Ольга Покровская - Пока горит огонь (сборник) Страница 24

Елена задумывалось порою, что же ее, в принципе, держит на этом свете, что заставляет тащиться изо дня в день, борясь с отвращением к окружающему миру, особенно к мужчинам, которые его населяли. По характеру слишком спокойная, уверенная в себе и незлобивая, она до последнего момента не допускала мысли, что человек, находящийся рядом, способен на самое низкое и коварное предательство. И когда все же это оказывалось правдой, обижалась не на предавшего ее человека, а на себя саму. Елена была идеалисткой с ранних лет и осталась ею до встречи с этим мужчиной, c Володей. Повстречав его, она почти сразу почувствовала, что, возможно, именно этого человека ждала всю свою жизнь.

Когда-то, много лет назад, избавляясь от ребенка только что любимого, а теперь навсегда чужого мужа, Елена приказала себе не просить, не бояться и никому никогда не верить. И вот теперь… Володя спросил, любила ли она его? Конечно, сейчас она могла бы точно ответить, что не любила, что не помнит ни его запаха, ни лица, ни когда-то таких милых ее сердцу привычек бывшего возлюбленного.

Этот самый муж был младше Елены, как ей тогда казалось, на целую вечность. Почти на шесть лет. Он был похож на молодого греческого бога, с копной черных, чуть вьющихся волос, молодым тонким гибким телом, обжигающим взглядом карих глаз. Что и говорить, красив был ее муж, многие на него заглядывались. Елена к моменту их знакомства окончила институт и начала свой путь в большой бизнес, парень же, приезжий покоритель женских сердец, только окончил первый курс того института, где Елена проходила аспирантуру.

И вот однажды, лениво греясь на будоражащем кровь майском солнышке в институтском дворе, этот паренек засек молодую аспирантку, спешащую по своим делам на кафедру. Будущий муж оказался парнем весьма нахальным и не пропустил мимо симпатичную женщину. Кроме того, когда выяснилось, что понравившаяся ему аспирантка еще и торгпредская дочка, разъезжавшая на собственной «Волге» с водителем, вообще пришел в неописуемый восторг и приложил все усилия для покорения истосковавшегося по любви сердца Елены Владимировны.

Елена, к своему стыду, потом признавала, что очень легко позволила поселиться в своей душе постороннему человеку, явившемуся покорять столицу из далекого Пятигорска. Не устояла перед наглым молодым напором хамоватого полумужчины-полуподростка и скоропостижно вышла за него замуж, как ей казалось, навсегда и по очень большой и светлой любви.

Новоиспеченный муж быстро освоился в Москве, обжился в квартире на Остоженке, и его нестираные рубашки и прочие предметы личного обихода можно было теперь найти в любом темном углу просторных торгпредских хором. Когда же парень окончательно сжился с доселе незнакомой ему роскошью московского дома, то начал потихоньку сдавать в близлежащую скупку предметы антикварного интерьера, приобретенные Елениным отцом за годы разъездов по Европе. Елене же муж хвалился, что устроился подрабатывать в одну из частных юридических фирм.

Дальше все случилось, как в дешевом водевиле: Елена любила, задыхалась от счастья, глядя на этого юного Бога Любви. Он же, оставаясь один дома, сначала стесняясь, а потом и открыто стал приводить туда всякие компании. В какой-то момент, в разгар самой разухабистой пьянки, когда одна из приглашенных девиц восседала на коленях молодого мужа с задранной юбкой, на квартиру пожаловал разъяренный тесть.

Разумеется, после такого пердюмонокля муж Елены был выдворен обратно в общежитие со строгим наказом более никогда не переступать порог роскошной квартиры. Елена, оправившись от первого шока, поверила многосложным оправданиям любимого и отправилась вслед за ним в казенные стены институтского общежития в качестве законной супруги, вдрызг разругавшись с отцом.

Закончилась история замужества Елены Владимировны неожиданно быстро. Оставшись без мощного материального вливания тестя в семейный бюджет, муж заскучал, занервничал, начал называть Елену старухой и бабкой и однажды просто не открыл ей дверь комнаты в общаге. Вскоре к нему пожаловала в гости первая и, оказывается, до сих пор любимая и чрезвычайно носатая жена из далекого Пятигорска с уже довольно подросшим капризным бутузом на руках. Как впоследствии выяснилось, у влюбленных был договор, что смазливый парнишка, который обладал единственным талантом – нравиться женщинам, найдет себе в Москве богатую невесту, вытащит из нее все возможные блага, и тогда влюбленные снова воссоединятся, уже на благоустроенной почве.

Елена не стала далее вдаваться в подробности любовного счастья вероломного супруга. Ее нещадно тошнило от всей этой мерзости. Впрочем, вскоре выяснилось, что тошнота имела и физиологическую природу – Елена была беременна. Вернувшись под отцово крыло, она повыла недельку, вгрызаясь зубами в подушку и глядя на лепных амурчиков на потолке. Затем кое-как встала, собралась и, не говоря отцу ни слова, поехала в частную клинику делать аборт, несмотря на приличный срок беременности. С мужем их развели молниеносно, и больше Елена никогда не видела своего прекрасного предателя – тем более что и из института он тоже исчез, не окончив пятый курс. Владимир Петрович, по всей видимости, приложил к его исчезновению свою заботливую отеческую длань.

Гораздо позже, когда события уже улеглись и нанесенная бывшим возлюбленным обида уже не так кровоточила, Елена узнала от общих знакомых, что ее муженек снова женился на своей первой жене с экзотическим именем Лиана и, окончив экстерном институт, отправился на свою историческую родину, где продолжал изменять уже самой Лиане и бить ее смертным боем за каждую недоглаженную рубашку, несмотря на троих один за одним появившихся новых капризных бутузов.

– Знаешь, – закончив рассказывать, устало заметила Елена, – я тогда решила – хватит с меня, больше ни одна сволочь не пролезет ко мне в душу, не затронет чувства. И все было прекрасно, много лет, пока не появился ты. Господи, и откуда только ты взялся на мою голову?

Володя отрешенно смотрел в окно, с улицы доносился запах распустившейся сирени. Он долго молчал, затем обернулся к Елене и спросил безразлично:

– Лена, сколько тебе лет? Скажи правду.

– Мне пятьдесят один, – испуганно пробормотала она. В этот момент ей показалось, что на ее плечи опустилось что-то тяжелое, скользкое, давящее, какое-то мерзкое чудище, сбросить которое нет возможности, как ни старайся. – А тебе? – онемевшими губами выговорила она.

– А мне тридцать один, Леночка, – произнес Володя смущенно, но ласково, как будто объясняя простой алгоритм нерадивому школьнику. И, помолчав, добавил жестко: – Действительно, поздно уже. Завтра увидимся, ладно? – И он игриво потрепал ее по щеке.

Его слова хлесткой пощечиной прошлись по холеному, умело накрашенному лицу Елены Владимировны. Ошарашенная, оглушенная, Елена не понимала ничего, кроме одного: ей немедленно надо покинуть это место. Ей ясно дали понять, что никакие ухищрения пластических хирургов и косметологов не помогли, она старуха, она на двадцать лет старше своего пылкого любовника, и ей этого не простили, жестоко указали на дверь. И что надо уходить, убегать отсюда незамедлительно, сохранить последние остатки гордости.

Володя бесшумно спустился следом за ней по деревянной лестнице. Вот она нагнулась, подобрала платье, натянула через голову. Нехорошо все вышло, жестоко, унизительно. И ведь не объяснишь теперь. Он понимал, что обидел ее, ударил по больному, надломил что-то в душе. Ему было остро, до боли жаль ее – ссутулившуюся, утратившую апломб, разом постаревшую. Он не хотел делать ей больно, не думал, что так получится. Ухватился за нее, как за последнюю надежду выбраться из затяжного кризиса. И надежда эта оправдалась, теперь он получил все, что ему было нужно, и продолжать эту историю – значило лишь умножать ложь. Проклятое ремесло, жестокое, бездушное. Если бы он только мог бросить его, вырвать с корнем из собственной натуры. Но нет, это было как врожденный порок души, как наркотик, давно отравивший кровь и заставляющий воспринимать все окружающее – и людей в том числе – только с точки зрения возможной пользы для своего дела.

– Ничего не видно, – пожаловалась Елена. – Туфли не могу найти.

Он нашарил на столе спичечный коробок, зажег спичку.

– Ага, вот они. – Она отыскала на полу туфли, обулась.

Спичка догорела, обожгла подушечки пальцев.

– Дай-ка! – Елена протянула руку, взяла у него спичку.

Она быстро начертила сгоревшей спичкой что-то на краю деревянного стола, повернулась:

– Это мой номер. Позвони, если… если захочешь.

Прошла мимо него в темноте, задержалась на минуту, прильнула к нему, потерлась лбом о подбородок. Он не стал удерживать ее – пусть уходит. Так лучше. Сказал в спину:

– Прощай!

Быстро тронув губами его висок, она сбежала по ступенькам и направилась к машине. Дождавшись, пока смолкнет шум мотора, он, не зажигая света, стер ладонью начерченные на столе цифры. Знал, что звонить не будет и сегодня же ночью уедет отсюда, вернется домой. Больше ему здесь делать было нечего.