Павел Цупко - Над просторами северных морей Страница 4

Село Кирово располагалось на северо-восточной окраине Донецкой области в десяти с лишним верстах от Красного Лимана. В нем жили его родные: отец с матерью и бабушкой, три брата и три сестры. С началом войны вестей от них Константин не имел, но где бы он ни был, куда бы ни забрасывала его военная судьба, всегда, неусыпно следил за движением фронта на родине. Еще в сентябре 1941 года враг захватил Харьков и часть Донбасса. В оккупацию попало и село Кирово. Он встревожился: что с родными? Смогли ли эвакуироваться? Какова их судьба? Зверства гитлеровцев над гражданским населением были всем известны. И не только из печати и сообщений радио. За год войны сам повидал немало. А сколько слышал рассказов очевидцев о массовых расстрелах, убийствах? Знал, что особо свирепо фашисты расправлялись с семьями летчиков. Тревога за жизнь родных поселилась в сердце Константина надолго, не давала покоя ни днем, ни ночью, несказанно угнетала его. Летчик нервничал, сознавая свое бессилие чем-либо помочь им.

Потом появилась надежда. Усенко воспрял духом, когда узнал о победоносном наступлении Красной Армии. Константин от таких вестей ходил как именинник. Он узнал, что освобождено Кирово, и немедленно послал письма родным и односельчанам, пытаясь выяснить их судьбу. Но ответы не пришли: к началу лета ситуация на фронте вновь изменилась не в нашу пользу — враг захватил Донбасс и устремился к Волге и Кавказу.

Хотя эти сообщения были крайне удручающими, в сердце летчика они рождали не панику, не отчаяние, а ненависть к захватчикам, стремление быстрее скрестить с ними свое оружие.

Константин углубился в чтение, но его мозг упорно сверлила мысль о том, что фашисты в Донбассе, что классы его школы топчет поганая немчура. До каких же пор? Почему их там не кончают, как под Москвой? Почему отступают?.. Под влиянием такой мысли стихи поэта воспринимались по-новому. Маяковский не сюсюкал, а рубил. Революционно-набатные строки его поэзии звучали в унисон с тяжким временем, с настроением летчика и потому будили в душе жажду борьбы, звали к решительным действиям.

Сон пропал. Отчего? Из-за невзгод войны, тревоги за родных, за судьбу невесты Марины или из-за любимых стихов? А может, от белых ночей, непонятной пока северной тишины, покоя, уюта?

Летчик вздохнул, отложил книгу. Ум его вернулся во власть действительности: почему все-таки авиаполк пересадили на истребителей и направили не на юг, а так поспешно перебросили на Север? Что крылось за таким крутым поворотом? Предполагать с уверенностью можно было только одно: летать придется в этих краях, в Арктике — той самой, о которой он со школьными друзьями грезил в кружке авиамоделистов. Подивился: вот ведь как жизнь устроена! Ничего из приобретенных знаний даром не пропадает! Пригодилось и детское увлечение.

Летать в Арктике? То есть стать полярным летчиком, как Молоков, Мазурук, Черевичный? От одной этой мысли у парня захватывало дух. Но он был уже «стреляным» и потому после первой волны радости и гордости встревожился: а готов ли он к такого рода полетам? Край здесь суровый, безлюдный, требует летчиков особо одаренных. А они обыкновенные, да к тому же молодые. Конечно, майор Богомолов, комиссар Михайлов, комэски Щербаков и Челышев, их заместители Шакура и Кузин опытные, летают днем и ночью, эти справятся. Летчики довоенного выпуска — Устименко, Костюк, Епифанов, Зубенко и остальные, ставшие в авиаполку «стариками», — пожалуй, тоже «потянут». Ну а он, Усенко, как? В прошлом году под Ельней Константин случайно впервые попал в облака и, стыдно вспомнить, настолько растерялся, что чуть не разбился. Правда, урок пошел ему впрок, и в Балашове он много и упорно тренировался, летал «под колпаком» и в облаках и овладел «слепыми» полетами. Сегодня, например, никакой нервозности не испытывал, пилотировал так, будто всю жизнь летал в туманах. Но достаточно ли таких навыков для Арктики? А как быть с совсем молодыми, с теми, кого всего два месяца назад выпустили из авиаучилища сержантами, как Макаров, Новиков, Киселев? Сержантов Костя знал хорошо. Весной по поручению командира полка он проверял технику пилотирования у курсантов-выпускников и отобрал для своего авиаполка лучших. Но… какие же из них полярные летчики?..

Вопросы следовали один за другим непрерывным потоком, и многие оставались без ответов. Спасительной показалась мысль: «Может, не в Арктике…»

Один «купец» (в авиации издавна повелось именовать транспортные самолеты и их летчиков «купцами») в Москве говорил, что на Севере есть какой-то ОМАГ, куда пригнали шесть истребительных авиаполков и бомбардировочную дивизию АДД[1]. ОМАГ — что это? Город? Остров? Район или…

Усенко незаметно уснул и спал так крепко, что не слышал, как и когда вернулись Гилим с Александровым.

Утром отлично отдохнувший, посвежевший лейтенант Усенко растолкал своих товарищей, побрился, сделал гимнастику, умылся до пояса бодрящей холодной водой и в отличном настроении явился к оперативному дежурному.

Наскоро позавтракав и поблагодарив гостеприимных хозяев, экипаж лейтенанта Усенко поднялся в воздух и через полчаса оказался над устьем широкой Северной Двины.

Константин с интересом, удивляясь в душе, рассматривал скучную панораму лесисто-болотистой равнины, раскинувшейся по обе стороны реки, светлая лента которой была утыкана темными пятнами разных по величине и форме островов. За рекой, подавляя все окружающее необозримыми масштабами, темнела плотная стена сосново-еловой тайги. Тайга здесь была не менее могучая, чем в Сибири. Ее сплошной темно-зеленый массив теснил речные берега с севера и с юга, вплотную подступил к светлой глади воды, оттеняя урез буйной порослью прибрежных кустарников и пряча за густыми кронами деревьев приземистые дома и сараи.

— Слушай, Шурик! Где же город? Где Архангельск?

— Прямо по курсу перед тобой! — Бомбардир застучал телеграфным ключом радиостанции.

Усенко много читал и слышал о столице северного края. Из нее уходили в Арктику отважные землепроходцы, научные экспедиции, моряки, рыбаки-поморы, начинался Великий Северный морской путь… Все это создало представление об огромном городе, обязательно компактном и многоэтажном, как все большие города. Видел же он только тянувшиеся на многие километры по берегу реки длинные цепочки одноэтажных серых домов, которые лишь в западной части собирались в улицы, кварталы, приподнимались до двух и трех этажей.

Летчик не сдержал возгласа разочарования:

— Туда разве железная дорога не подходит?

— Нет. Станция на левом берегу. Город связан со станцией вот тем наплавным мостом.

Ниточка моста видна отчетливо. Она не шире тех переправ, которые Усенко бомбил на Днепре. По мосту двигались грузовики, конные повозки, шли люди. На реке и у берегов разбросанно стояли большие и маленькие, узкие и широкие суда. Некоторые из них были такими огромными, что перед ними двухэтажные домики казались карликами. Константин догадался, что то были морские и океанские пароходы. Он видел их впервые и поражался размерами. Часть судов двигалась по реке. На воде сзади них оставался пенный след. Но сверху движения этого не было видно: казалось, что на белесой ленте реки замерли желтоватые жучки с распущенными белыми усами.

Усенко оторвал взгляд от реки и посмотрел вокруг. Над ним огромным беловатым шатром раскинулось небо, подернутое тонкой пеленой высокоперистых облаков, сквозь которые к земле прорывались рассеянные лучи неяркого солнца. На западе за островами до самого горизонта поблескивала серебром широкая серо-белая полоса — море!

— Оно и в самом деле Белое. Почему, Шурик?

— Так в нем же облака отражаются, как в зеркале!.. Право на борт! Пошли на базу.

Количество лесистых островов в дельте реки увеличилось. На некоторых из них громоздились штабеля ящиков, бочек, пирамиды лесоматериалов. Летчик глядел на них и гадал: где же тут аэродром? Впереди к небесам тянулся столб дыма.

— Что это горит, Шурик?

— Да нет, это не пожар. Это дымит, наверное, Арбум — так здесь сокращенно называют Архангельский бумажный комбинат. Арбум!

— Гм-м… Слушай! Откуда ты знаешь такие подробности? Бывал здесь, что ли?

— На Севере я тоже впервые. Дальше широты Москвы не бывал, но не спал, как ты, а обо всем расспросил на запасном. Видишь, на крутом берегу реки высятся груды бревен, а дальше лесоподъемники, лесопильные рамы, цехи, поселок. Точно, Арбум!

— А вот вам и сам товарищ база! Привет!

Под тенью южного берега показался вытянутый с запада на восток песчаный остров с небольшой деревенькой и редким леском на мысу. За деревней желтела длинная посадочная полоса. Вокруг нее топорщились скобы капониров с самолетами, бугры землянок, позиция зениток. У противоположного края полосы белело посадочное Т, зеленели силуэты остроносых одномоторных истребителей.