Джордж Элиот - Мельница на Флоссе Страница 45

Наконец дилижанс привез бедную девочку, беспокойство которой возрасло до высшей степени во время дороги.

– О матушка! что случилось? – воскликнула Магги, побледнев от испуга, когда расплаканная мать вышла ей на встречу. Она не могла вообразить, чтоб отец ее был болен, так как письмо из Сент-Оггса было писано накануне под его диктовку.

В это время мистер Тернбуль вышел к ней на встречу (доктор – утешитель в доме страждущих) и Магги подбежала с пристальным, вопрошающим взглядом к своему старому приятелю, которого она помнила с тех пор, как начались ее воспоминание.

– Не огорчайтесь так, моя милочка, – сказал он, взяв ее за руку. – Отец ваш имел неожиданный удар, и еще не вполне пришел в чувство; но он о вас осведомлялся и ему, вероятно, будет лучше, когда он вас увидит. Будьте как можно тише; снимите шляпку и пойдемте к нему наверх.

Магги повиновалась, но сердце ее билось с такою силою, как будто в этом болезненном сердечном биении сосредоточились все прочие жизненные отправление. Самое спокойствие, с которым говорил мистер Тернбуль, пугало ее. Когда она вошла в комнату отца, взоры его еще были устремлены на дверь, с тем же странным, беспомощным, умоляющим выражением. Вдруг глаза его блеснули и он приподнялся с постели; она бросилась страстно обнимать и целовать его.

Бедный ребенок! рано узнала она роковую минуту, когда все обыкновенные наши желание, надежды, опасение тускнеют и исчезают перед тем первобытным, всеобъемлющим чувством привязанности к близким нашему сердцу, когда мы видим их в страдальческом, беспомощном положении!

Но этот проблеск сознание был слишком большим напряжением для ослабевших способностей мистера Теливера. Он снова опустился на постель и несколько часов оставался в бессознательном, неподвижном положении; только изредка и то отчасти приходя в чувство, он принимал беспрекословно все, что ему давали, и, казалось, наслаждался присутствием Магги, как радуется ребенок, видя вокруг себя любимые игрушки.

Мистрис Теливер пригласила своих сестер, и внизу не было конца оханью и жалобам. И тетки и дяди видели, что бессино семейство разорено в конец, что они уже давно предсказывали. Весь семейный синклит решил, что мистера Теливера постигла Божие кара, и оказать ему слишком большое снисхождение значило бы восставать против решение Промысла. Но Магги ничего подобного не слыхала; она почти не разлучалась с отцом; сидя у его изголовья, она не выпускала из его рук своих ручек. Мистрис Теливер хотела взять Тома из школы; она, казалось, вообще беспокоилась более о своем мальчике, нежели о муже; но тетки и дяди воспротивились ее намерению. Тому лучше было оставаться в школе, так как, по словам мистера Тернбуля, не было явной опасности. Но вечером на второй день, когда Магги несколько свыклась с припадками забытья своего отца и с надеждою, что они со временем пройдут, мысль о Томе начала и ее беспокоить. Когда, ночью, мать ее среди слез проговорила:

– Бедный мой мальчик… как несправедливо оставлять его в школе!

Магги – сказала:

– Позвольте мне за ним съездить и сообщить ему о нашем несчастии. Я завтра же поеду, если отец не будет узнавать меня и присутствие мое не будет ему необходимо. Для Тома было бы так больно возвратиться домой, не знавши наперед о случившемся.

На другой же день Магги отправилась за братом. Сидя на дилижансе, брат и сестра переговаривались печальным, сдержанным шепотом.

– Говорят, у Уокима есть какая-то закладная на землю, Том, – сказала Магги. – Известие об этом и сложило отца в постель.

– Мне кажется, этот мерзавец постоянно замышлял разорить отца, – сказал Томь, переходя от смутных предположений к определенному заключению. – Он у меня поплатится за это, когда я подрасту. Смотри же, никогда больше не говори с Филиппом, Магги!

– О, Том!.. – сказала Магги с грустным упреком в голосе, но она не захотела оспаривать братнего мнение, чтоб не огорчить бедного Тома; к тому же ей было не до того.

ГЛАВА II

Домашние кумиры мистрис Теливер

Том и Магги вышли из дилижанса недалеко от дома. Уже прошло часов пять с тех пор, как Магги оставила отца; она начинала беспокоиться: не нуждался ли он в ней и не спрашивал ли понапрасну «свою девочку». Ей и в голову не приходило, что могло с ним что-нибудь случиться во время ее отсутствия. Она поспешно побежала по дорожке, ведущей к дому, и вошла в него прежде Тома. В передней ее поразил сильный запах табаку. Дверь в гостиную была настежь открыта; Магги это показалось очень странным. Неужели какой нибудь гость мог курить в такое время? Там ли мать ее? После минутного удивление, Магги уже готовилась войти в гостиную, когда Том подошел и вместе они взошли в комнату. Там, в кресле их отца сидел мужиковатый, смуглый господин; лицо его показалось Тому как будто знакомым. Во рту у него была трубка, а подле, на столе, стояли кружка и стакан.

Том тотчас же понял в чем дело. Он привык с самого малолетства слышать слова «пристав», «описание имущества». Он пони мал что это неизбежные следствия разорение, одно из несчастий и унижений обедневших людей, превращенных судьбою в простых работников. Ему казалось это очень обыкновенным делом, что отец его разорился, и он не искал этому несчастью другой причины, как потерю отцом процесса. Однако, это зрелище унижение подействовало на Тома сильнее всех самых темных ожиданий; он как будто чувствовал, что настоящее горе только начинается.

– Здравствуйте, сэр, – сказал незнакомец с грубою учтивостью и вынимая изо рта трубку. – Удивленные лица молодых людей его несколько потревожили.

Том молча отвернулся: ему было слишком горько. Магги не догадалась, кто такой был незнакомец; она шла за Томом и шепотом его спрашивала: «Том, кто бы это мог быть? Что ж случилось, Том?» Наконец она вздумала, не имело ли какого-нибудь влияние на отца ее появление незнакомца; она поспешно взбежала по лестнице, скинула с себя шляпку и на цыпочках тихонько взошла в спальню. Там все было тихо; отец ее лежал в том же забытье, как и до ее ухода. Матери ее не было видно.

– Где же мать? – спросила она шепотом бывшую в комнате служанку. Не получив удовлетворительного ответа, она поспешила к Тому.

– Отец лежит совсем тихо. Но пойдем поищем мать. Странно! где бы она была?

Они искали ее везде – и в нижнем этаже и в спальнях, но нигде не видно было ее следа. Наконец осталась последняя комната, в которой они еще не были – это кладовая, где мистрис Теливер хранила свое белье и все драгоценные вещицы, появлявшиеся в семействе только в важные случаи. Том, шедший впереди Магги, отворил дверь в кладовую и тотчас воскликнул:

– Матушка!

Действительно, мистрис Теливер сидела посреди кладовой, окруженная своими драгоценностями. Один из ящиков комода с бельем был выдвинут; серебряный чайник был вынут из нескольких оберток; лучший фарфор красовался на ящике с бельем; ложки большие и малые лежали рядком на полках. Бедная женщина сидела посреди всего этого, грустно качая головою и плача над меткою «Елисавета Додсон», красовавшейся на углу скатерти, лежащей у ней на руках.

При входе Тома, она вскочила, бросила скатерть и повисла у него на шее.

– О, мальчик мой! всхлипывала она: – кто бы подумал, что я до этого доживу? Мы разорены… все у нас опишут… все продадут. Кто бы сказал, что отец твой женился на мне, чтоб довести меня до этого положение! У нас ничего не осталось… Мы нищие. Мы будем принуждены идти в богадельню…

Она горячо его поцеловала и, опять сев на свое место, взяла другую скатерть, развернув ее так, чтоб видна была метка. – Бедные Том и Магги стояли в безмолвном горе; головы их были полны грустными мыслями навеянными словами «нищие», «богадельня».

– И подумайте, что я сама пряла лен для этих скатертей, продолжала мистрис Теливер, вынимая и перебирая белье с каким-то странным волнением; на нее было жалко смотреть, особенно припомнив обыкновенную апатичность этой толстой барыни; до сих пор никакое несчастье ее столько не тревожило: – а Джоб Гаксе ткал полотно – я как сейчас помню: я стояла на крыльце, когда он принес его на спине, тогда я еще и не помышляла выходить за твоего отца. А рисунок я сама выбрала… и как отлично я выбелила полотно!.. я – заметила так, как никто еще никогда не видал. Надо вырезать кусок из полотна, чтоб уничтожить метку: это такое особое шитье. И теперь это все продадут… Мои скатерти пойдут в чужие руки; пожалуй, их разрежут и, прежде чем я умру, они уже превратятся в тряпки. Ты не получишь ни одной из них, бедный мальчик, прибавила она, взглянув на Тома с глазами полными слез. – Я их берегла для тебя. Тебе я назначила все скатерти этого рисунка. Магги получила бы большую клетчатую; она гораздо красивее так, в куске, на столе под тарелками она теряет свой эффект.

Том был видимо, тронут, но чрез мгновение, с покрасневшим от гнева лицом, он проговорил:

– Разве тетки допустят их продать, матушка? Знают ли они обо всем этом? Позволят ли они, чтоб вы расстались с вашим бельем? Вы посылали к ним?