Николай Гумилев - Шестое чувство Страница 7

На берегу моря

Уронила луна из ручек —Так рассеянна до сих пор —Веер самых розовых тучекНа морской голубой ковер.

Наклонилась… достать мечтаетСеребристой тонкой рукой,Но напрасно! Он уплывает,Уносимый быстрой волной.

Я б достать его взялся… смело,Луна, я б прыгнул в поток,Если б ты спуститься хотелаИль подняться к тебе я мог.

Искусство

Созданье тем прекрасней,Чем взятый материалБесстрастней —Стих, мрамор иль металл.

О светлая подруга,Стеснения гони,Но тугоКотурны затяни.

Прочь легкие приемы,Башмак по всем ногам,ЗнакомыйИ нищим, и богам.

Скульптор, не мни покорнойИ вялой глины ком,УпорноМечтая о другом.

С паросским иль каррарскимБорись обломком ты,Как с царскимЖилищем красоты.

Прекрасная темница!Сквозь бронзу СиракузГлядитсяНадменный облик муз.

Рукою нежной братаОчерчивай уклонАгата,И выйдет Аполлон.

Художник! АкварелиТебе не будет жаль!В купелиРасплавь свою эмаль.

Твори сирен зеленыхС усмешкой на губах,СклоненныхЧудовищ на гербах.

В трехъярусном сияньеМадонну и Христа,ПыланьеЛатинского креста.

Все прах. – Одно, ликуя,Искусство не умрет.СтатуяПереживет народ.

И на простой медали,Открытой средь камней,ВидалиНеведомых царей.

И сами боги тленны,Но стих не кончит петь,Надменный,Властительней, чем медь.

Чеканить, гнуть, бороться, —И зыбкий сон мечтыВольетсяВ бессмертные черты.

Гиппопотам

Гиппопотам с огромным брюхомЖивет в яванских тростниках,Где в каждой яме стонут глухоЧудовища, как в страшных снах.

Свистит боа, скользя над кручей,Тигр угрожающе рычитИ буйвол фыркает могучий,А он пасется или спит.

Ни стрел, ни острых ассагаев, —Он не боится ничего,И пули меткие сипаевСкользят по панцирю его.

И я в родне гиппопотама:Одет в броню моих святынь.Иду торжественно и прямоБез страха посреди пустынь.

Открытие Америки

Поэма

Песнь первая

Свежим ветром снова сердце пьяно,Тайный голос шепчет: «Все покинь!»Перед дверью над кустом бурьянаНебосклон безоблачен и синь,В каждой луже запах океана,В каждом камне веянье пустынь.

Мы с тобою, Муза, быстроноги,Любим ивы вдоль степной дороги,Мерный скрип колес и вдалекеБелый парус на большой реке.Этот мир, такой святой и строгий,Что нет места в нем пустой тоске.

Ах, в одном божественном движенье,Косным, нам дано преображенье,В нем и мы – не только отраженье,В нем живым становится, кто жил…О пути земные, сетью жил,Розой вен вас бог расположил!И струится, и поет по венамРадостно бушующая кровь.Нет конца обетам и изменам,Нет конца веселым переменам,И отсталых подгоняют вновьПлетью боли Голод и Любовь.

Дикий зверь бежит из пущей в пущи,Краб ползет на берег при луне,И блуждает ястреб в вышине, —Голодом и Страстью всемогущейВсе больны, – летящий и бегущий,Плавающий в черной глубине.

Веселы, нежданны и кровавыРадости, печали и забавыДикой и пленительной земли.Но всего прекрасней жажда славы,Для нее родятся короли,В океанах ходят корабли.

Что же, Муза, нам с тобою мало,Хоть нежны мы, быть всегда вдвоем!Скорбь о высшем в голосе твоем:Хочешь, мы с тобою уплывемВ страны нарда, золота, кораллаВ первой каравелле адмирала?

Видишь? Город… веянье знамен…Светит солнце, яркое, как в детстве,С колоколен раздается звон,Провозвестник радости, не бедствий,И над портом, словно тяжкий стон,Слышен гул восторга и приветствий.

Где ж Колумб? Прохожий, укажи!В келье разбирает чертежиС нашим старым приором Хуаном.В этих прежних картах столько лжи,А шутить не должно с океаномДаже самым смелым капитанам.

Сыплется в узорное окноЗолото и пурпур повечерий,Словно в зачарованной пещере,Сон и явь сливаются в одно,Время тихо, как веретеноФеи-сказки дедовских поверий.

В дорогой кольчуге Христофор,Старый приор в праздничном убранстве,А за ними поднимает взорТа, чей дух – крылатый метеор,Та, чей мир в святом непостоянстве,Чье названье Муза Дальних Странствий.

Странны и горды обрывки фраз:«Путь на юг? Там был уже Диас…»– Да, но кто слыхал его рассказ?.. —«…У страны Великого МоголаОстрова…» – Но где же? Море голо.Путь на юг… – «Сеньор! А Марко Поло?»

Вот взвился над старой башней флаг,Постучали в дверь – условный знак, —Но друзья не слышат. В жарком споре —Что для них отлив, растущий в море!..Столько не разобрано бумаг,Столько не досказано историй!

Лишь когда в сады спустилась мгла,Стало тихо и прохладно стало,Муза тайный долг свой угадала,Подошла и властно адмирала,Как ребенка, к славе увелаОт его рабочего стола.

Песнь вторая

Двадцать дней, как плыли каравеллы,Встречных волн проламывая грудь.Двадцать дней, как компасные стрелыВместо карт указывали путь,И как самый бодрый, самый смелыйБез тревожных снов не мог заснуть.

И никто на корабле, бегущемК дивным странам, заповедным кущам,Не дерзал подумать о грядущем.В мыслях было пусто и темно.Хмуро измеряли лотом дно,Парусов чинили полотно.

Астрологи в вечер их отплытьяВысчитали звездные событья,Их слова гласили: «Все обман».Ветер слева вспенил океан,И пугали ужасом наитьяТемные пророчества гитан.

И напрасно с кафедры прелатыСтолько обещали им наград,Обещали рыцарские латы,Царства обещали вместо платы,И про золотой индийский садСтолько станц гремело и баллад…

Все прошло, как сон! А в настоящем —Смутное предчувствие беды,Вместо славы – тяжкие трудыИ под вечер – призраком горящим,Злобно ждущим и жестоко мстящим —Солнце в бездне огненной воды.

Хозе помешался и сначалаС топором пошел на адмирала,А потом забился в дальний трюмИ рыдал… Команда не внимала,И несчастный помутневший умБыл один во власти страшных дум.

По ночам садились на канатыИ шептались – а хотелось выть:«Если долго вслед за солнцем плыть,То беды кровавой не избыть:Солнце в бездне моется проклятой,Солнцу ненавистен соглядатай!»

Но Колумб забыл бунтовщиков,Он молчит о лени их и пьянстве.Целый день на мостике готов,Как влюбленный, грезить о пространстве.В шуме волн он слышит сладкий зов,Уверенья Музы Дальних Странствий.

И пред ним смирялись моряки:Так над кручей злобные быкиТопчутся, их гонит пастырь горный,В их сердцах отчаянье тоски,В их мозгу гнездится ужас черный,Взор свиреп… и все ж они покорны!

Но не в город и не под копьеСмуглым и жестоким пикадорамАдмирал холодным гонит взоромСтадо оробелое свое,А туда, в иное бытие,К новым, лучшим травам и озерам.

Если светел мудрый астролог,Увидав безвестную комету,Если, новый отыскав цветок,Мальчик под собой не чует ног,Если выше счастья нет поэту,Чем придать нежданный блеск сонету,

Если, как подарок, нам данаМыслей неоткрытых глубина,Своего не знающая дна,Старше солнц и вечно молодая…Если смертный видит отсвет рая,Только неустанно открывая:

– То Колумб светлее, чем женихНа пороге радостей ночных,Чудо он духовным видит оком,Целый мир, неведомый пророкам,Что залег в пучинах голубых,Там, где запад сходится с востоком.

Эти воды богом прокляты!Этим страшным рифам нет названья!Но навстречу жадного мечтаньяУж плывут, плывут, как обещанья,В море ветви, травы и цветы,В небе птицы странной красоты.

Песнь третья

«Берег, берег!..» И чинивший знамяЗамер, прикусив зубами нить,А державший голову рукамиСразу не посмел их опустить.Вольный ветер веял парусами,Каравеллы продолжали плыть.

Кто он был, тот первый, светлоокий,Что, завидев с палубы высокойВ диком море остров одинокий,Закричал, как коршуны кричат?Старый кормщик, рыцарь иль пират,Ныне он Колумбу – младший брат!

Что один исчислил по таблицам,Чертежам и выцветшим страницам,Ночью угадал по вещим снам, —То увидел в яркий полдень самТот, другой, подобный зорким птицам,Только птицам, Муза, им и нам.

Словно дети, прыгают матросы,Я так счастлив… нет, я не могу…Вон журавль смешной и длинноносыйПолетел на белые утесы,В синем небе описав дугу,Вот и берег… мы на берегу.

Престарелый, в полном облаченье,Патер совершил богослуженье,Он молил: «О боже, не покиньГрешных нас…» – кругом звучало пенье,Медленная, медная латыньПороднилась с шумами пустынь.

И казалось, эти же поляныНам не раз мерещились в бреду…Так же на змеистые лианыС криками взбегали обезьяны.Цвел волчец. Как грешники в аду,Звонко верещали какаду…

Так же сладко лился в наши грудиАромат невиданных цветов,Каждый шаг был так же странно нов,Те же выходили из кустов,Улыбаясь и крича о чуде,Красные, как медь, нагие люди.

Ах! Не грезил с нами лишь один,Лишь один хранил в душе тревогу,Хоть сперва, склонясь, как паладинНабожный, и он молился богу,Хоть теперь целует прах долин,Стебли трав и пыльную дорогу.

Как у всех матросов, грудь нага,В левом ухе медная серьгаИ на смуглой шее нить коралла,Но уста (их тайна так строга),Взор, где мысль гореть не перестала,Выдали нам, Муза, адмирала.

Он печален, этот человек,По морю прошедший, как по суше,Словно шашки, двигающий душиОт родных селений, мирных негК диким устьям безымянных рек…Что он шепчет!.. Муза, слушай, слушай!

«Мой высокий подвиг я свершил,Но томится дух, как в темном склепе.О великий боже, боже сил,Если я награду заслужил,Вместо славы и великолепийДай позор мне, вышний, дай мне цепи!

Крепкий мех так горд своим вином,Но когда вина не стало в нем,Пусть хозяин бросит жалкий ком!Раковина я, но без жемчужин,Я поток, который был запружен, —Спущенный, теперь уже не нужен».

Да! Пробудит в черни площаднойТолько смех бессмысленно-тупой,Злость в монахах, ненависть в дворянствеГений, обвиненный в шарлатанстве!Как любовник, для игры инойОн покинут Музой Дальних Странствий…

Я молчал, закрыв глаза плащом.Как струна, натянутая туго,Сердце билось быстро и упруго,Как сквозь сон я слышал, что подругаМне шепнула: «Не скорби о том,Кто Колумбом назван… Отойдем!»

Памяти Анненского