Макс Поляновский - Дважды Татьяна Страница 24

Появился и здесь, на окраине, патруль. Скользнули по земле узкие лучи фонариков.

Пришлось переждать, прижавшись к забору. Таня поднесла к глазам часы. Скоро, уже совсем скоро…

А в это время на квартире Марии Жлобы, хрупкой девушки с волевым, энергичным лицом, прозванной «Мария-маленькая», собрались друзья отметить день рождения.

День рождения власти Советов.

Квартира Марии давно уже стала не только одной из явок минских подпольщиков на Старо-Виленской улице, но и складом оружия для партизанских отрядов. Хранилось оно до отправки Юркевичем по назначению в чистенькой хозяйкиной постели. Однажды Мария улеглась спать на восемнадцати винтовках, двух пулеметах, более чем на тысяче патронов и дюжине ручных гранат. Друзья шутили, что после этого случая она стала особенно самоуверенной.

Перед праздником все оружие переправили в партизанскую зону.

Хватало забот и у друзей Марии Жлобы, которые с такой шумливой беззаботностью рассаживались за столом в то время, как на другом конце города, вблизи ремонтной базы гитлеровцев, Таня напряженно поглядывала на часы…

Мария была связана кое с кем из уцелевших руководителей подполья. Как это было важно для Тани! Ведь иной раз, чтобы о чем-то посоветоваться, она должна была пробираться к Андрею за десятки километров, сквозь вражеские заслоны, по грязи и слякоти.

В свою очередь, пообещала посоветоваться со своими друзьями и Мария, прежде чем познакомить с ними Таню.

…Танин спутник расстегнул шинель, достал из кармана ракетницу. Таня зарядила ее красной ракетой. После красной должна была взвиться зеленая так условились с Москвой.

К забору примыкало пустовавшее разрушенное здание школы. Товарищ подсадил Таню — она осторожно шагала по неровным выступам кирпичей. Посмотрела вниз — пожалуй, она поднялась уже на уровень третьего этажа. Ковалев снизу охранял ее с гранатой в руке.

Вдали послышался глухой нарастающий гул. Вот они приближаются — свои, из Москвы! Торжественно и грозно плывут по небу, будто и внимания не обращают на стрельбу зениток, на посылаемые им вдогонку фашистские пули. Нет, он неуязвим для них, праздничный, краснозвездный посланец Родины!

Таня нажала на спуск. Красная ракета, описав широкую дугу, осветила глыбы танков и пушек на ремонтной базе. Второй выстрел — и в воздух стремительно взвилась зеленая ракета.

И сразу вслед за этим округу потряс гулкий взрыв бомбы. Кирпичи посыпались у Тани из-под ног. Девушка ринулась вниз, товарищ протянул ей обе руки.

Появился второй бомбардировщик, третий. Грохот взрывов усиливался. Пылали машины, оглушительно били в воздух зенитки.

Оккупанты не могли не заметить Танины ракеты. В сторону ремонтной базы, к развалинам школы спешили патрульные, полицаи, жандармы.

Навстречу им шагал солдат с винтовкой наперевес. Он конвоировал понурую, избитую девушку в огромных тяжелых сапогах, с синяками и кровоподтеками на лице. Солдат до хрипоты орал на арестованную, толкал ее в спину прикладом и попутно объяснял старшим по чину, что ведет ее в полицию.

Примерно через час после налета советских бомбардировщиков Таня, раскрасневшаяся, возбужденная, смывшая с себя грим — нарисованные на лице синяки и кровоподтеки, сидела за праздничным столом в комнате Марии-маленькой.

«Именинный» стол был накрыт на славу: кое-какие продукты выменяли ради такого дня на базаре, достали кучеровского спирта, который Мария сумела превратить в наливку благодаря остаткам малинового варенья.

Зажмурившись, Таня пыталась представить, сколько танков, пушек, пулеметов недосчитаются фашисты, — и не могла. Много, очень много, нагромождение смертоносных машин, которые теперь уже навсегда вышли из строя. Бомбы были сброшены прямо в цель.

— Измучилась, бедняжка? — ласково спросила Мария-маленькая.

Таня тряхнула головой. Измучилась? Нисколько! Она счастлива, что так удачно выполнила еще одно важное задание.

Затихающие выстрелы, крики, топот тяжелых сапог доносились с улицы. Там рыскали охранники, искали виновных.

А здесь, в комнатке с наглухо занавешенными окнами, хозяйка, улыбаясь, подняла бокал:

— С праздником, дорогие мои!

И гости радостно отозвались:

— С праздником, товарищи! С праздником!

«БАТЯ»

Мария-маленькая была связана с участниками Минского подполья. Не очень-то многословная, она никому не рассказывала, что обычно по всем трудным вопросам советуется с «Батей».

Однако сама Мария никогда не разыскивала Батю, да и не могла бы разыскать при всем желании: никто не знал, где он обитает. Таинственный старик сам приходил к ней в назначенный заранее день и час.

Вот и теперь он пришел, как уговорились, на Старо-Виленскую, в похожую на пенал узкую комнатку. Занавеской и ширмой комната была разделена на спальню и гостиную, как шутливо любила говорить Мария-маленькая. В случае появления незваных гостей Мария отправляла друзей своих за занавеску.

Батя хорошо знал эту цветастую матерчатую перегородку. Иногда ему и самому приходилось отсиживаться за нею, если ненароком заглядывали к Марии соседи. К счастью, у комнаты был удобный выход: прямо в темные холодные сени, и это устраивало Батю. Никому не следовало видеть его здесь. Но от него у хозяйки секретов не было.

«Батя» — эту подпольную кличку носил Василий Иванович Сайчик — был опытным конспиратором. Его революционная деятельность началась в буржуазной Польше. Там довелось ему сидеть в застенках Пилсудского. Немало талантливых самоотверженных революционеров считали себя его учениками.

Но, повторяю, о себе этот человек не рассказывал.

Когда Мария-маленькая убрала со стола, Батя внимательно выслушал от нее все новости. Был среди этих новостей и очередной, уже не первый рассказ о делах Тани. Имя этой девушки Батя знал с первого дня, как появилась она в комнатке Марии. Знал, что Таня отлично говорит по-немецки. Последней новостью было случайное знакомство ее с одним солдатом-чехом, принудительно мобилизованным в гитлеровскую армию. Чех входил в команду, охранявшую здание полиции. Он признался Тане, что ненавидит фашистов, давно хочет бежать от них и готов помочь партизанам добыть оружие. У него уже разработан целый план. Никакого якобы риска. Так вот, может ли эта девушка, уже не однажды доказавшая свою проницательность и находчивость, довериться чеху из охраны?

Батя задумался. Задача! О проницательности девушки он слышал и прежде, но, веря главным образом собственному опыту и проницательности, он предпочитал бы ее все же увидеть.

Солдат-чех имел, конечно, все основания ненавидеть гитлеровцев, уничтоживших Чехословакию, превративших ее в какой-то протекторат. Однако мало ли что, не выслуживается ли малый перед своим гитлеровским начальством, доверившим ему охрану?

Старик размышлял, машинально разглядывая цветы на пестрой занавеске, и вдруг заметил… Что за чертовщина? Занавеска колыхнулась. Неужели кто-то посторонний, укрывшись за нею, слушал его разговор с Марией-маленькой? Что это — предательство?

Складки занавески вновь колыхнулись. Круто поднявшись, стремительно пройдя вдоль стены, Батя быстро отдернул занавеску и увидел прижавшуюся к стене за спинкой кровати большеглазую девушку. Под гневным холодным взглядом Бати щеки ее медленно розовели.

Стараясь скрыть смущение, она вышла из-за цветастой занавески, с улыбкой протянула руку:

— Не сердитесь на меня. Пожалуйста. Понимаете, мне было необходимо, просто необходимо с вами познакомиться. Я — Таня, ведь вы слышали обо мне, да? И я про вас знаю. А сейчас… Я не хотела мешать.

— Да-а… — Батя присел на стул. — Про вас я слышал. Но… находчивость и самодеятельность — немножко разные вещи, вам не кажется? Находчивость мы очень ценим, а вот что касается самодеятельности…

— Так ведь я потому и пришла, — с горячностью возразила Таня. — Ну разве мы не знакомы с вами? Хоть и не виделись ни разу. А сейчас я для того и пришла, чтобы не заниматься самодеятельностью.

— Да, в находчивости вам не откажешь, — согласился Батя. — Ну, рассказывайте про своего чеха. Что это у него там за удивительный план?

И Таня, все больше увлекаясь, словно давняя знакомая Бати, начала рассказывать, как солдат-чех предложил ей забрать оружие… прямо из полиции.

Батя не только внимательно слушал — по привычке профессионального конспиратора он наблюдал за каждым движением, каждым жестом своей собеседницы. Властный и суровый, ибо этого требовала обстановка, строго соблюдающий законы военного времени, ибо ему не однажды доводилось видеть провалы, вызванные беспечностью, неосмотрительностью, он как бы отбирал в Танином рассказе все казавшееся ему существенным и важным.

Девушка? Она казалась ему серьезной, осмотрительной и достаточно смелой.