«Ненужный» Храм - Роман Воронов Страница 8

Но занавес поднялся (точнее, распахнулся), и восторженным зрителям предстала новая мизансцена. Пещера из клочков бумаги и картона, Отшельник, старец с землистого цвета лицом и синими пуговицами вместо глаз, сидящий неподвижно в углу, и трепыхающийся перед его носом на своих животворящих нитках бесенок.

– Отшельник, я к тебе с вопросом, – с нескрываемыми женскими нотками в голосе сообщил трясущийся перед святым посланец ада.

Полностью обездвиженный старец задвигал нижней челюстью, толкаемой снизу тонким стержнем: – Что волнует Хозяина твоего, коли заставил идти слугу тьмы на верный свет?

– Как догадался, что не сам я? – спросил бесенок, изображая крайнее удивление, схватившись ватными ручонками за приклеенные рога.

– Пещера инока не декольте толстухи

И не карман ростовщика,

Полакомиться нечем, кроме оплеухи,

– раздался голос из толпы, и послышались одобрительные смешки, а ободренный стихоплет закончил:

– И по лбу звонкого щелчка.

– Вот и ответ, – задергал челюстью Отшельник.

Бесенок повернулся к публике задом, согнулся и постучал мышиным хвостом по ягодицам, издав при этом характерный звук. «Зал» взорвался аплодисментами.

– Хозяин спрашивал про святость, – обратился бесенок к Отшельнику, когда народ успокоился, – расскажешь – и я получу копыта, а то уж больно неудобно ходить по земле.

– Пути земные непростые, – согласился Отшельник, похлопав нижней челюстью по верхней. – Что ж, попробую справить тебе обувку, во имя Отца, Сына и Духа Святого.

Нити, ведущие к рукам Отшельника, ловко изобразили накладывание креста, при этом бесенок отскочил в другой угол, как от ладана.

– Ты больше так не делай, у меня слабая нервная система, – взмолился он, – а пятки жжет слово твое, как на сковородке.

– Я начал говорить, – произнес спокойно Отшельник, – хочешь копыта – терпи. К святости можно прийти тремя Путями: через Отца, Сына и Святого Духа.

Он перекрестился опять, а едва оправившийся бес полетел в угол заново.

– Под сенью Отца, – продолжил Отшельник, – святость достигается Верой, под сенью Сына – Жертвой, а Дух Святой проведет через Осознание. Понятно ли тебе, балбес?

– Он не балбес, а просто бес, – закричали из «зала», и публика разразилась хохотом.

– Истину глаголишь, раб Божий, – прохрипел, сдерживая смех, Отшельник. – Так понятно ли тебе, бес?

– Откуда ж понять, у нас все по-другому, – обиделся вертлявый гость из преисподней, отряхивая непослушными руками свою черную шкурку. Отшельник вытаращил синие пуговицы на бесенка и спросил: – Что делаешь в чертогах Хозяина с душегубом?

– Сразу на сковородку, и масла побольше, – воспрянул духом чертенок.

– А с полюбовником?

– Сперва любодей извинится перед всеми, как, говорить не стану, а уж потом на сковородку, – рогатое, но пока еще не окопыченное существо потерло руки.

Отшельник довольно закивал фарфоровой башкой: – А воришка?

– Зависит от того, скольких и на сколько надул. Вообще, в рудники к Хозяину, пока не сработает «эквивалент умыкнутого», а потом на сковородку, – бесенок мечтательно задрал черные глазенки вверх. – С маслицем.

Отшельник развел в стороны деревянные ладони: – Значит, каждый окажется на сковородке рано или поздно.

– Ага, – согласился улыбающийся бес, – кара неизбежна.

– Так и здесь, – заключил Отшельник, – Жертва – самый быстрый путь к святости, Вера – срединный, а Осознание – долгий, очень долгий.

– С адом понятно, а вот с раем – не очень, – вылетела из притихшего «океана» реплика.

– И чего это тебе с адом понятно? – огрызнулся бесенок: – Попадись ты мне, – и он погрозил крикнувшему кулаком.

– Между жертвой Христа и его вознесением три дня, – успокаивающим тоном произнес Отшельник. – Конечно, это метафора, но многие верующие истинно в одно мгновение, не предав, не отступив, возложив на жертвенник самих себя, обретали святость. Посему этот Путь самый короткий, но и самый трудный.

– Где уж многие? – съязвил бесенок. – Вон он, в одиночестве, – и указал пальцем на шпиль собора.

Тут же прямо в рогатую физиономию ударил огрызок от яблока, пущенный из зала чьей-то верной рукой.

– Следи за словами, – хохотнул Отшельник, дернув челюстью.

– Путь Веры – это средняя дистанция. Уверовав, человек не обращает внимания на искусы твоего Хозяина, спотыкаясь и попадая лишь в самые изощренные силки. Вера затрагивает сердце, но не удовлетворяет разум, и поэтому требуется время, несколько жизней, для достижения святости.

– Вера камень точит, – заметили из толпы.

– Я тебя запомнил, – ухмыльнулся бесенок, – предстанешь предо мной, и вода, капля за каплей, будет точить твой лоб.

Сказав это, представитель преисподней на всякий случай пригнулся, справедливо опасаясь в свой адрес яблока, камня или еще какого-нибудь снаряда.

Отшельник покачал головой: – Ты неисправим, но продолжим. Самая долгая дорога – это Путь Осознания, анализ собственного опыта, попытка головой понять то, что познается сердцем. Мучительные ночи, слова разочарования, бытие, подтверждающее обратное, – вот что ждет идущего по этой стезе.

– А если покороче? – последовал выкрик из палатки, увешанной шкурами лисиц, соболей и кроликов.

– Да, народу не понятно, – поддакнул бесенок, уткнув руки в бока и высоко задрав хвост.

– Можно совсем коротко, – спокойно сказал Отшельник. – Тот, кто идет к святости Верой, несет крест Отца. Его жизнь – разговор с Лукавым, ибо Хозяин есть антипод Творца и по силам только Ему.

Идущий путем Жертвы, несет крест Сына и разговаривает с Богом, что и понятно. Тот же, кто выбрал Осознание, водрузил на спину крест Духа Святого и разговаривает с собой, ибо беседа с собой через Дух есть общение с Создателем, частию которого ты являешься.

– Браво! – завопил бесенок, выделывая причудливые па и руками, и ногами, а практически неподвижный доселе Отшельник поднялся в своем углу и низко поклонился публике.

Створки «занавеса» едва успели закрыться, как в них полетели и яблоки, и камни, и черт знает что еще – все, что было в карманах разнуздавшейся толпы.

– Антракт, – загробным голосом возвестили из-за колес повозки, и хохочущий народ потянулся к торговым рядам, в основном тем, что предлагали съестное и напитки.

Возникшее оживление на площади спугнуло ворон, изрядно загадивших перекладину креста, и, пока они делали большой круг над городом, Иисус, облегченно вздохнув, задумался об увиденном спектакле, решая, чем же он закончится.

Не успела уважаемая публика, опустошив карманы, взамен набить желудки жареным, печеным, сваренным в чанах, нарубленным мелкими кусочками, очищенным от шкурок и кожуры, посахаренным, сдобренным, заправленным орешками и изюмом, как занавес кукольного театра с грохотом распахнулся, и уже знакомый инфернальный голос из-под повозки прорычал: – Где ты, слуга мой, предстань сию минуту пред очи красные мои.

Толпа, запихивая на ходу во рты все, что было в руках,