ПГТ - Вадим Сериков Страница 26

С целью восстановления баланса папа внедрил смелое инженерное решение. Был куплен эспандер, состоящий из двух металлических ручек и толстых резинок с крючками между ними. Качать мышцы, конечно, никто не собирался, такой ерундой у нас в семье не занимались. Зато резинки прекрасно подходили для закрепления непокорного груза.

Все работало замечательно до одного не очень прекрасного воскресного дня. Когда папа перетягивал сумку резинками, один из крючков сорвался и ударил прямо в отцовский глаз.

Единственным положительным моментом в данной ситуации было то, что папа все же остался с глазом. Почти целым. Все остальное было плохо. Вид у папы был такой, словно он провел выходные не на грядках с семьей, а у самого затрапезного пивного ларька.

Усугубляло ситуацию то, что на своем предприятии он занимал должность парторга, и назавтра как раз должно было состояться ежемесячное партийное собрание. А не пойти папа не мог. Гипертрофированное чувство ответственности не позволяло.

На следующий день он говорил каждому встречному:

– Не поверите: резинка от эспандера!

Думаю, не поверили. И только железобетонный папин авторитет позволил ему избежать оргвыводов начальства.

Вот так, а вы говорите. Запачкаться – легко, отмыться – сложно.

***

Время приближалось к десяти, и мне нужно было торопиться. Без пяти десять я должен был стоять возле местного Управления ЗАГСов.

И я стоял. Без семи десять. Я же пунктуальный донельзя. Стоял до десяти. Потом до пятнадцати минут одиннадцатого. Потом еще пятнадцать минут. А потом, грешным делом, подумал, что Таня решила мне отомстить, и никому она не звонила. Месть была какой-то мелкой, и такого от Танюни ожидать было сложно, но люди меняются. Мало ли что произошло за столько лет. Может, какие обиды накопила. Все, решил я, жду еще пять минут, нет, уже четыре, и отправляюсь восвояси. Хватит.

– Ой, а вы все еще ждете? – раздался позади меня журчащий голосок, тут же сменившийся заразительным смехом.

Я обернулся и никого не увидел. Вернее увидел шляпку, своею экстравагантностью и шармом навевающие мысли о Париже тридцатых годов. Переведя взгляд ниже, я улицезрел и владелицу шляпки.

Полина, так отрекомендовала ее Татьяна, была того роста, который льстит даже самому невысокому мужчине. При этом я ни за что не решился бы назвать ее миниатюрной. Полина была пухла и нежнорумяна. Помимо шляпки на женщине было ярко-алое платье, заканчивающееся сильно выше колен. Пухлых ног своих она явно не стеснялась, хоть я мог бы оспорить такую смелость. Ее глаза, яркие от природы, но и вдобавок обильно накрашенные, смотрели на по-женски оценивающе: мол, что там за кавалер там у подруги завелся? Видимо, Таня пока что не посвятила Полину в свой мезальянс с трактористом.

Про себя я сразу прозвал ее Дюймовка. Ну, как бы подросшая Дюймовочка, которая, вопреки сказке, вышла замуж за крота и прожила с ним в счастливом браке лет двадцать.

– Да вот, пока жду, – развел я руками, – думал, вы уже не придете.

– Как это не приду? – и она опять зашлась смехом, демонстрируя пару золотых зубов. – Обязательно приду. Как же не приду?

"Содержательно общаемся, – подумал я".

– Ладно, пойдемте, – сказала Дюймовка столь игриво, как будто приглашала в номера. – А то у меня еще дел куча. А вы Тане кто? – спросила она, направляясь к дверям.

«Нормально, – опять подумал я. – Какие тактичные люди тут живут».

– Я Тане никто. Однокурсник. Приехал в Белгород по делам, случайно встретились.

Полина обернулась, прищурила глазки, и хмыкнула: мол, ври-ври да не завирайся. Я решил не разочаровывать милую женщину. А то вдруг в архивы не пустит. А у меня Португалия. Понизив голос до доверительной интимности, сказал:

– А вообще-то я приехал из Люксембурга. У меня там вилла и яхта. Хочу украсть Татьяну по древнему кавказскому обычаю и увезти на Тенерифе. Ловить акул.

Моя новая версия вызвала взрыв смеха.

– Какие же вы все, мужики, вруны, – довольная тем, что разоблачила меня на корню, молвила Дюймовка. – На Тенерифе нет акул. Там цивильные пляжи, я была.

Наличие яхты в Люксембурге Полину не смутило. Там она, видимо, не была.

– Спасибо, что согласились мне помочь, – сказал я, когда мы дошли до архива. – Сколько у меня времени?

– Да, хосподи, сидите, сколько хотите. Только документы не уносите с собой, у нас с этим строго. Ну, все, ушла.

И она скрылась за поворотом коридора, распространив за собой легкий шлейф сандала. Запах сандаловых палочек я ненавидел с детства, поэтому знал его хорошо.

***

Очень пожилая, но пребывающая в абсолютно здравом уме женщина-архивариус быстро нашла необходимые мне дела.

Я сел за стол, и внешний мир, как всегда, для меня выключился.

Документы советского периода – это, конечно, не дореволюционные метрики, но тоже вполне осязаемая история. Они сухи и информативны. И это главное. А поэзией будем наслаждаться, когда дело сделаем.

С документами я провозился почти до закрытия. Хотелось убедиться, что ничего не упустил. В сухом остатке оказалось следующее.

Софья Петровна Буженина, мама олигарха Чувичкина, родилась в 1952 году в поселке Разумное. Записи о смерти нет. Ну, это понятно, умерла она в Питере.

Отцом записан Петр Сергеевич Буженин. Сергеевич, понятно! Сергеевич! Последнего-то найденного у Танюни Буженина как звали, а? Как, а? Да Сергей же Петрович! Осталось одно маленькое, но наиважнейшее звено. Найти связь между Петром Сергеевичем и Сергеем Петровичем, и не просто связь, а связь типа "отец – сын". И все, здравствуй, Португалия. «Как прекрасна даль морская, как зовет она сверкая». Это не я пою. Это душа моя поет.

Только зря она пела. Дальше не случилось ни-че-го.

Сведений о Сергее Петровиче Буженине, 1894 года рождения, не было. То есть вообще никаких. Это было странно. Родился человек, судя по метрикам, и сгинул, как не жил. Отсутствовали записи о смерти. Отсутствовали записи о браке. Но, что самое печальное, отсутствовали записи о детях, среди которых я так надеялся найти свой билет в счастливую жизнь.

Более того. На Петра Сергеевича Буженина тоже не было никаких документов, кроме свидетельства о рождении Софьи Петровны! А копия этого свидетельства у меня и так была. Как же так? Ерунда какая-то. Ладно, допустим родившегося до революции дворянина могли и шлепнуть,