Южный ожог - Александр Александрович Тамоников Страница 30

Глава шестая

Минометный обстрел начался ровно в полночь. Раздался нарастающий вой. Кто-то ахнул: «Атас, пацаны!» Мина шлепнулась посреди реки, пробила лед и подняла столб воды. «Без этого никак», – обреченно подумал Шубин. Все, о чем боялся подумать, начинало сбываться. До леса километра полтора, понятно, что опушку оборудовали под минометные позиции.

– В укрытия! – закричали, надрывая глотки, командиры. – Прячьтесь, парни, не высовывайтесь! Пулеметы с собой, они нам еще пригодятся!

Вторая и третья мина легли недалеко от первой, и мелкая река едва не вышла из берегов. Еще два снаряда сработали на правом берегу реки: разбросали тела мотоциклистов, превратили в труху их транспортные средства.

– Вот туда и бейте! – злорадно кричали разведчики. – Мазилы хреновы!

Видимо, в поле окопались корректировщики с рацией (их и приняли за зайцев). После короткой паузы обстрел продолжился. Теперь мины ложились точнее. Ухнуло на левом берегу реки, обвалился кусок обрыва. Дрогнула опора моста, но устояла – это попадание было случайным. Сносить переправу немцы не хотели: сделать это – то же самое, что прострелить себе руку. Следующая кучка мин упала на левый берег: взрывы рвали землю, кустарник. От грохота заложило уши. Шубин сполз с террасы, заткнул уши. Грохотало все ближе, дрожали скалы. Никто не убегал в деревню, люди рассредоточились по расщелинам, набились в них, как селедки в бочку. Несколько человек скатились с уступа, забрались за камни – и своевременно: взрывы грохотали уже здесь! Шубин скорчился, прижал колени к животу. Осталось лишь подумать о чем-то приятном, например о том, как теплая волна в Геленджике накатывает на берег, а рядом лежит Катя Измайлова в купальном костюме и бормочет на ухо всякие нежности…

Этот ад продолжался минут десять. Лавина огня накрыла позиции разведывательной роты. Взрывы гремели в деревне, на позициях покойного Марголина, где, похоже, камня на камне не осталось… Ударные волны били не переставая, сыпались камни, летела крошка. Несколько мин взорвались наверху, видоизменив оборонительные позиции. Взрыв прогремел совсем рядом, осколки ударили по гребню валуна, чудом не зацепили Глеба, но вызвали отчаянный звон в ушах и какие-то перебои в сознании.

Не выдержала психика у одного из бойцов: он припустил, пригибаясь, к деревне – в этот момент у него на пути расцвел взрыв, и боец влетел в него, как в распахнутую дверь. Вряд ли от человека что-то осталось… Обстрел был жестоким, немцы рассчитывали одним ударом снести оборону и занять освободившуюся территорию. От двойного попадания обрушился козырек скалы, под которым ютились «полуторки»: одну из машин раздавило, вторая сильно пострадала. Под скалой кто-то прятался, перед тем как погибнуть, он успел отчаянно вскрикнуть… Горела изба на ближней стороне дороги – в ней, кажется, никто не жил. Теперь взрывалось везде, и казалось, в этом аду не останется ничего живого. Грохнуло наверху, брызнул каменный поток, и вместе с камнями на голову Глеба скатился Ярцев, любитель рабоче-крестьянской (а то и буржуазной) лирики, отдавил ноги. Сначала показалось, что он мертв. Но нет, зашевелился, пришел в чувство, начал совершать неподконтрольные сознанию движения. Шубин схватил его за шиворот, повалил.

– Лежи, боец, теперь тебе осталась одна забава…

Ярцев дрожал, нервно смеялся, вытирая слезы с чумазого лица. А когда прекратился обстрел, все же вскочил, начал судорожно себя ощупывать, издавая непереводимые звуки…

Тишина настала оглушительная, в ушах звенело. Шубина вырвало. Стало легче, хотя по-прежнему трясло. Он поднимался целую вечность, искал автомат, оперся на него, как на костыль, полез на гору. Ноги предательски подгибались. Шевелился Ярцев, издавал характерные для рвоты звуки – тоже решил прочистить желудок. Над обстрелянными позициями висел горький дым. Но на вершине скалы он быстро рассеялся. Ноги подкосились, Глеб присел передохнуть. Подъем на метровую высоту был сродни подъему на пик Коммунизма.

– Товарищ капитан, это что же, только мы с вами остались? – слабым голосом спросил в спину Ярцев.

Поначалу так и казалось. Дым развеялся, поблескивала глянцевая луна, озаряя скалы. Взрывами разметало каменные барьеры, выстроенные бойцами. Кое-где лежали изувеченные тела. Погиб сержант Егоров – он лежал со сжатыми кулаками, с яростным выражением на лице таращился в небо. Осколок пробил грудную клетку, видимо, сержант высунулся из укрытия в самый неподходящий момент. Издал последний вздох красноармеец Панчехин – он скорчился в позе зародыша, зажимая страшную рану в животе. Шубин нагнулся, перевернул его на спину – боец уже перестал шевелиться, тоскливо поблескивали его полуприкрытые глаза. В Гусянке горели две избы, кто-то метался, пытался снегом потушить огонь. Завозился кто-то справа, стал с кряхтением подниматься. За ним еще двое или трое. Сипло выражался Павленко, грязные матюги в этот час звучали как высший литературный слог. Слева тоже поднимались люди и брели на позиции. Красноармеец Лобов тащил тяжелый пулемет. Жаловался Зиганшин, что у него в голове разгорается пожар мировой революции и неплохо бы его залить «наркомовской» стопочкой. Почему не позаботились?

– Ты же мусульманин, – посмеивался Бандурин. – Тебе нельзя пить.

– Во-первых, я не мусульманин, – возразил Зиганшин. – Я комсомолец с довоенным стажем. Практически ветеран. Во-вторых, я и не пью. Но сейчас бы выпил. А потом на боковую часиков на восемь…

Они еще шутили! Многие выжили! Шубин не верил своим глазам. Оживали скалы, красноармейцы чертыхались, лезли на свои разбитые места, заново их обустраивали. Лейтенант Коваленко выбивал ладонью звон из ушей, но делал этим только хуже. Неуверенно командовал лейтенант Комиссаров: а ну кончай придуриваться, никакие вы не мертвые, все в строй, занять оборону! Ругался сержант Бойчук: он с такой любовью выстроил себе стрелковую позицию, и что теперь от нее осталось?!

– Товарищ капитан, там от Марголина кричат! – донеслось по цепи. – Живы они, готовы к бою! Одиннадцать человек в строю!

– Ну, нас тут всяко побольше, – проворчал хозяйственный Шеин. – Как считаете, отобьемся, товарищ капитан?

– Отобьемся. – Командирский голос еще не вернулся, но Глеба уже не трясло. – Отобьемся, товарищи, не пропадет наш скорбный труд…

– Товарищ капитан! – прокричал Старчоус. – Я тут не самый зоркий орел на вершине Кавказа, но, кажется, немцы идут!

Немцы не просто шли, они уже были здесь! Подкрались, воспользовавшись минометным обстрелом. Но лучше поздно их выявить, чем никогда. Пехотинцы выбирались из мрака и бежали к мосту. Нехватки маскхалатов в эсэсовском воинстве не было, они удачно маскировались до этой минуты. Да и сейчас не особо выделялись. На реку уже не