Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин Страница 45

– Мы вот чо, мужики, сделаем, – отряхиваясь от снега, предложил Володей. – Мы разделимся. Дядя Филипп у костра остаётся... Мы с Любимом пойдём к туфанам. Река щас наверняка стала. Без лыж нам в Учур пути нету. И одёжа нужна тёплая... Жди нас тут дня три аль четыре. Не дождёшься – домой ступай. А нашим передашь, мол... – тут голос Володея дрогнул, – далеко убрели.

– А кресало-то взяли? – Любим, уже изрядно отошедший от костра, кинулся обратно. Но старый казак его остановил:

– Не ворочайся, Любимко! Худая примета. Сам принесу.

– А провались они, эти туфаны! – Любим обессилено рухнул в снег, выдохнув вместе с крошками заглочённого с бороды снега влажный пар. – Не могу боле... ноги одеревенели...

– А к Милке-то кто рвался? – Володей присел рядом. Не верилось, что жизнь кончится в этом жутком лесу, что не повидает ни Стешку, ни сына. Стешка-то уж, поди, родила. «Всё про сына... а вдруг там девка?» – подумал Володей и расхохотался от этой неожиданной мысли. – Слышь, Любим? Я всё мерекаю, кого родила Стешка. Вдруг девку, а?

Любим равнодушно пошевелил спёкшимися губами, уронил голову на руки, зарывшиеся в снег. Всё немило теперь, всё одинаково: смерть, жизнь...

Показная Володеева бодрость не могла обмануть Любима. Он равнодушно вслушивался и засыпал. Очнулся от боли на лице. Это Володей тёр ему снегом щёки, приводил в сознание. Обшарив карманы Любимовы, рывком вздёрнул его, закричал:

– Кресало где? Тебя спрашиваю, чурка? Где кресало?

– Там, – вяло махнул рукой Любим. Помнил, что было кресало в кармане, где-то в пути выпало.

– Фофан! – выругался Володей и, забыв о смертной усталости, об истраченных до последней капли силах, зашагал обратно. «Не помру я, не-ет!» – внушал себе, словно спорил с лесом, который любил до самозабвения, верил ему, иной раз думая, что у леса есть душа. Не может он, лес, подвести Володея, своего друга, выручит.

А сил уже не было. «Это же конец?» – остановившись, подумал Володей. Разве сыщешь в таком огромном лесу крохотную железку и камень? Но свершилось чудо. Они лежали в снегу, у самых ног Володея. Он глазам своим не поверил, зажмурился... Раскрыв, затряс головой: уж не бред ли? Нет, точно: и камень, и чуть поодаль кресало лежали перед ним. Схватив их, Володей крепко зажал кулак и закричал на весь лес: «Нашё-ёл! Нашё-ёлл!!!».

Разведя костёр, подтащил Любима к огню, стянул с него залубеневшие рукавицы. Пальцы были белы, не гнулись. Разогнав кровь в омертвевших жилах, погрел в поле терлика руки. Любим застонал.

– Терпи, казак. Я щас промышлять пойду. – Набив мха в сапоги, под грудь и за пазуху, взял самопал и ушёл.

Мороз набирал силу, но теперь Володею было тепло. «Голь на выдумки хитра», – посмеивался Володей.

Пройдя с полверсты, увидал бугор, отверстие, из которого шёл пар. Мишка! Но из «берлоги» выскочила серая собака, злобно кинулась на Володея.

– Ххо! – сердито окликнул её кто-то. Пятясь задом, выбрался человек, Егор.

– На ловца и зверь бежит! – обняв его, усмехнулся Володей. – А я было подумал, что тут медведь...

– К тебе шёл... Буран застиг... – высвобождаясь из крепких объятий Володея, сказал Егор. Что-то крикнул, и из берлоги выбрались ещё два охотника.

– Долго ты шёл, друг! Мы с Любимом едва не околели. А там, у реки, старик остался. Может, замёрз...

– Жив! Мы ему парку, пимы оставили... Еды тоже. Ждёт вас.

– Вон как! А я грешил: мол, не бросил ли меня Егор. Не осуди на худом слове.

– Любим где?

– Тут рядом. Всё Милкой бредит.

– Останется – женим. Другу девки не жалко.

– Как же он останется? Служить ведь. Да и вам дружба с Русью на пользу. Русь – это сила, брат!

Туфаны между тем вынесли из «берлоги» меховую одежду, лыжи, обтянутые камусом, подали Володею.

– Голоден? – спросил молодой вождь.

– Пожевал бы... в брюхе всё ссохлось. Вишь, на медведя пошёл. Не залай собачонка, стрельнул бы... – посмеивался Володей, думая, что и впрямь мог выстрелить, случайно убить своего побратима.

– А мы давно тебя слышали... – усмехнулся Егор. За эти несколько дней он неузнаваемо изменился, стал суровей, казался старше. Подле пухлых смугло-румяных губ пролегли волевые жёсткие складки.

«Вот она, власть-то! – подумал Володей. – Неужто и я таким буду, когда чинов достигну?» В это как-то не верилось.

– Надевай лыжи, – сказал вождь. Своим путникам велел отправляться в стойбище.

Любим уже пришёл в себя, грел над костром онучи. Увидев Егора, удивлённо крикнул:

– Доброго медведя привёл!

– Ага. Медведь наособицу. Поклон от Милки тебе принёс.

Старая ель от огня ли, от мороза ли лопнула у корневища, распахнула полы коричневой своей душегрейки, из-под которой сливочно просвечивал ствол. Кора сочилась таявшей смолкой. Сизым мехом над ней пушился