Юля Беломлинская - Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин Страница 45

И началось хождение по мукам

На тот конец нехоженой земли

И снова встали наши - Даши-Кати

И вновь они с котомкой за плечом

Ах, сестры, сестры, где же ваши братья?

А братья оказались непричем.

Воровка никогда не станет прачкой...

А нам оно, глядишь не западло

Грязной тачкой - руки пачкать

И то, считай, подруга повезло.

Прости, сестра за горькую судьбину

Ты - помяни, а лучше позабудь...

Вот он бежит, его стреляют в спину,

Он не посмел принять свинца на грудь

Терпи сестра, не уповай на брата,

Он не дошел до первого столба.

Гори, гори, моя родная хата,

Моя всегда горящая изба.

Воровка никогда не станет прачкой,

А нам оно, глядишь и не впервой,

Судьба в ответ раскрыв "Казбека" пачку,

Пролает словно пес сторожевой:

Терпи, сестра, осталось недалече,

И скоро ты воротишься назад,

А время лечит, говорят, что время лечит,

Да время ЛЕЧИТ нас, который век подряд!

Почему- то, "продажной" Дашеньке пришлось трудиться еще тяжелее, чем "честной" Катеньке.

Дашенька однажды сняла лофт в Сохо. Без денег, на документы своего мужа - американского охламона. Рент там был десять штук в месяц. И десять тысяч квадратных метров. Это почти Оперный Театр. Десять тысяч квадратных метров грязных развалин, эта крошечная питерская Барышня с филфака, отстроила, снабдила водопроводом и сдала множеству разных людей - под китайские фабрики, садо-мазные подземелья и т.д.

При этом она не Володя Некрасов - могучий дядька с бородой, а маленькая блондиночка - как раз типа Кореневой.

Мне - пришлось приводить в порядок жалкую тысячу квадратных футов и то, не одной, а с Хвостом, я знаю, что это такое.

Шатающиеся наемные рабочие: поляки- алкаши или мексиканцы - травокуры (если не алкаши и не травокуры, тогда это - профессиональные констракторы, которые стоят в десять раз дороже) и ты, принцессочка-поетессочка, нежная бабочка Северной Пальмиры - при их - прораб.

Он же техник-смотритель.

Изредка еще и парнишка на подхвате.

Ну и социальный работник- психиатр само собой.

Потому что тебе непрерывно рассказывают про умирающего ребенка двоюродной сестры и умоляют дать немного денег вперед - на лекарство малютке. При этом текст общий и какой-то намертво отработанный - ну как детский фольклор в лагерях-больницах - на любое отступление от канона оскорбленный крик:

У нас НЕ ТАК было!

У этих все четко - ни разу ни возникла какая-нибудь несчастная мамаша или невеста, или попавший в больницу старик-отец.

Ребенок Двоюродной Сестры.

Всегда - двоюродной! Я думаю, что это поколениями отшлифованное словосочетание, выдержавшее проверку временем - иногда работодатель - не выдержит и дрогнет.

Я-то в первый раз немедленно выдала денег! И больше этого зайца никогда не видела.

Особенно меня трогает, что этот Ребенок Двоюродной Сестры общий - у поляков с мексиканцами, (поляки и мексиканцы - это единственные в Нью-Йорке синюшники, которые при этом умеют что-то делать руками. Негры - синюшники, умеют только отбивать дробь на пластмассовых ведрах, или просить милостыню).

Занимаясь этими восстановительными работами, начинаешь ощущать себя то ли ПРИДУРКОМ на Беломорканале, то ли в каком-нибудь сталинском фильме, типа "Сказание о земле Сибирской" - в общем, в первых рядах борцов за женскую эмансипацию. Как она подняла эти десять тысяч метров, я, честно говоря, до сих пор не понимаю.

Но одну вещь я в Америке усвоила раз и навсегда, вместо нашего:

"Не посадишь - не поешь"

Видимо очень актуального для последних десяти лет, там:

"Не построишь - не поживешь".

Бедная девушка с недостаточным знанием водопроводного дела - живет плохо.

Даша в результате отличного знания водопроводного дела - теперь уже живет хорошо. Даже уже с любимым мужем. И даже в хорошем городе Лондоне.

Катя - тем временем, поняв, что в текстиле не заработать, освоила энкаустику - это отделочные работы по потолку и стенам. И тоже стала прорабом!

Таким образом, отправившись по двум разным дорожкам (русская литература обозначила бы их как "в проститутки" и "в прачки" - извечный выбор!), обе девушки непонятным образом оказались в должности прорабов на стройке. Вот я и говорю - странный город Нью-Йорк.

Иногда ему хочется все простить за то, что он полностью "Хармса сделал былью". Например, обнаружив вдруг, что твоего православного батюшку зовут Миша Меерсон, а твоего бруклинского адвоката - Вася Киселев. Это настоящий случай из моей жизни.

Катя - уже тоже живет неплохо - она теперь сидит в мастерской и рисует эскизы для этой самой энкаустики.

микеллянджеловское висение в люльке для нее закончилось.

ГЛАВНОЕ, КОНЕШНО, ЧТО ЗУБЫ В ПОРЯДКЕ И ЖОПА ЦЕЛА...

* ЧАСТЬ ВТОРАЯ. *

АЛЕША И ДЖУЛЬЕТТА.

ЛИЧНЫЕ ЦЕННОСТИ.

... Однажды я прибежала к маме на кухню с кассетой своей любимой Вероники Долиной и говорю:

Вот смотри, ее песенки - всем нужны. А мои никому... Почему так выходит?

Потому что она пишет о себе, о своих переживаниях. А ты все о каких-то проститутках да морячках старинных. Попытайся сочинить песню о своей несчастной любви, а не о какой-то очередной бедной девушке - Насте, Кате, Марии...

Я пошла домой и честно стала сочинять о своей любви. До последнего куплета держалась, а потом - сорвалась. Вот что вышло:

Как тяжела Девичья Доля

Уж сколько лет, а счастья нет

И плачет горнишная Поля

Ей изменил ее корнет

Жестокия судьбы капризы

И глубоко на дне речном

Нашла покой бедняжка Лиза

Дворянским брошена сынком

В приюте вечного несчастья

Среди ночи чуть слышен стон

Должно быть вновь приснился Насте

В сапожках лаковых Гастон.

И все Гастоны и корнеты

И в старину и в наши дни

Уже давным-давно воспеты

И только мой злодей в тени.

Не обессудь, обманщик милый

Прости-прощай, неверный друг

О том, как я тебя любила

Мне петь и плакать - недосуг!

... Очень легко писать о любви, как об абстрактной идее. А о собственных любовных переживаниях легче написать стихи, чем прозу. "Проза" слово-то какое! То-то и оно что - ПРОЗА. Набоков написал о любви в "Лолите". Куприн в "Гранатовом браслете" написал о влюбленности - это все же другое. У Пастернака - любовь в "Докторе Живаго". Где еще любовь? Больше мне и не вспомнить. Вся русская литература - ЛЮБОВЬ. Огромная страстная ЛЮБОВЬ - к жизни, к России, к литературе, к красоте божьего мира, к ЛЮБВИ. А любовь? Ну просто, к Бедной Девушке? Или к Коварному Гастону?

Ну та, которая у горьковской Насти в книжке "Роковая Любовь" ?

- Где она?

- Она у Насти в книжке "Роковая Любовь"...

"Сестры - Жалость и Нежность - тяжелую розу сосут..."

Это я попыталась вспомнить Мандельштама, перепутала и вышла нечаянно вот такая формула любви.

Это не пост модернизм - скорее Оговорка по Фрейду. На самом деле там:

"Сестры - тяжесть и нежность

Одинаковы ваши приметы.

Медуницы и осы тяжелую розу сосут..."

Вот так, пошла и посмотрела в книжке.

Но перепутала я хорошо - так в народных песнях "улучшают" слова - от поколения к поколению.

А у нас - ТАК пели...

СЕСТРЫ - ЖАЛОСТЬ И НЕЖНОСТЬ ТЯЖЕЛУЮ РОЗУ СОСУТ...

........................................................................................................................................................

ТЫ ТОЛЬКО ДЛЯ ТОГО И СВЯЗАЛАСЬ СО МНОЙ, ЧТОБ, КОГДА Я ПОМРУ - МЕМУАРЫ

НАПИСАТЬ!

Отстань от меня, какие мемуары?

Вот такие, как все эти старые пезды пишут. Вдовы великих людей! Все по книжке написали! Невозможно читать чудовищную хуйню, которую все они пишут! И ты тоже - только и ждешь, чтобы я помер - скорей за мемуары - зарабатывать на моих костях!

( Он в очередной раз произнес эту тираду - уже по телефону из Парижа.)

Знаешь, что - ты меня достал с этими мемуарами. По-моему, ты страшно переживаешь, что о тебе при жизни мало мемуаров пишут. И что основную массу, которая выйдет уже после смерти, тебе прочитать не удастся. Вообщем, считай - ты меня уговорил! Я сажусь за мемуары. Тебе же первому их и пришлю.

Представляю, что ты напишешь! Напишешь, что я твой сладкий мальчик Алешенька, а ты моя еврейская мамочка, да?

Тут у меня как обычно от обиды потемнело в глазах, но стаканами бесполезно было бросаться - до Парижа все равно не добросишь. Он ударил в самое больное место. Можно сказать, замахнулся на Святое.

Да, ты был мой мальчик Алешенька. А я - твоя еврейская мамочка. На дворе год эдак, 43-й. Ты маленький и слабый - но очень стараешься помочь один ты у меня мужчина остался...

А еще больше мы были похожи на вдового папу алкоголика и его 10-летнюю, не по годам хозяйственную, дочь-сироту. Папаня иногда дерется спьяну, но она его жалеет и понимает. И вообще она в доме - за бабу. Ей надо и в школе успевать и за ним присматривать. А он - добрый...

А еще мы смахивали на двух детей, прибитых к друг другу Гражданской войной - девочка постарше - ей уж 14, а ему - 11. Худо вокруг - 18-й год, красные, зеленые, золотопогонные... А эти - прижались и выживают...