Александр ВИН - Неделя холодных отношений Страница 31

– Нет его больше в моей жизни! И не уговаривай меня, ничего у нас с этим Вадимом не получится!

– Дочка, так ведь я же тебя и не уговариваю…

– Знал бы ты, как он ко мне относится!

Теперь она была уже не такой.

Рассерженная, обиженная, усталая…

Вечерняя зимняя свежесть, сохранившаяся на какие-то минуты после улицы, понемногу исчезала с её щёк.

– А что он вытворяет с другими! И вы все, все…. И ты тоже! Вы всё знали и заставляли меня с ним…

– Евушка, ты толком-то хоть можешь мне объяснить, что произошло?!

Как невесомую он держал её за тонкие плечи, за прохладную розовую курточку.

– Не буду. Я ударила его и убежала! Вот он какой, ваш любимый Вадим! Гуляет сейчас где-то…

Но слёз пока ещё не было видно.

Не замечая ничего перед собой, Татаринов всё крепче и крепче сжимал её плечи. Ева поморщилась, пытаясь освободиться.

– И что же это ты…? Почему так скоро всё надумала?

– А я совсем не скоро, я давно!

– Чего же тогда мне ничего не говорила? Не посоветовалась, ничего.… Как-то, даже странно, понимаешь, всё у нас с тобой получается.

– Ничего и не странно!

Он прошёлся по кабинету, поправил невнимательно шахматные фигурки.

– Паренёк-то твой из леса сигналов не подаёт? Живы они там?

– И не мой он совсем…. Не знаю.

– А Кирилл тебе не звонил?

– Нет, а чего такое?

– Позвонила бы ты ему, погуляли бы, человек-то он серьезный вроде…

– Да брось ты, папа! Прекращай заботиться о моём замужестве! Хватит твоих глупых сценариев! Я теперь буду справляться с этим сама! Ну, всё! Я побежала! Целую!

«Как же она так не вовремя-то! Эх, дочка, дочка…».

Оставшись в окончательном одиночестве, он привычно шагнул к холодильнику. Икнул, наклоняясь к еде. Прямо там, в холодном электрическом освещении, налил себе стопку водки и выпил. Ещё налил и ещё раз с размаха, не чувствую ледяного холода, опрокинул в рот густую водку.

«Надо же… Я ведь и не предполагал! Впрочем, так ему и надо!».

Пришёл черёд послушных и преданных ему шахмат.

День четвёртый

СРЕДА

Создание Солнца, Луны и Звезд, чтобы правили днём и ночью во славу Божию

И опять, когда в очередной раз всходило долгожданное доброе солнце, погода с утра начинала становиться такой, что хотелось совершить подвиг.

Капитан Глеб сидел в привычной позе, привалившись спиной к нагретой огнём стене корней упавшего дерева, в полной мере пользуясь редкой возможностью с пристальной заботой рассматривать близкое лицо своего сына.

Сашка спал измученным рассветным сном.

…Чёрные круги во впадинах под глазами, светлая неуверенная небритость, полосы грязи от нечаянных костровых порывов, липкие крошки варёных красных ягод в уголках рта, искусанные, обветренные, запекшиеся губы.

Глеб глухо застонал, грохнул кулаком по ближнему утоптанному снегу.

«Я обязан, обязан…».

Прикрыл глаза.

– Да не кручинься ты так. Я же рядом…

Сашка лежал и просто смотрел на него, не шевелясь под криво запахнутой курткой.

– И даже есть уже не очень хочется.

Капитан Глеб восхищённо покачал головой.

– Ну, ты даёшь! Я уж думал, передумал, какую же тебе ещё сказку предложить, чтобы умываться заставить!

– Сказку давай. А умываться не пойду – неохота.

– Ах ты…!

Действительно, голодная слюна уже не была такой горькой, как в прежние дни.

– Сегодня середина нашего срока. Среда – «горбатый» день, неделя пополам. Подремлешь ещё или делами займёмся?

– Какими?

– Пока лёд на заливе для рыбалки не окреп, сходим, проверим силок, привяжем ещё один, из других ниток, покрепче…

– А зверь? Тот, что кричал ночью в кулёме?

– Да, и к нему пройдёмся. Обязательно. Только гулять будем понемногу и потихонечку, согласен?

– Почему это?

– Потому что, милый друг, ты сегодня ужасно слаб и, при необходимости, даже пожилого ёжика догнать не сможешь…

Сашка бросил короткий незаметный взгляд на лицо отца. Опалённые брови, щетина на подбородке.

«Упрямый. То, что надо».

Действительно, даже добрести до поляны, где они вчера насторожили петлю на птиц, было трудней, чем прежде.

Нагнутая веточка торчала нетронутой. Около петли на снегу было много натоптано мелкими крестиками.

– Не судьба…

Капитан Глеб опустился на колено, высыпал поверх недоклёванных семян шиповника новую порцию.

– Прилетят, куда они денутся от такого-то славного угощения! Давай-ка, ещё одну петельку приготовим. Посерьёзнее существующей.

Оранжевые нитки из распущенного овощного мешка выглядели, действительно, прочней, чем белые, носочные.

– А ничего, что они такие заметные, на снегу-то?

– Припорошим чуть-чуть…

Второй силок получился даже краше, чем первый.

Отец и сын одинаково залюбовались сделанной работой.

– Ну, теперь двинулись к нашей засаде.

Капитан Глеб Никитин по давней педагогической привычке хотел было не допускать сына до ужасного зрелища, но опомнился и передумал.

– Это была собака. Дикая.

Между двумя громадными мёрзлыми брёвнами кровавым лоскутом застрял кусок недоеденной чёрно-белой шкуры, снег вокруг был до серой травы жестоко истоптан и залит тёмной кровью. Даже в нескольких шагах от ловушки воняло свежими кишками и старым тухлым судаком.

– Своя стая резвилась. Проголодались.

– Пошли отсюда, па…

Такое молчание сына говорило капитану Глебу только об одном: Сашка очень хотел о чём-то его спросить.

Они шли вдоль просеки уже десять минут.

– Ну, спрашивай.

– Зачем мы так с этой собакой? Для чего? Ведь не для еды же…

Глеб шёл уверенно, зная, куда и зачем им сейчас нужно идти.

– Когда у тебя появляются враги и хотят тебя убить – их нужно уничтожать. Без рассуждений. Это, во-первых. Пришло время поблагодарить тебя за то, что спас меня вчера от крайне негигиенической и унизительной смерти. Собачки пожелали меня коллективно скушать, но тут внезапно появился мой сын, Сашка-великолепный, и своим воинственным свистом спутал все их гастрономические планы. Это, во-вторых…

Капитан Глеб посмотрел по сторонам, определяясь, где бы им поудобней было спускаться к обрыву.

– Стая диких собак, скорее всего, жила здесь с лета. Питались многочисленной снулой и больной рыбой на заливе, птенцами в кустах, мелкой живностью. С морозами они потеряли практически всю кормовую базу, озверели окончательно. А тут мы, чистенькие да упитанные. Желающие непременно здесь недельку в уюте пожить. На одной площадке двум таким смешным коллективам никак было одновременно не станцевать….

Собачки сначала бы со мной расправились, потом тебя употребили, затем непременно раскопали бы Вадима.

Глеб искоса глянул на сына.

– Раз мы с тобой живы, то логичным было мне предположить, что псы очень скоро доберутся до Вадима, оставленного нашим бдительным вниманием. Смотри под ноги!

– Куда? Ничего здесь нет…

– И это славно, малыш! Это практически победа!

Сашка озирался, узнав в большом, ровном сугробе под обрывом снежную могилу Вадима.

– Понял?!

– Чего понял-то?

– Смотри вокруг – ни одного свежего собачьего следа вокруг нет! Вчерашние есть, один пёс прибегал, копать пробовал вот здесь, сбоку, видишь?! Принюхивался, разведчик, наверно.… А сегодня они не приходили, другой добычей, наверно, были сильно увлечены. Дойдём сейчас до костра, передохнём немного, и я пробегусь по округе, посмотрю, может, где ещё собачьи следы есть.

– Не ходи! Вдруг они в засаде лежат…

– Не волнуйся – я с огнём пойду, с факелом, как олимпийский гонец. И быстро. Я жить хочу.

Под горячее питьё капитан Глеб Никитин докладывал сыну о результатах рекогносцировки местности.

– Ушли. К посёлку двинулись наши собачки, к помойкам и курятникам. По теплу-то у них был жизненный выбор, а сейчас, когда голод край как прижал, под местные хозяйские ружья пошли подставляться из-за еды злые пёсики.… Да и мы ещё их своим богатырским посвистом дополнительно испугали.

Отец шумно отхлебнул из банки, хитро посмотрел на сына.

– Залив метров на сто от берега встал. Я пробежался, проверил. Лёд, правда, слабоват пока ещё над ямами.… Но завтра мы обязательно будем рыбачить!

После длительного и возбуждённого движения постепенно подступала усталость. В привычном тепле ноги дрожали, спина намокла тяжело пахнущим потом.

Глеб прикрыл глаза…

– Чем будем рыбу-то ловить?

Сашка появился из-за ближних деревьев как типичный призрак погибшего юного альпиниста: небритый, в прожжённом на колене горном комбинезоне, в куртке с криво оторванным рукавом, с блестящим и влажным, только что умытым снегом улыбающимся лицом.