Валериан Якубовский - Дезертир Страница 63

Шилов хотел спуститься с чердака, но тотчас сообразил, что в огородец ему заходить нельзя. Если будут искать убийцу, собака возьмет его след, и не тронулся с места.

Когда пришла с работы мать, он с тревогой поднял на нее испуганные глаза и сразу же опустил их вниз:

— Опять несчастье, мама.

— Какое несчастье? — спросила Татьяна Федоровна, и сердце ее заныло.

— Паранька в огородец к нам забралась и… умерла…

— Как умерла? — оторопела мать и, поняв, чем это может кончиться для нее перекрестилась: — Господи! Боже ты наш милосердный. За что такая напасть? На кого бог, на того и люди. Не успели от одной беды отвязаться — другая навязалась. Ну что ты будешь делать?

И Шилов без всяких околичностей рассказал, как это произошло.

— А ты ее не трогал?

— Что ты, мама! Я даже в огородце не был — с чердака смотрел.

— Это хорошо, дитятко, — поверила мать. — Параньку никуда не денешь. Да и девать-то незачем. Не наша вина, что умерла. Надо Данилыча вызвать. А тебе, Мишенька, нужно снова к Реважу податься. Подальше от греха.

Татьяна Федоровна собрала сына в дорогу и, когда он вышел за калитку и скрылся в ельнике, накинула платок и побежала к участковому, не заглянув даже в огород, к Параньке.

Не думала Татьяна Федоровна, что Паранька, замахнувшаяся на ее кровное, нажитое честным трудом, своей смертью принесет ей столько неприятностей.

Встревоженный таким событием Данилыч выкатил глаза, но быстро нашелся задать пару вопросов по существу назреваемого уголовного дела:

— Чей труп, не посмотрела?

— Не заходила даже в огородец, Данилыч, — сказала Татьяна Федоровна. — Издали видела — вроде баба.

— И правильно сделала, — похвалил участковый. — Давно видела?

— Недавно. Как пришла с работы.

Пригласив понятых, Данилыч направился к Кошачьему хутору. Навязчивая мысль сверлила его голову: не сама Татьяна ухлопала вора? Если сама, рассуждал участковый, то, кроме следов убитого, должны быть в огороде следы убийцы. На это он и рассчитывал, чтобы со знанием дела поставить о случившемся в известность районное начальство.

Пройдя к огороду, Данилыч сразу напал на след вора, проложенный по исхоженной после дождя борозде, и увидел перед собой мертвую Параньку. Она лежала на спине с полуоткрытым ртом и незакрытыми глазами. Рядом стояла корзина с десятком картофелин, успевших подсохнуть. Поодаль валялась ботва.

Данилыч искал у трупа и другие следы, но не нашел. Выходит, никто не убивал Параньку. Она умерла своей смертью.

— Смотри, Татьяна, ничего здесь не трогай, — предупредил он хозяйку. — Завтра приедет из города комиссия, и тебя вызовут на допрос.

Зашли в избу. Данилыч составил протокол. Понятые поставили подписи.

— А мне-то зачем расписываться? — спросила Татьяна Федоровна.

— Ты здесь главная фигура, — подмигнув, ответил участковый. — На твоем огородце человек принял смерть — тебе и отвечать.

— А кабы на твоем Паранька испустила дух? Кому отвечать?

— Разумеется, мне.

Шутка Данилыча обернулась для Татьяны Федоровны сушим бедствием. Утром труп Параньки увезли в город, в морг, а Татьяну Федоровну, подозревая в убийстве, вызвали на допрос да продержали в арестантской двое суток. Валентина приносила ей передачу и в эти дни ночевала дома. Вечером встречала коз, доила, на ночь загоняла в стайку, утром провожала на пастбище, а молоко брала с собой на работу, чтобы в обед снести матери.

Тем временем Феоктиста обрыскала подружек и каждой нашептала, что Татьяну засадили в острог за убийство Параньки.

В конце второго дня, когда с вечерним пароходом приехал из города незнакомый сотрудник милиции, Татьяну Федоровну в третий раз вызвали на допрос и сообщили, что поступило медицинское заключение о смерти Параньки.

— С чего ж она богу душу отдала? — спросила Татьяна Федоровна.

Взяв со стола лист бумаги, сотрудник милиции зачитал, что Паранька умерла сама по себе, что смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности и кровоизлияния в мозг при гипертоническом кризе.

— А я тут при чем? Меня-то почто мытарите?

Татьяна Федоровна, конечно же, ни при чем, и сотрудник милиции принес ей свои извинения и проводил ее к выходу.

Освободившись таким образом от милицейской братии и оказавшись невинной, как непорочная дева Мария, она почувствовала силу и перешла в наступление, чтобы оградить себя в будущем от коварных наветов, которых, естественно, ожидала в этот тяжелый для нее год.

Первой жертвой Татьяны Федоровны стала благоверная Данилыча Феоктиста. Увидев ее в обеденный перерыв у полевой сторожки, Татьяна Федоровна оскорбила ее, вынудив защищаться.

— Эй, ты, милицейская подстилка! — окликнула ее Татьяна Федоровна. — Почто шляешься среди честных людей, воздух портишь?

— А тебе какое дело, ведьма?

— Это я ведьма? — подбежала она к Феоктисте. — Слыхали, подруженьки, как она меня величает? Это в благодарность, что я не засадила ее в тюрьму за длинный язык. Ах, ты, старая дыра, дерюга домотканная! — и так хватила Феоктисту, что у нее вылетел последний зуб, и Феоктиста заголосила, сплюнула кровью и покачнулась, но все же устояла на ногах.

Клавдия Семеновна запокатывалась со смеху. За ней — остальные бабы, и Феоктиста, завывая, что заводная сирена, поплелась домой.

— Не надо бы по зубам, Татьяна, — сказала Клавдия Семеновна. — Как-никак, милицейская жена, хоть и невыносимая сплетница. Того и жди, Данилыч тебе статейку пропишет за рукоприкладство.

— Не пропишет, — уверяла Татьяна Федоровна. — Она не столько мне зла причинила, Клавдеюшка. Теперь попридержит поганый язык.

Дома Феоктиста накрыла стол, а сама не стала обедать. Дождалась Данилыча и пожаловалась ему не как мужу, а как участковому на его любовницу, которой-де давно пора укоротить руки.

— Уж не посчитала ли она тебе зубы? — с издевкой в голосе спросил беззастенчивый супруг и зло захохотал.

— У меня нечего считать, — заплакала Феоктиста. — Последний вышибла.

— Дельно! — съязвил Данилыч. — Я тебя предупреждал. Не послушала — пеняй на себя. Татьяна — женщина положительная и не потерпит напраслины. Это еще легко ты отделалась. Я ожидал худшего.

— Так накажи разбойницу!

— И не подумаю! — резонно сказал Данилыч. — Сама заварила кашу — сама и расхлебывай. Я тебе не защитник.

— Какой же ты участковый? — ткнула в глаза Феоктиста,

— если не можешь замолвить словечко за жену, заслонить ее от бандитской руки?

Данилыч злобно покосился на Феоктисту и ударил кулаком по столу:

— Довольно прятаться за моей спиной! Не прикидывайся милицейской святошей и не позорь меня. Закон для всех один. Напакостил — отвечай. Кто тебе позволил сеять сплетни? Спасибо скажи Татьяне, что не упекла тебя за решетку… Вот было бы потехи! Инспекторскую старуху за язык — в каталажку… Ты понимаешь, чем это пахнет?

Феоктиста замолчала. Наконец-то до нее дошло, что мужу не с руки защищать ее и принимать позор на свое честное имя… Но извиниться перед Татьяной Федоровной Феоктиста наотрез отказалась. Ей стыдно было унижаться перед какой-то деревенской бабенкой да еще любовницей мужа…

Тогда Данилыч сам, встретив Татьяну Федоровну у конторы опытной станции, попросил прощения за недостойное поведение выжившей из ума старухи, а про выбитый зуб так ничего и не сказал.

— Ладно, Данилыч, — вздохнула Татьяна Федоровна.

— Старость не радость. Бог ей судья, твоей женушке.

Слова Татьяны Федоровны пришлись по душе Данилычу. Он все более укреплялся доверием к этой женщине и не сомневался в ее порядочности. Правда, Татьяна Федоровна грубовата и за словом в карман не полезет, чтобы поразить своего противника. Но это не умаляло ее достоинства. '

Однако в мире нет ничего постоянного. Все изменяется, в том числе и человеческие отношения. Это Данилыч испытал на себе.

Не прошло и недели, как он снова столкнулся с Татьяной Федоровной, и вера в ее порядочность пошатнулась. Данилыч и не подозревал, что эта женщина двуликая, как Янус. Одна Татьяна Федоровна в разговоре с ним — несмешливая, гордая, зубастая, умеющая за себя постоять. Другая — скрытая от глаз Данилыча дома, в семье

— тихая, задерганная, убитая горем, погрязшая в заботах о сыне, запутавшаяся в своем боге и давно уже обреченная…

Эта история столкновения Данилыча с Татьяной Федоровной, стоившая ему жизни, имела довольно длительную предысторию… Как-то ночью Татьяна Федоровна долго не ложилась спать и, увернув фитиль лампы, с минуты на минуту ожидала сына с реважского похода. Прикорнув у стола, она задремала и, услышав шорох в сенях, вскочила на ноги. Открылась дверь, и в горницу ни жив ни мертв, вошел Шилов. Одежда на нем была изорвана. Левая рука в плече перевязана лоскутом от рубахи, пропитанным засохшей кровью. Спина — почти голая, в царапинах.