Бабушка, которая хотела стать деревом - Маша Трауб Страница 50

– Мам, а можно без лишнего драматизма? Допустим, я не буду бегать с тряпкой по твоей могиле, а просто закажу круглогодичный уход – сейчас на всех кладбищах есть такая услуга. Внуки приедут раз в несколько лет, цветочек положат. Что такого? В чем трагедия? – спросила я.

Если честно, говорила с трудом. Пыталась шутить. Но я не могла признаться, что мне как раз нужно место, куда я смогу приходить хотя бы раз в год. Посадить цветы, провести рукой по памятнику, смахивая пыль или снег. Именно мне, дочери, хочется смотреть на мемориальную доску и знать, что разговариваю с мамой, рассказывать про внуков, советоваться. Да, я такая, занудная, приземленная. И да, из-за мамы я узнала, что такая доска называется мемориальная, а не могильная, как думала. Хочется спросить у мамы – зачем она заставила меня узнать об этом раньше времени?

А как я буду разговаривать с прахом, развеянным над Тереком? Это уже совсем странно. Мне что, к небесам обращаться? Зачем пугать близких? А что я скажу детям? Почему у всех бабушки лежат в земле, а наша летает не пойми где. И прийти на могилу не получится, потому что и могилы-то нет. На могилу цветы можно положить, а что полагается развеянному праху? Воздушный шарик запустить?

В общем, я очень надеялась, что мама передумает, как с ней случается почти всегда. Сегодня у нее кремация, а завтра она захочет стать частью ДНК дерева. Послезавтра решит упокоиться в земле в самом дорогом гробу, а еще через день вернется, например, к идее с фейерверком. Но нет, моя мама опять оказалась в своем репертуаре. Я точно решу стать ДНК дерева, фейерверком раньше нее.

– Мам, помоги выбрать эскиз, – пришла ко мне дочь. Ей четырнадцать, она все еще нежный цветочек, который я хочу оберегать от всех бед мира столько, сколько смогу. Учится в знаменитой художественной школе имени Серова. Обожает скульптуру.

– Для чего? – уточнила я.

– Бабушка попросила сделать ей эскиз для памятника. Только ты же знаешь, мы пока носы лепим, я целиком плохо фигуры леплю, – объяснила дочь.

– Какого памятника? – У меня внутри все похолодело.

– Бабушка хочет себе памятник поставить. Но они такие разные. Во дворе художки стоит бюст Сурикова. Но мы еще головы целиком не лепим. – Сима, кажется, была расстроена, что не может помочь бабушке с бюстом.

– Хорошо, я уточню у бабушки, что конкретно она желает видеть в эскизе, – пообещала я.

– Да, у меня еще физика и география, – ответила с облегчением дочь. Она очень ответственная девочка, чем пользуются не только учителя и одноклассники, но, оказывается, и бабушка. Если Симу о чем-то попросить, она не успокоится, пока не исполнит просьбу.

– Мам! Ты в своем уме? – позвонила я и начала кричать. Ну ладно, Вася, любимый внук привык к причудам бабушки, но зачем привлекать к собственным развлечениям еще и внучку?

– И что я опять сделала? – Мама говорила томно.

– Что сделала? Попросила собственную внучку нарисовать эскиз памятника! Это нормально, с твоей точки зрения? – орала я. – Ты бы еще ее попросила выкопать тебе могилу и потом закопать!

– Но она такая талантливая! А кого еще мне просить? Какие варианты? Симочка сделает лучше всех! У нее дар – в меня! – ответила мама, не понимая, чего это я воплю с утра пораньше.

– Мам, ты не рисуешь и не лепишь! Ты хоть понимаешь, что ребенок не может рисовать эскиз памятника на кладбище для своей бабушки? – У меня начал дергаться глаз.

– Ой, ну какая разница, какой эскиз делать? Это же творчество! – Мама искренне не понимала, в чем проблема. – Она такие прекрасные барельефы лепит. Присылала мне фотографии.

– Барельеф – это не надгробный памятник! – закричала я.

– Ой, ну что ты такая нервная уже с утра? Она же видела бюсты писателей, художников, которые уже умерли.

– Ты не Суриков и не Серов, и даже не Вера Мухина! – продолжала кричать я.

– Какая ты все-таки с утра неприятная. Не хочу с тобой говорить. Позвони позже! – Мама бросила трубку.

Ну да, я неприятная, а мама обиделась, что я не считаю ее Верой Мухиной или Серовым. Нормальная позиция. И моя дочь вполне может слепить бюст бабушки для ее надгробия. Все в порядке вещей.

У меня дергался не только глаз. Я разодрала себе шею. Начинаю расчесывать язвы под волосами. Едва успевают зажить, как снова что-то случается. Однажды я откинула волосы и показала язвы маме, чтобы она уже начала вести себя разумно. Все врачи в один голос заявили, что все от стресса. Посоветовали лечить внутренне – антидепрессантами, а не наружно.

Мама посмотрела на мою шею и объявила:

– Ну, посыпь присыпкой или крахмалом. Крахмал даже лучше.

– Это не раздражение на попе младенца. Я нервничаю, поэтому расчесываю, – ответила я.

– Ну, намажь руки горчицей, я не знаю… – посоветовала мама.

Ну да, как в моем детстве. Если кто-то из детей сосал палец, ему мазали палец горчицей, чтобы отучить. При чем здесь нервы? Вообще ни при чем. Если кто-то из девочек накручивал на палец волосы, теребил кончик косы, их брили налысо, машинкой. Ну а зачем разбираться? Нет волос – нет проблемы.

– Мама, пожалуйста, я похороню тебя как захочешь и где захочешь, только не вовлекай в это внуков, – попросила я, уже расплакавшись.

В селе, том самом, где я выросла, к похоронам относились по-деловому. Требовалось непременно соблюсти приличия. Мы всем классом ходили прощаться с нашей одноклассницей Зариной, умершей от менингита. Гроб стоял в доме на столе, и мы по очереди подходи и прощались. Обязательно нужно было плакать и целовать покойницу в лоб. Плакала я искренне и очень горько, а поцеловать так и не смогла, только наклонилась для вида. Потом мы отходили в сторону и ждали, когда остальные простятся. Я оказалась рядом с бабушкой Софой. Она была прабабушкой Зарины. Не знаю, что меня тогда потрясло больше всего: Зарина, лежавшая в гробу и совсем на себя непохожая, будто другой человек, или бабушка Софа, причитавшая, что Зариночка замерзнет в одном платьице. Почему два или три на нее не надели? И платок не положили! Как она