизненным.

Возле КП встретил начальника связи полка. Волнуясь, спросил:

— Что с нашим экипажем?

— Пропала связь.

— Неужто подбили?

— Кто знает…

— А как там погода? — Лукьянов многозначительно подчеркнул «там», будто знал, куда летали.

— Там — ни к черту.

Разное лезло в голову, и Лукьянов не находил себе места. В такие минуты к нему не подходи.

— Ну что стоите, дела не найдете? — укорял он своих помощников. Хотя укорять их было не за что. А волновались они не меньше его.

Еще с вечера задул ветер, дождь пошел вперемешку со снегом. И Лукьянов, никому не говоря, ждал отбоя полетам. А экипаж пришел на самолет.

— Куда вы в такую непогодь? Сверху льет, снизу метет.

— Э-э, Иван Дмитрия, — ответил штурман, — это не погода, а клад, цветочки, так сказать, а ягодки впереди… Там…

Словам этим Лукьянов значения особого не придал. В какую погоду не летали! А вот теперь, когда другие корабли вернулись и уже зачехлены, а его самолета нет, он пытался припомнить все. Как сказал, как посмотрел на него штурман. И то, что вылет надолго задержался, и то, что разрешили лететь всего нескольким экипажам…

На стоянке все замерли, когда в небе показался воздушный корабль. Он коснулся посадочной полосы, и Лукьянов облегченно выдохнул:

— Наш!

И побежал на рулежную дорожку, хотя самолет еще был на другом конце аэродрома. Усердно показывал, куда рулить, а было совсем светло, и летчики все хорошо видели. Руками звал корабль к себе: «Рули!» Выбросит одну руку ладонью вперед: «Этот мотор попридержи!» И вот обе руки взметнулись над головой и скрестились: «Стоп! Выключай двигатели!»

Теперь на стоянке слышен только голос Лукьянова. Специалисты знали, кому что делать. Но он, радостно-возбужденный, отдавал им команды, будто новичкам. Требовал что-то принести, что-то посмотреть… Глядя на уставших и жаждавших сна помощников, приговаривал: «Рукам работа — душе праздник».

— Как моторы, товарищ командир? — нетерпеливо спросил Лукьянов.

Командир корабля подошел к самолету, постучал по борту:

— И крепок же сатана… — А о моторах — ни слова.

В ответе командира Лукьянов уловил что-то тревожное. А что — боялся спросить. Бледные и усталые выходили члены экипажа. Посмотрел на штурмана — на том лица нет.

— Компасы подвели, Иван Дмитрич, — в сердцах сказал штурман. — Стрелки будто леший водил. Днепр выручил… Да и то к черту на кулички выскочили.

— Компасы?! — почти вскрикнул Лукьянов, готовый поднять по тревоге прибористов. — Я же им говорил…

Лукьянов узнал подробности полета. Корабль вывели из строя не зенитки, не истребители, а разряды молнии. На обратном пути поперек маршрута встал грозовой фронт. Обойти — не хватало горючего, а пересекать — хуже, чем снова заходить на цель. Гигантские тучи торосисто громоздились, притягивали к себе, как магнит. Ураганные вихри бросали многотонный корабль будто щепку. В один миг какая-то дикая сила оторвала экипаж от сидений, сделала его невесомым. Летели как бы врозь — самолет сам по себе, а люди сами по себе. Штурвал не слушался, моторы захлебнулись, стрелки высотомера дико раскручивались.

Корабль падал камнем, как сбитый. Гигантский воздушный поток бросил его вниз на тысячи метров. Даже в темноте штурман увидел деревья — так близко была земля. Ждали мгновенного удара. Но вместо него страшная сила подхватила самолет и с такой же легкостью, как к земле, опять бросила его вверх, в зловещие пасти туч. Теперь тела вдавливались в сиденья. Ни повернуть головы, ни поднять руки — все фантастически отяжелело.

Корабль попал в грозовой плен. Огненные шпаги молний впивались в него со всех сторон. Воздух наэлектризован. Вокруг винтов, стволов пулеметов и антенн бешено метались огненные круги. С плоскостей срывались сине-фиолетовые струи. А гроза все сильнее и сильнее.

Самолет бросало вниз и вверх снова и снова. Казалось, вот-вот он опять рухнет в черный провал, в бездну, где уже не выдержит металлическая сигара фюзеляжа и отломятся крылья. Но корабль, словно заколдованный, пробивался к родному аэродрому.

На очередное боевое задание тяжелый бомбардировщик не полетел. Случилось невероятное — вышли из строя компасы.

— Поправимое это дело, — сказали специалисты.

К всеобщему удивлению, компасы не слушались. Поставили новые. И на них стрелки как ошалелые. Такого еще никогда не было.

— Не в компасах дело, — сказал Скоков, — на самолете магнетизм изменился. Гроза поработала, намагнитила все по-своему.

Кто-то уточнил:

— Сдала нервная система самолета.

— А экипаж как?

— Сравнил, то люди! — Это уже Лукьянов ответил. Он гордился своим экипажем. Уберегли самолет.

Специалисты бывали на корабле целыми днями и ничего не могли сделать. Лукьянов не давал им покоя, ворчал:

— Возитесь, а толку никакого. Или земной шар размагнитился и уже нет полюсов, меридианов?!

— Есть меридианы и есть полюса, только они не для твоего самолета, — отвечали ему прибористы. — Отлетался он у тебя, Дмитрич.

Что только с самолетом не делали! Снимали бронированные спинки в пилотской кабине, меняли пулеметы, блоки радиостанций. Но магнитные силы корабля продолжали бог знает куда уводить стрелки компасов. Как тут летать по дальним маршрутам?!

Между тем на самолет уже не привозили бомбы. Лукьянов не выбегал навстречу, не кричал, как раньше: «Давай какие поувесистей!» На вопрос: «Сколько заправлять?» — уже не слышалось азартное: «По пробку, не знаешь, что ли!» Теперь Лукьянов с душевной болью махал водителю рукой: «Проезжай…» Потом и вовсе перестали спрашивать его, проскакивали мимо, к другим самолетам. И он с грустью смотрел на соседние стоянки, где друзья-техники готовили свои корабли в дальний полет.

И вот тогда на борту тяжелого бомбардировщика появилась стрела. Пронзительно устремленная вперед, с острым изломом посередине, она напоминала неудержимый разряд молнии. С того дня самолет окрестили «Грозой». И с того же дня не стало на нем постоянного экипажа.

Но списывать машину никто не собирался.

— «Гроза» еще послужит. Будем на ней готовить молодые экипажи, — сказал инженер, после того как командир эскадрильи сделал на ней два полета.

Так дальний бомбардировщик стал аэродромной машиной. Теперь «Гроза» выруливала на старт после ухода воздушных кораблей на боевое задание. Аэродром пустел, небо становилось просторным. «Гроза» гудела в нем почти что одна. Кое-кто стал называть ее царицей ночи. Лукьянову это не нравилось. Он улавливал в этих словах насмешку над машиной и не поддерживал подобные разговоры.

Если глядеть со стороны, то, казалось бы, Лукьянов делал ту же работу — готовил самолет к полету. Но только один он понимал, что жизнь у него резко переменилась, стала совсем другой. Не было прежней радости на душе.

Лукьянов уже не встречал экипаж с боевого задания. Некого было спросить о погоде в Германии. И вообще, не с кем было потолковать, как там, за линией фронта. И уже не пофилософствовать у самолета после длительного и очень утомительного полета.

Теперь днем и ночью одно и то же: взлет — посадка, взлет — посадка. Привязанная к аэродрому, «Гроза», почти как трактор, снует у всех на виду — туда-сюда, туда-сюда. Только что в небе.

Раз Лукьянов не выдержал, подошел к Скокову:

— Товарищ инженер, долго ли будет с экипажами такая чехарда? К одному привыкнешь, а тебе — другой, третий…

— «Гроза» нас выручает, Лукьянов. Без нее сейчас нам нож острый.

Лукьянову нравилось, когда о «Грозе» хорошо отзывались. Сам любил рассказывать о ней, особенно новичкам. Называл имена прославленных в полку летчиков, которые держали ее штурвал. Перечислял вражеские города и морские порты, по которым самолет наносил бомбовые удары.