Мария Романушко - Там, где всегда ветер Страница 36

Все и работали. Отцов мы почти не видели. Матери тоже все силы отдавали производству. Тем более, такому важному в тот момент в стране. Космос, ракеты!… Это было на первом месте. А ещё кукуруза!

Ракеты и кукуруза. Кукуруза и ракеты. Титан для ракет добывали в нашем карьере, обогащали на нашем комбинате, а кукуруза зеленела вокруг на необъятных чернозёмных полях… Так что, можно сказать, что мы, жители маленького степного городка на Украине, находились на самых главных рубежах. Мы добывали титан и пропалывали кукурузу… Мы строили коммунизм!

Если женщина не ходила на работу – это считалось странным, ненормальным, чем-то прямо-таки патологическим. Быть просто женой, просто матерью называлось противными словами: «мещанство», «обывательщина». Это было стыдно. Никто из девочек не мечтал быть матерью, домашней хозяйкой. Бред! Человек, прежде всего, невзирая на пол и семейное положение, должен быть строителем коммунизма.

…Я думала: вот, мне будет тридцать лет – и наступит жизнь-сказка. Правда, тридцать лет – это почти старость, и я даже представить себе не могла, какие у меня могут быть желания в столь замшелом возрасте?… Обидно, конечно, что всё это ещё не так скоро будет… Но ведь будет?

Было, правда, у меня одно заветное желание… Но исполниться ему было одинаково трудно как в денежном, так и в безденежном мире. Мне хотелось нормально говорить – как все. Легко, без запинок.

Может, в будущем, думала я, изобретут какой-нибудь эликсир разговорчивости? Накапал сколько нужно капелек, выпил – и говоришь свободно, без сучка и задоринки. Эх, хорошо бы!…

А ещё я в кино увидела одну штуковину… Шёл в нашем кинотеатре чехословацкий фантастический фильм о будущем, к сожалению, не помню его названия, но помню, как он меня поразил и взволновал одной подробностью. Там у всех персонажей на груди были такие круглые бляшки: если человек затруднялся выразить свою мысль – он нажимал на бляшку, (или даже не нажимал, а просто мысленно передавал ей слово), и бляшка его голосом выражала его мысли.

Какая красота!… Вот что бы я хотела иметь. Но не в туманном будущем, а прямо сейчас! Такой рупор из глубины души, радиоприёмник из глубины сознания, такую самоговорящую моим голосом бляшку на груди! А больше мне из материальных вещей ничего не надо. Мне бы только самоговорящую бляшку… Выходишь к доске – и можешь вовсе рта не открывать, а она, родимая, моим голосом урок непринуждённо отвечает, мои умные, оригинальные мысли озвучивает. Да, очень мне её не хватало в жизни. Ведь так никто из учителей и одноклассников и не узнал, кто я есть на самом деле. Временами от этого было грустно и больно. Ходишь такой невидимкой среди людей…

Первое сочинение, прочитанное вслух

Фильм назывался, если мне не изменяет память, «Старший брат». (Кто режиссёр – уже не помню). Фильм об Александре Ульянове, народовольце-террористе, организаторе покушения на царя. Был за свою деятельность повешен. После чего его брат Владимир, будущий Ленин, и сказал: «Мы пойдём другим путём».

Очень грустный фильм. Актёры, кстати, играют прекрасно. Александр и его сподвижники – совсем молодые ребята, можно сказать – мальчишки. Александру всего двадцать один год! И какая-то суицидальная обречённость во всех их выпадах против власти. Ну, что, что можно изменить, подбрасывая бомбы под колёса царской кареты?! Было жалко бедного Сашу, жалко его бедную мать…

Вся школа ходила на этот фильм. Это называлось «культпоход в кино». А потом во всех классах писали по нему сочинения. Я не помню дословно, что я тогда написала, но что-то от сердца, которое очень щемило от всей этой грустной-прегрустной истории… Люди хотели добра – а получилось одно зло: и себе, и близким. Наверное, насилием нельзя всё же выстроить царство добра на земле…

Моё сочинение учительница читает вслух в классе! Очень хвалит. Я смущена таким вниманием к своему скромному опусу, но и обрадована. Это так необычно, что меня выделили. Мало того! Александра Васильевна говорит: «Я и в других классах хочу его прочесть».

Потом, на переменке, кто-то из старшеклассников сказал мне: «Здорово ты написала!»

Мало того. Александра Васильевна решила не возвращать мне моё сочинение, сказала, что положит его в школьный архив – для будущих поколений.

Пожалуй, этот эпизод с прочитанным вслух сочинением – был началом моей реабилитации в собственных глазах. А, может, и в глазах одноклассников. Моя «странность» – то, что я отвечала все уроки письменно – начинала давать неожиданные плоды. И за эти плоды не было стыдно.

С тех пор практически каждое моё сочинение учительница хвалила и часто зачитывала вслух перед всем классом.

Хлоп – и всё!

Осенний дождливый вечер… Мы сидим с Маришкой на нашей широкой кровати, уютно прижавшись друг к дружке, и я читаю ей «Дюймовочку».

Тревожные голоса за стеной, – они невольно просачиваются сквозь Андерсена и буравят моё сознание, как колючие гвозди: «… кризис… наши ракеты… мир на грани войны…» И ещё удивительные вещи говорит Фёдор про Хрущёва: что Хрущёв где-то стучал башмаком по трибуне (я не поняла, где), и грозил всем буржуям.

Я думаю: конечно, здорово, что он такой смелый, но, скорее всего – это выдумка: не может же взрослый человек (руководитель самого большого в мире государства!) вдруг снять туфлю и стучать ею по трибуне! Но если это не враки, тогда Хрущёв – самый смелый на свете человек.

Я слышу, как бабушка всхлипывает: «Господи, только бы не война! Неужели и вашим детям предстоит испытать то же, что выпало на нашу долю?…» Мама пьёт валерьянку (я догадываюсь об этом по тошнотворному запаху, который расползается по квартире). А Фёдор их мрачно утешает: «Уж если война, то последняя. Весь мир погибнет! За несколько минут…»

Мама пьёт валерьянку. Мне очень тоскливо от этого запаха. И вообще страшно. Но утешает мысль, что война будет короткая, и мы, может быть, ничего не успеем понять и даже почувствовать: ХЛОП! – и всем конец. Как в Хиросиме… Пусть это будет ночью – во сне. Главное, чтобы не долго это тянулось. И чтобы потом не остаться калекой. В Хиросиме много калек осталось, это ужасно. Лучше бы сразу – и до конца… Меня не страшит смерть, мне особо ничего в этой жизни не жалко. Но мне не хочется остаться калекой.

– Ена, ну Ена! читай дайше! – теребит меня Маришка. – Ты что, заснуа?…

Нет, я не заснула. Я даже ночью не заснула. Всё укрывала спящую Маришку, и мне её было жутко жалко: казалось, что все ракеты нацелены из тьмы на мою маленькую беззащитную сестрёнку…

Утром за завтраком спрашиваю Фёдора:

– А теперь бомбы более сильные, чем те, что сбросили на Хиросиму и Нагасаки?

– Во много раз! – мрачно говорит он.

И я успокоилась. Значит ХЛОП! – и конец. ХЛОП – И ВСЁ! И мы не будем долго мучиться. Главное, чтобы Маришка не успела понять, что происходит. Пусть, пусть это будет ночью! И пусть ей снится в этот момент нежная Дюймовочка…

А в школе у нас было занятие, называется «гражданская оборона», сокращённо – ГРОБ. С нами проводили беседу: что нужно делать при атомном взрыве и как спасаться. И показывали картинку атомного гриба. Действительно, похоже на гриб. Вроде ничего особенного – а жутко…

А как можно спастись в нашей степи от этого ядовитого гриба? Тут же плоско!… здесь негде спрятаться! Говорят: надо закутаться белой простынёй. Вроде, это защищает от радиации (слово-то какое страшное – радиация!) А бежать куда?! Говорят: в подвал, иными словами – в бомбоубежище. Ну, а дальше-то куда? Не век же мы будем сидеть в подвале, как крысы! Жуть какая-то…

Где-то читала, что после атомного взрыва в живых останутся только крысы и заполонят всю землю… Говорят, что крысам радиация даже на пользу. Они станут огромными, с человеческий рост – и будут жить, припеваючи… А с нами-то что будет?!! Сожрут нас эти крысы – вот что с нами будет! Бабушка рассказывала, как во время войны голодные крысы загрызли ночью маленького ребёнка. Я с детства запомнила этот рассказ и страшно, панически боюсь крыс – больше, чем атомную бомбу.

Нет, уж лучше умереть от бомбы, чем от крыс – так скорее и не так больно…

ХЛОП – И ВСЁ!

Здешние зимы

Зимы в Вольногорске не совсем настоящие. Часто идут дожди…

Но бывают и белые, и морозные дни. Тогда мы: две Ани и я, тут же надеваем коньки. Мы гоняем по улицам, стараясь подражать ледовым бегуньям: согнёмся в три погибели, одна рука – сзади, на пояснице, другой рукой машем, как помелом, – будущие чемпионки, Лидии Скобликовы – ни дать, ни взять!

Хотя, конечно, мы с Аней-маленькой на Скобликову не очень тянем, но зато Аня-большая – как будто сестра ей, даже лицом они похожи. У Ани действительно здорово получается. Её бы на настоящую ледовую дорожку!