Григорий Полянкер - Учитель из Меджибожа Страница 61

Женщина умолкла, снова уставилась большими заплаканными глазами на нежданного гостя и, схватив его за руку, словно желая убедиться, что это именно он, сказала:

— Боже мой! Алик! Внук Гершелэ из Острополья вернулся живой!.. Какое счастье! Мы с Ритой молились богу за тебя… Даже не представляю, что будет с ней, когда увидит тебя…

И неожиданно спохватилась, взглянув на столпившихся соседок, которые завистливыми глазами смотрели на растерянного военного, стараясь угадать, кем он приходится этой заплаканной, потерявшей голову от радости женщине.

— Боже мой! Что ж мы стоим посреди двора?! Такой дорогой гость, а я не приглашаю в дом! Правда, какой это дом? Горе одно. Запущенный сарай. Но что поделаешь? Главное, что есть крыша над головой. Спасибо и на этом. Многие и такого не имеют. Думаю, что извинишь нас. Живем еще как на вокзале. Только недавно дернулись из Башкирии… Муж тоже только пришел с фронта, раненый, больной, но слава богу и за это… Зайди в дом, Алик, умойся, отдохни… Ты наверное голоден?.. Сейчас накормлю!.. Чем богаты… Уж не взыщи. Идем, идем, пожалуйста!..

Неугомонная женщина взяла ведро с водой и быстро направилась к крылечку.

Илья переступил порог полутемной комнатки, где были набросаны узлы, — хозяева, видно, только недавно приехали. В углу стоял видавший виды солдатский мешок, должно быть, отца Риты. Сердце сильнее заколотилось. Илье казалось, что из боковой двери сейчас выбежит та, о которой мечтал все это долгое время. Но нет, кроме ее матери никого не было. И он удивился.

А растерянная хозяйка суетилась, ее знала, за что раньше браться, где усадить, чем потчевать дорогого гостя.

— Ой, Алик, прости, что у нас тут такой беспорядок. Ничего еще не успели. Недавно вернулись домой. Можешь представить, из какого пожарища мы тогда вырвались?.. Чудом спаслись. Многие не успели уйти из Киева и погибли в Бабьем Яру. Может, слыхал, что тут творилось, когда ворвались фашистские злодеи. Столько жертв, слез, столько горя! На днях только демобилизовался мой солдат, Сендер. Правда, израненный, живого места на нем нет. Но спасибо, что хоть таким пришел. И это большое счастье! Сколько жен не дождались и не дождутся своих кормильцев!.. Ой, дорогой Алик, ты, верно, голоден? Сейчас же я подогрею суп… Правда, такого гостя супом угощать не положено… Но так неожиданно приехал. Одну минуточку, скоро мои вернутся. Сендер и Ритонька пошли на рынок, может, что-нибудь достанут… Вот-вот появятся! Что ты все смотришь на часы?..

— Страшно тороплюсь… Ребята ждут меня там на вокзале… До отхода поезда осталось немного времени…

— Какого поезда? Что за поезд? — испугалась она. — Разве ты не подождешь, пока мои вернутся? Да что же это?

Она развела огонь в печке, раздвинула кастрюльки и вернулась к гостю:

— А куда, Алик родной, теперь держишь путь? Ты что же, не совсем еще освободился?

— В Меджибож спешу…

Она опустила голову, заплакала навзрыд. И, вытирая краем фартука слезы, сказала скорбным голосом:

— Кого ты уже там застанешь? Всех палачи погубили… Возле старой цегельни две огромных могилы… И все они там… — Не переводя дыхания, захлебываясь слезами, продолжала: — И наши все родные, и твои, Алик, там лежат… Спешить в местечко уже нечего… Передохнешь у нас немного, может, все поедем туда поплакать над их страшной могилой. Все там погибли. Все!

Гость стоял у полуоткрытого окна молча, недвижно, подавив в себе жгучую боль, горечь, с трудом сдерживай слезы.

Ему не хотелось встретиться глазами с этой доброй женщиной, которая только что словно пришибла его, отняла последнюю надежду, теплившуюся в его душе.

Мысленно повторял ее слова. Значит, он остался теперь один на всем белом свете? Ни матери, ни сестер, ни родных… Один…

Казалось ему в эту минуту, что из-под ног уходит земля и он повис в воздухе. Один… На всем свете… Один как перст!..

Женщина надолго замолчала, глядя на его согнутую спину, опущенную в глубоком горе голову. Не представляла, как его успокоить. Стала казнить себя за то, что так сразу выпалила страшную весть о Меджибоже, о матери, о сестрах. Вот еще, не могла повременить! Совсем человека пришибла! Правду говорил когда-то Гершелэ из Острополья: кабы не было таких длинных языков у женщин, мужчины дольше жили бы на свете!.. Волос долог, а ум — с гулькин нос…

Как бы желая загладить свою вину перед ним, стала шумно возиться у огня. И заговорила снова:

— Это наше общее горе, что поделаешь, дорогой Алик! Если б не изничтожили эту гитлеровскую нечисть, у всех была бы одна доля. А сколько люди намучились!.. Мы добрались тогда до Башкирии — это почти на краю света. Возле Уфы жили в только что сколоченных бараках. И как трудно было! Работали вместе с Ритой на заводе. По две, а то и по три смены не уходили из цеха. С ног валились, но трудились для фронта. Знали, что вам на войне куда тяжелее… Да что ж это они там замешкались? — вдруг спохватилась она, выглянув в окно… — Сейчас, еще несколько минут, и заявятся!.. Да, знаешь, Алик, о чем попрошу тебя. Может, посидишь там, в другой комнатушке? Рита моя вернется, чтоб сразу тебя не увидела… Ты прости… Ослабели все за эти годы, нервы не те, да и сердце… Я ее подготовлю… Боже мой, как она ждала тебя! Писала по всем адресам, искала. А ей каждый раз отвечали одно и то же: «Лейтенант Илья Исаакович Френкис пропал без вести…» Что это такое «без вести» — кто знает? Мы тебя уже оплакивали… А ты, слава богу, жив! Какое счастье! Да, и еще тебе скажу, Алик, она каждый свободный день бегала на вокзал, высматривая санитарные поезда. Искала тебя среди раненых. Ходила дежурить в госпиталь. Думала, что встретит кого-нибудь, кто был с тобой в одной части… Только она одна верила, что ты жив!

От этих слов лицо гостя немного просветлело, а глаза оживились. Он даже стал реже посматривать на часы.

Налила ему супа, и на него сразу повеяло чем-то домашним, родным. Он покосился на пар, поднимавшийся над тарелкой, почуял запах свежего хлеба. Но как ни был голоден, все же не присаживался к столу. Не до еды теперь!

Его тревожило иное. То и дело посматривал в окошко, нервно ходил взад и вперед по комнате, да и хозяйка волновалась, что мужа с дочерью долго нет.

— Ешь, Алик, ведь ты с дороги… Проголодался… Ешь родной, и не взыщи, что скудное угощенье… Поди знай, что у нас сегодня будет такой дорогой гость!

Он слушал ее рассеянно. Нетерпение мучило его: время бежит, а Риты не видно…

Так и прозевал момент, когда послышались быстрые мелкие шаги. Дверь широко распахнулась, и сноп солнечных лучей проник в мрачную комнату, осветив все ее уголки.

Девушка застыла на пороге, увидав вдруг незнакомого человека в военном. Долгую минуту смотрела на него испуганным взглядом, чувствуя, как сердце останавливается. И наконец чуть слышно вымолвила:

— Алик?.. Боже мой, вернулся!?

Кошелка с покупками выскользнула из ее рук, и яства рассыпались по полу. Она не смогла и шагу сделать, чтобы подойти к нему. Закрыв лицо руками, заплакала и выбежала в соседнюю комнату.

Отец вошел и сразу увидел Алика.

— Какой гость к нам пришел! Алик, родной! — Подбежал к нему, крепко поцеловал, отстранил от себя, присматриваясь и не веря своим глазам, что это тот самый парень, которого уже не надеялся увидеть. — Боже мой, какое счастье, что ты жив! Да, теперь я уже буду верить в чудеса! — Посмотрев на стоявшую в углу палочку, горестно усмехнулся: — Вижу, Алик, из капитального ремонта?..

— Да, Сендер дорогой, помучили меня доктора, чуть на тот свет не отправился! Резали, сшивали, как кролика!

— Ничего! А какой солдат вышел из этой страшной войны целым? Всем пришлось хлебнуть!.. Как когда-то говорил в Меджибоже наш старый мясник: «Лишь бы кости, мясо будет!»

Он расстегнул ворот вылинявшей солдатской гимнастерки, снял фуражку, посмотрел на жену, возившуюся у печки, на дочь, которая вытирала заплаканные глаза.

— Чего мы стоим? — закричал он. — За эти самые деньги можно ведь присесть! — И увидев, что жена вслед за дочерью тоже заплакала, рассердился: — Что за слезы!? Такой гость пришел, а вы, бабы, плачете! Радоваться надо! Сколько можно рыдать? Довольно! А ну, взять себя в руки! Смирно! Выше головы!

Он достал из кошелки покупки, выложил все на стол, кивнул супруге:

— Пировать сейчас будем, а не плакать!

— Пировать… — взглянула на него жена, мол, какой пир может теперь быть, если она, кроме постного супа, ничего не состряпала. — Чтобы пировать, надо что-то выпить. А кроме супа и чая, в доме ничего нет… — сказала виновато…

— Как это ничего нет? — притворившись грозным, перебил ее хозяин дома и направился к своему вещевому мешку. — Чтоб у солдата да ничего не было про запас — такого не бывает! Какой же это солдат? Все у нас найдется ради такого гостя!

Он вытащил из мешка алюминиевую флягу и гордо поставил на стол.