Александр Проханов - Политолог Страница 54

Его окружали опасности. В магическом треугольнике Президент – Потрошков – Верхарн таилась его погибель. Он был не в силах ее избежать, ибо не постиг ее суть. Суть была от него сокрыта, и вместо прозрения он был одержим безумием. Чувствовал, как сходит с ума, как атлантический гиблый туман набивается в его разум ядовитыми комьями. Упал на колени перед памятником Черчиллю и стал молиться «духам погибели», к которым несомненно принадлежал и Черчилль.

– Уинстон, Уинстон, что ждет меня впереди? Как мне избежать злой доли? – Он молился нетопырям, заседавшим в парламенте, умоляя вернуть ему силу прозрения. Молился людоедам в аббатстве, чтобы те открыли ему сокровенное будущее. «Духи погибели» должны были наградить его ясновидением, как наградили Шекспира, написавшего под их диктовку лучшие творения. – Уинстон, Уинстон, клянусь древесной жабой и крысой-альбиносом, что буду тайно отстаивать интересы англосаксонской расы. Ответь, что ждет меня впереди? – Он протягивал к памятнику умоляющие ладони, но в них упал сгусток лягушачьей икры. Стрижайло вскочил и в ужасе побежал.

Мчался по черному парку, сжимая в кулаке комок лягушачьей слизи, в котором гнездились мириады Черчиллей. Чувствовал, как в теплой ладони комок увеличивается, икринки с Черчиллями растут, готовы взорваться, выбросить в мир бессчетное количество лягушат, которые поскачут во все концы света, распространяя влияние англосаксонской расы.

– Уинстон, Уинстон, пусть я уподоблюсь Шекспиру. Открой мне грядущее!

Он бежал среди огромных платанов, которые проливали на него холодную душистую влагу. Сбывалось пророчество, согласно которому истина откроется ему не раньше, чем «Бирнамский лес пойдет на Дунсинан». Ужасно затрещали стволы, отламываясь от корней. Блеснули в коре огромные щепки и трещины. Одно за другим деревья отламывались от комлей и начинали шагать, размахивая ветвями, высыпая из крон ошалелых мокрых ворон. Весь парк уходил мимо лодочной станции, к туманным огням бегущих автомобилей.

Прожектор на газоне освещал деревья голубыми лучами, в которых клубился туман и сыпался дождь. Вокруг огня, на мокрой траве сидели три ведьмы в ночных рубашках, растрепанные и ужасные, выставив под дождь голые плечи. Это были Мария Стюарт, принцесса Диана и Маргарет Тэтчер. С ужимками, мерзко гримасничая, они передавали друг другу труп мужчины, и каждая оскверняла его поцелуем. Разом исчезли, оставив ненамокшую траву, которая тут же начинала блестеть от дождя. «Земля, как и вода, рождает газы, и это были пузыри земли», – ошалело шептал Стрижайло, убегая от жуткого места.

Землекопы в скользких комбинезонах и пластмассовых касках долбили траншею, в которой обнажались какие-то трубы и кабели. Один посветил фонарем, извлек из глины мутный череп, постучал о подошву сапога, оббивая грязь.

– Бедный Йорик, – произнес землекоп, выкидывая череп под ноги пробегавшему Стрижайло, который споткнулся, пнул мутный шар, услышав костяной звук.

Зверьки-кровососы окружили его шею мягким воротником, аппетитно чмокали, сыто ворочали шелковистыми тельцами. Их яды проникали в кровь, рождая галлюцинации. Мимо, с громким топотом, разбрасывая из-под копыт траву, промчался тяжеловесный, закованный в латы конь. Ричард Львиное Сердце, со страшным оскалом, держал в руке отсеченную голову сарацина. Бритая наголо, лиловатая, с выпученными глазами, она принадлежала охраннику Верхарна, воину Иностранного легиона. Следом, безжалостный и упрямый, мчался Кромвель, ухватив за волосы отрубленную голову короля, которая, при ближайшем рассмотрении, оказалась головой Дышлова, с пуговицами глаз и морковкой носа. Раздался чавкающий липкий звук, – показалась огромная жаба, верхом на которой сидел Уинстон Черчилль, прижимая к груди младенца. Завернутый в белые пелены, недвижный, младенец был душой Стрижайло, которую после успения демонический наездник нес в ад.

Поскальзываясь на траве, в погоне за своей обреченной душой, Стрижайло помчался за Черчиллем, умоляя на бегу: «Уинстон, Уинстон…»

Парк расступился, и он оказался на открытом месте, на пустом мосту через Темзу, соединявшем огненные кромки берегов, туманные рекламы, водянистые автомобильные фары. Словно колба с больной желтоватой спермой, светились часы Биг-Бена. Из мглистых кварталов, в дожде и туманном свете, возносилось в небо самое большое в Европе «чертово колесо». В этом колесе, как в чертеже Леонардо, расставив ноги и руки, был распят Пол Маккартни – медленно вращался, становясь вверх ногами, и Лондон взирал на колесование великого музыканта. Странно и призрачно возвышался стеклянный, озаренный изнутри небоскреб, в форме кукурузного початка, который воспринимался жительницами Лондона как самый большой в мире фаллос, – бездетные женщины стекались к нему, чтобы потереться о небоскреб животом, в надежде забеременеть.

Дождь припустил, хлестал ледяными струями, которые разбивались на асфальте моста, как падающие сосульки. Стрижайло раскрыл зонт, подставляя продрогшие плечи под перепончатый купол. Жутко и порывисто дунуло, превращая дождь в ледяные стрелы. Зонт наполнился подъемной силой. Стрижайло, ухватившись за костяной набалдашник, оторвался от моста и взмыл. Мчался на хрустящих спицах, на черных перепончатых крыльях. Темза внизу блестела, словно каток, отражая вмороженные огни. Из клубящихся небес вылетали остромордые нетопыри, складывали перепончатые крылья, устремлялись вниз. Пикировали к Темзе, ударяя остроконечными мордами в лед. Пробивали звездообразные лунки, уходили под воду, как черные бакланы, ныряющие за рыбой. Мимо Стрижайло пронесся Гладстон, сложил крылья птеродактиля, ринулся вниз, исчезая в Темзе. Следом спикировал Пальмерстон с пеликаньим носом, протыкая молодой лед, проваливаясь в пузырящуюся глубину. Дизраэли, словно дух преисподней, шумя кожаными парусами, распространяя запах паленой шерсти, кинулся вниз. Канул подо льдом, оставив отверстие в виде шестиконечной звезды.

Стрижайло, увлекаемый несметными стаями духов, сложил зонт, нацелился вниз отточенным наконечником и, не выпуская костяной набалдашник, устремился к Темзе. Удар был несильным, словно разбился хрупкий лед в бочке с водой. Осколки небольно царапнули по лицу, и он, из огромного ветряного неба, из ледяного дождя и ветра, оказался в банной горячей мгле с отсветами красных огней.

Это был Ад, разместившийся прямо под Лондоном. Попавшие в него души напоминали клиентов бани. Голые, застенчивые, топтались на пороге, пропуская вперед козлоногий обслуживающий персонал. Привратник Ада, вылитый телеведущий государственного канала РТР, сортировал прибывающие души по разным отсекам, выдавая каждому мыльце, терочку и памятку на немецком языке. Стрижайло был направлен в Департамент политологии, в его русский подотдел.

Сильный толчок по голым ягодицам впихнул его в огромную залу. Под сводами каменной кладки стояли инструменты мучений, пыточные станки, в которые были «заряжены» известные в России политологи.

Над каждым склонился козлоголовый мучитель. Эффектно выставив волосатую ножку с копытцем, зачитывал политологу его прегрешения перед Господом и людьми. В этих списках значились бесчисленные обманы публики. Ложные прогнозы и неверные установки. Кражи денег, выделяемых на предвыборные кампании. Измена заказчику и перебегание к противнику. Сотрудничество сразу с обеими борющимися сторонами. Невежество и некомпетентность. Очернительство, стоящее порядочным людям репутации, а иногда и жизни. Вторжение в тайну интимных отношений. Создание общественной паники. Создание предпосылок для массового насилия. Оправдание кровавых событий в октябре 93-го года. Оправдание двух чеченских войн. Обман общественности, связанный с дефолтом. Обман избирателей в связи с фальсификациями результатов голосования. Обман по поводу болезни Ельцина. Обман вокруг финансовых афер «семьи». Обман во время взрывов в Москве и Волгодонске. А также отвратительный сговор во время еще предстоящих выборов на Украине, когда вся прожорливая, лукавая кодла политологов разделится на два лагеря. Одна половина пойдет помогать Ющенко, а другая – Януковичу. Провалив все на свете, выставив Россию в идиотском свете, сойдутся на тайный банкет в гостинице «Балчуг», разделят баснословный барыш, нажрутся вусмерть, произнося бранные слова в адрес России и Президента Ва-Ва.

На железном стуле, прикованный по рукам и ногам, сидел политолог Марков. Палач в капюшоне хромированным зажимом раздвинул его жаркую пасть. Ухватив щипцами, вытянул до подбородка сизый, собачий язык. Вгонял в него огромный гвоздь, прибивая к дубовой колоде. Марков выпучил глаза, лишенный всякой возможности комментировать событие. Дергал прибитым языком, с которого уже не могла сорваться ни единая банальность.

По соседству, помещенный в бочку так, что из крышки высовывалась миловидная голова, политолог Никонов пытался вспомнить, сколько раз он менял точку зрения на сотрудничество России с Европой. Вспоминать ему мешали кипящие в бочке нечистоты, а также дознаватель в розовой маске олигофрена, который сжимал ему череп огромными клещами, теми, что выхватывают из горна раскаленный брусок. Клещи сдавливали миловидную головку, кости хрустели, из черепных швов выступал черный вар, а из открытого рта выползала красивая зеленоватая змейка.