Илья Маркин - Впереди — Днепр! Страница 54

Отложив все дела, Ирина направилась во второй батальон. Пройдя только что отстроенный саперами мост через игривый, еще не угомонившийся от половодья ручеек, Ирина увидела Степовых. Возвышаясь чуть ли не на две головы над группой застывших в почтительном напряжении солдат, она говорила что-то, очевидно, сердитое и грозное, как настоящий командир, резко жестикулируя руками. Заметив Ирину, она уже совсем строго махнула солдатам рукой и твердой мужской походкой двинулась к ней. Не доходя шагов десять, она одернула и так плотно облегавшую могучую грудь чистенькую гимнастерку, строевым шагом прошла еще несколько метров, и по-военному приложив руку к такой же чистенькой ушанке, густым басом доложила:

— Товарищ военврач третьего ранга! На медпункте второго стрелкового батальона все в порядке. Больных и раненых нет. Проверка санитарного состояния подразделений закончена.

— Здравствуйте, Марфа Петровна, — подала Ирина руку и чуть не вскрикнула от ответного рукопожатия. — Ну, показывайте свое хозяйство.

— Хозяйство в порядке, — отчеканила Степовых. — Индивидуальными пакетами весь батальон обеспечен, медпункт оборудован, медикаменты получены полностью.

— Очень хорошо, — сказала Ирина и кивнула в сторону торопливо уходивших солдат. — А это что, на прием, что ли, приходили?

— Какой там на прием! — возмущенно воскликнула Степовых. — День и ночь воюю с ними. Просто безобразие. Два новых колодца отрыли, вода, как слезинка, так нет — лень им за хорошей водой сходить, все лезут вот в этот ручей, могут желудочные заболевания вспыхнуть. Ну, я их отучу! — погрозила она кулаком в сторону солдат. — Они и дорогу забудут к этому ручью. А вот и наш медпункт, — сказала она, останавливаясь перед землянкой, почти незаметной на фоне крутого ската балки. Только беленький флажок с красным крестом указывал, что темное углубление ведет в медпункт.

Степовых первой по отлогим ступенькам спустилась вниз, распахнула широкую двухстворчатую дверь и пропустила Ирину.

Мягкий, плавно лившийся из двух оконцев свет озарял просторную, всю белую, совсем не похожую на землянку, комнату. Вокруг было так бело, что вначале Ирина не заметила накрытые простынями топчан слева, стол впереди и стоявшую около него санитарку Федько в чистеньком халате и белой косынке.

— Ух, как у вас, — не удержалась от восхищения Ирина, — словно в образцовой амбулатории. Здравствуйте, Валя, — заметив санитарку, подошла к ней Ирина.

— Здрасьте, товарищ… — ломким голоском заговорила было Валя и смущенно смолкла.

— Ирина Петровна, — ободряюще сказала Ирина.

— Здрасьте, Ирина Петровна, — воскликнула Валя, рдея от смущения и робости. — Вот стул, пожалуйста.

— Спасибо, — испытывая почти материнскую нежность к этой тоненькой миловидной девушке, поблагодарила Ирина. — Садитесь, Марфа Петровна, присаживайся, Валя. Это собственно медпункт, а где же вы живете?

— Здесь рядом, — приподняла Степовых простыню на стене, и Ирина увидела совсем крохотную комнатку с бревенчатыми стенами и потолком. По сторонам от небольшого столика стояли два топчана, застланные байковыми одеялами, а над ними висели туго набитые санитарные сумки.

— Замечательно! — похвалила Ирина. — Если бы нам всегда в таких условиях работать и жить! Видно, заботливый у вас комбат, ничего для медпункта не пожалел.

— Очень заботливый, — с внутренней теплотой отозвалась Степовых. — Наш капитан Бондарь для людей на все готов. Посмотрите, какие дзоты, какие блиндажи и землянки у нас в батальоне! Хоромы просто, за всю войну я такого не видывала.

— А вот здесь медпункт, — послышался за дверью глухой голос.

— Наш капитан, — торопливо вставая, прошептала Степовых.

— Разрешите войти, — после стука в дверь раздался уже совсем другой — решительный, чисто командирский толос, от которого Ирина вздрогнула и поднялась со стула. Это говорил Поветкин. Она уже больше недели не видела его и теперь, как тогда, заметив его совсем необычные взгляды и волнение, внутренне сосредоточилась, негодуя на себя.

Высокий, подтянутый, с открытым обветренным лицом, Поветкин приветливо поздоровался и, увидев Ирину, как показалось ей, попятился, но тут же овладел собой и, подавая ей руку, спокойно проговорил:

— Порядок наводите, Ирина Петровна?

— Тут и без меня все образцово, — стараясь не встречаться с ним взглядом, подчеркнуто спокойно сказала Ирина. — Вот так бы все медпункты оборудовать.

— Да, замечательно, замечательно, — осматриваясь, говорил Поветкин. — И место весьма удачное, безопасное, под укрытием ската. Здорово поработали, приказом отметим и другим в пример поставим. Что ж, товарищ Бондарь, про медпункт одно могу сказать: хорош!

— Марфа Петровна постаралась, ее нужно отметить, — глядя прямо на Поветкина, твердо сказал Бондарь и, помолчав, настойчиво повторил:

— Обязательно нужно отметить.

— Что вы, товарищ капитан, — смущенно пробормотала Марфа, — я только законно требовала. Не обижайтесь, пожалуйста, если что в горячке не так сказала. Я же не для себя, для воинов наших…

Бондарь приглушенно вздохнул, опустил голову и вспомнил всю историю оборудования медпункта.

Однажды под вечер, когда у Бондаря было особенно много работы, к нему в землянку ворвалась яростно гневная, с распаленным лицом и возбужденно блестящими глазами Степовых и с ходу зачастила резкими, как удар молота, отрывистыми словами:

— Товарищ капитан, что же такое делается, что творится? Да разве это землянка, разве это медпункт? Курятник, конура собачья, нора кротовая, а не землянка.

— Как это конура? — поняв, что речь идет о новой землянке для медпункта, которую начали строить прошлой ночью, рассердился Бондарь. — Землянка как землянка, всегда такие строили, да и проект есть.

— Дрянь проект, по дурному строили, — еще яростнее закипела Степовых. — Из-за головы неумной, да от бедности.

Такая грубость переходила все рамки воинского поведения, и Бондарь — строжайший поборник воинских уставов — не выдержал, строго приказал Степовых:

— Прекратите ненужные разговоры и отправляйтесь заниматься своими делами. Какую построят землянку, в такой и будете располагаться.

— Есть, заниматься своими делами! — как ни в чем не бывало отчеканила Степовых и, четко повернувшись, ушла.

Эти выправка и умение подчиняться смягчили Бондаря. Он пошел в балку и еще раз осмотрел уже полностью отрытый котлован. Землянка как землянка, не больше и не меньше других.

«Просто капризы женские, — решил Бондарь. — Характер свой показывает».

Но вскоре Бондарь горько раскаялся в столь легкомысленном отношении к Марфе Петровне. На следующий день в батальоне состоялось партийное собрание с обсуждением хода оборонительных работ. Вот там-то и развернулась во всю Марфа Степовых. Едва Бондарь закончил свой доклад, она, не дожидаясь объявления прений, встала во весь свой могучий рост и попросила слова.

— Может, вопросы будут? — спросил председательствовавший Козырев.

— Какие там еще вопросы, — обрезала Степовых. — Дела делать надо, а не вопросиками перекидываться. Мы не на вечере вопросов и ответов, а на собрании партийном и не в клубе где-нибудь в колхозном, а на фронте, на самом передовом крае. И говорить нужно по-партийному и по-фронтовому, не рассусоливать и размазывать, а дельное выкладывать, то, что для войны нужно.

— Правильно, Марфа Петровна, — поддержал ее Лесовых.

— Так вот, — невозмутимо продолжала Марфа, — про одно дело я хочу речь держать. Скажите, — обвела она всех взглядом остро-колючих глаз, — кто из вас ранения не претерпел? Все! — утвердительно кивнула она головой. — А некоторые дважды, трижды, а то и четырежды. И вы знаете, — до горестного шепота понизила она голос, — какие муки мученические раненый испытывает. — Знаете, — на всю землянку громыхнул ее бас, — а сами что делаете? Что вы для медпункта оборудуете, а? Землянку, скажете, — опять понизила она голос. — Конечно, землянка, может, будет как землянка: дождик не намочит, осколок не достанет, да и снаряд не всякий прошибет. А вот медпункту в такой землянке горе горькое. Где тягостнее всего раненому? Под огнем! И так душа с телом расстается, а тут еще снаряды рвутся, мины, осколки шлепаются, пули свистят.

Слушая Марфу, Бондарь не смел поднять головы. Ему казалось, что взгляды всех коммунистов обращены сейчас только на него одного. Она говорила все тише, рассказывая, как нужно было бы оборудовать медпункт, и каждое ее слово болезненным звоном отдавалось в его ушах.

Когда Марфа смолкла, Бондарь впервые поднял голову и увидел ее лицо. Оно было грустное, печальное, с опущенными подсиненными веками и резкими морщинами на впалых щеках.

«Сколько же пережила ты, — пронеслось в сознании Бондаря, — если так остро болеешь за людей».