Николай Шпыркович - Лепила[СИ] Страница 11

— Холодильником, гад, забаррикадировался, — прохрипел Семеныч.

Мы навалились на дверь, она немного приоткрылась. Заглянув в щель, я увидел, что прокурор стоит возле открытого окна, и мысленно возблагодарил Бога и начальство за поставленные на окна решетки. Ежели б не они — прокурор запросто мог упорхнуть из окна, аки ясный сокол. Однако его неудержимо влекло к себе бомбометание. С воплями: «Фашисты! Сволочи! Получите, гады!», он просовывал руку в одно из колец, методично бросая во что–то в низу все те же пакеты с известью, а также бутылки с инфузионными растворами. По–видимому, пойдя учиться когда–то на юридический, он загубил в себе олимпийского чемпиона по метанию чего–нибудь. Не уверен, правда, что есть такая олимпийская дисциплина: «метание бутылок с глюкозой в персонал больницы», но шансы на победу в нем у него были явно. С улицы доносился отборный мат шоферов «Скорой помощи», вперемешку со звоном бьющегося стекла. Хорошо хоть, свою позицию с тыла несостоявшейся олимпионик полагал абсолютно неприступной, а то ведь ему достаточно было стать у двери, вооружившись чем–нибудь потяжелее, и тюкать нас, как Леонид — персов в Фермопилах.

Мы дружно навалились на дверь, холодильник со скрежетом отъехал, и мы с Семенычем буквально ввалились в процедурную. Прокурор с воплем прыгнул к нам, но Семеныч ловко набросил на него одеяло, выиграв несколько секунд. Пока больной освобождался, мы налетели на него с двух сторон, повалив на пол. Пыхтя и матерясь, я сумел зафиксировать его руку. Навалившись всем весом, Семеныч еле удерживал извивающееся тело. Тут подоспела Людочка со шприцем. Вены на напряженной руке пациента были вздуты и так, безо всякого жгута, так что попала она сразу, несмотря на непрекращающиеся крики о том, что всех нас ждет говно–доля. Еще секунд тридцать на введение препарата — крики стали все тише и невнятней, тело под нами обмякло, вскоре раздалось ровное сопение.

— Ну что, все? — настороженно спросил Семеныч.

— Ага…. Вроде… — в два приема, выдохнул я.

— Тогда давай считать раны и товарищей.

Товарищей у нас оказалось моментально — пруд пруди. Это всегда так — как психу руки вязать или тяжелого больного по лестнице на носилках на третий этаж нести — рядом никого, а вот издаля на бесплатное кино позырить…. Убедившись, что непосредственный опасности больше уже не представляет, за любопытными головами, торчавшими в дверях нашего отделения, быстренько проследовали и остальные части тела, и коридор отделения быстро стал напоминать птичий базар. Вновь прибывшим красочно живописались подробности произошедшего, с неизменно — назидательной фразой: «… вот что водка с людями делает!»

— Ну, хватит, — бесцеремонно прервал я очередной рассказ «а я…, а Антоновна…, а он…» — давайте лучше помогите — кивнул я на спящего прокурора. — Быстренько схватили бревнышко и понесли.

Облепив прокурора, как муравьи гусеницу, мы доволокли его — килограмм 95, не меньше! — до кровати и взгромоздили на нее. Я лично зафиксировал храпящего, как пьяный запорожец больного широкими длинными завязками, сшитыми как раз для таких целей. Чем хороши наши немецкие кровати? На них сбоку есть замечательные ручки–скобы, к которым не менее замечательно привязываются и ручки больных, типа нашего сегодняшнего. Еще одна завязка — на ноги, каждую ногу в отдельный узел, а затем длинные концы завязки между ног — к спинке кровати, чтобы шевелить ногами мог, а вот брыкаться, или себя поранить — нет. Ну, и еще одна завязка, для полной безопасности — под мышки и поперек груди, только чтобы не ограничить подвижность грудной клетки. Теперь точно не встанет. Варварство? А как же! Только это в меня штативом бросили. Та–ак, что там с холодильником? К нашей превеликой радости, холодильник при подключении весело загудел. От удара немного вмялась дверца, да когда мы дверь в процедурную открывали, эмаль на боковине немного содрали. Терпимо.

Ну, а с ранами что? Левый глаз стал хуже видеть, на лбу тоже какое–то болезненное образование, Семеныч критически рассматривал полуоторванный карман своего халата, на щеке у него алела довольно глубокая царапина. Между тем, на птичьем базаре раздался клекот орла. То бишь Бобра. Это кстати не кличка, это у него «фамилия такой».

— Что ж вы…, делаете…, …, не смотрите… за своими…! Он же… гад мне фонарь на крыше… расколотил!..! …!

— Виктор Сергеич, успокойся, дорогой, — ласково бубнил ему на ухо Семеныч. Ну, чего ты нервничаешь? Ну, разбил фонарь, ну найдете вы своих больных, чай не Мехико у нас. Ты ж и так все дома наперечет знаешь, а ездить вам все равно по трем адресам: к бабушке Петровой таблетки выписывать, к дедушке Арбузову промедол колоть, да (прошептал он на ухо Бобру) в ближайший лес Нинку–фельдшерицу трахать.

— Чего–о–о?

— Тс–с–с… Никому не скажем, даже мужу ее. Пошли, вон лучше, фонарь твой помянем. Дима, есть у тебя еще что–нибудь в твоей красивой бутылке?

— Ты как со мной не пил, Семеныч. — Мы уже разогнали всех любопытствующих, и разговаривали уже более свободно. — Нет ничего, но сейчас будет.

Семеныч поволок все еще пытающегося доказать что–то Бобра к себе в кабинет, а я присел к столу, и с тяжелым вздохом вытащил серую тетрадь с надписью «Учет 960 спирта». Считается, что его, спирта, у врачей — залейся, так что у нас чуть ли не краник специальный есть: открыл, напузырил огненной воды — и пей себе, сколько влезет. Семеныч рассказывал, что в раньшее время так оно почти и было: шоферы в канавы бензин сливали, чтобы километраж шел, любой врач мог морфин от зубной боли назначить, ну и спирт, конечно, тоже водился.

— Завели, было, моду — как–то вспоминал Семеныч — по деревням ездить, престарелых диспансеризировать. Цельный автобус под это выделили. Вот едешь куда–нибудь, бывало, выписываешь литр спирта. Зачем? На обработку рук и инструментов! Приедем, скажем, в Устье, или Козьяны, придет к нам три бабки за валидолом, и те бегом из автобуса. Какая там, к ляду, диспансеризация, когда у них — сенокос. К трем еще двадцать приплюсуешь — получится двадцать три, нормальный охват населения. Отсидим, как дурни, до обеда, а после — на озеро. И уже до вечера там сидим, «инструменты обрабатываем». Сестру еще какую ловкую возьмешь, так «инструмент» упользует, литра только–только и хватит, так его ж и не проверял никто. Через два дня — опять …

— И что, хватало, «инструмента» — то? — «невинно» поинтересовался тогда Гоша.

— Ну, во–первых, мы не чета вам, нынешним были. Это вам — три бутылки мало, а две бабы — много. Без «Виагры» и к кровати не подойдете.

— А во–вторых?

— А во–вторых, нам и «Виагры» не надо было — советская фармацевтическая промышленность, неуклонно заботясь о б л а г о с т о я н и и трудящихся выпускало препарат стрихнин, уже не помню, для чего он на самом деле предназначался. Уколешь полкубика под кожу — и все — лучше, чем у барсука.

— А что у барсука? — вылупил глаза Гоша.

— Совсем вы неграмотные, робяты. У барсука в детородном органе косточка есть, а проблем с эрекцией — нет.

Мы все вздохнули …

…Но это раньше так было. Ныне же — каждый грамм изволь заприходовать, и каждый грамм же — списать, с указаниями, на что конкретно ты его потратил. Мало того, даже законом положенные нормы норовят все время заныкать, надо триста — выпишут сто пятьдесят, и на все один ответ — денег мало, надо экономить, а на «положено» — болт наложено.

Я раскрыл тетрадь и задумался. Ну и на что же я 100 грамм потратил? Ага, два по 25 — это я, скажем, фиброгастроскоп обрабатывал, потому, как подозрение у меня было, что у кого–то кровотечение желудочное. Ну да, два подряд. Закон парных случаев. Еще два по 25? А это пускай я подключичный катетер тому же прокурору поставил, а прокурор все вырвал, а я ему снова поставил. Вот только подключички у прокурора как не было, так и нет. Придется ему ее у Сереги снова «вырывать». Прости нас, Господи, грешных! И Николаевна тоже печенку выгрызет.

Я отнес спирт в ординаторскую, где Семеныч с Бобром уже практически помирились, и, будучи заядлыми охотниками, уже вовсю обсуждали прошлогоднюю охоту на кабана.

Разбавив спирт до кондиции, мы этот мир закрепили, по–братски разделив последнее яблоко. Бобер снова вспомнил, было, разбитый фонарь, но Семеныч заметил, что прокурор, ежели он конечно не самоубийца, за свои деньги стадионный прожектор, ему, Бобру, на крышу поставит.

— Ты представляешь, где он будет со своим прокурорством, если ему на работу телегу накатать: «так и так, просим возместить материальный ущерб, нанесенный вашим сотрудником». А дальше — подробности…. То–то.

Когда я вернулся в отделение, уже ничего не напоминало об утреннем разгроме, разве что свежие царапины на холодильнике. Прокурор мирно храпел, в вену ему мерно капался оксибутират натрия. Впереди, правда, еще была пятиминутка, с возможным разбором полетов, ну да ладно, прорвемся. А так — дежурство уже, считай, закончилось, в целом ничего, нормально, даже поспали.