Ольга Покровская - Булочник и Весна Страница 69

Он пришёл дождливым утром – мы с Ильёй завтракали на моей будущей кухне – и, топчась на пороге, сообщил: в монастырь приехала бригада. Будут чинить храм, затем расписывать, а ещё, говорят, обошьют гранитом, потому как нашёлся спонсор.

– Гранитом! Да что они, сдурели?! – воскликнул Илья, со звоном отставив чашку.

– Не знаю, – сказал Серго. – Но работы всякой будет завались. Вот я и подумал: может, тебе, Илюх, на художественную часть напроситься? Это не сейчас ещё, попозднее. Успеем достроить. А то навезут незнамо кого, девочку поставят на лесенку – она и мажет кисточкой. Церковное там чего-то закончила, диплом у неё. Я уж этого насмотрелся. Зимний придел весь так вот измалевали. Там сейчас бригадир ихний, – прибавил он. – Ты сходил бы, узнал.

– Ищи там рыжего, бородатого – он у них главный, – сказал Серго, когда мы втроём дошли до монастырской арки. – И слишком-то не хвались. Скажи, мол, чуть-чуть могу. Они так себе мастера, им не надо, чтоб над ними кто возвышался, – предостерёг он и строгим взглядом обдал Илью – как перекрестил.

Вдвоём с Ильёй мы поднялись на крыльцо и, отворив тяжёлую дверь, вошли в туманную глубину храма. Пахнуло яблоками и штукатуркой. У правой стены гражданин в спортивном костюме задумчиво ковырял шпателем кирпичную кладку. Борода у него имелась, но не того цвета, который был нужен нам.

Зато слева, облокотившись о свечной прилавок, шепотком беседовал с продавщицей статный, кудрявобородый, совершенно рыжий мужик.

Илья глянул на меня со страданием, словно прощался навек, и нетвёрдо пошёл к прилавку.

А я, чтобы не стоять над душой, отправился поглядеть на зимний придел, о котором говорил Серго. Пройдя по двору, вошёл в побелённый храм, глянул на свежую стенопись и вышел вон. Стыд и досада – вот была смесь чувств, взыгравших во мне при виде лубочных картинок, заляпавших стены. Да, Илюша, вряд ли ты со своим Духом истины здесь попадёшь в «формат».

По разъезженной тачками дорожке я дошёл до монастырской стены и выбрался через арку на луговые просторы. Солнце и сырой ветер понемногу разогнали мой гнев. Отсюда было видно дорогу, ведущую на холм Старой Весны. Чистейшая, породистая её глина блестела дождевыми затёками.

По заболоченной тропе, от развалившихся коровников к монастырю, в штормовке и сапогах мне навстречу шагал Серго.

– Не берут? – почему-то решил он, и его интонация, суровое лицо, чёрные глаза в ресницах-копьях налились хмуростью.

Я пожал плечами: не знаю пока. А через минуту в просвете арки, размыкавшей сплошную стену монастыря, появился Илья. Он шёл легко, чуть ли не вприпрыжку, и, проскользнув через арку, раскинул руки – одной ладонью тронул плечо Серго, другой моё.

– Всё в порядке! Вот они закончат храм и на будущий год займутся колокольней! Там много будет всякого дела. Вот тогда он меня возьмёт. Ну пока не в артель, конечно…

– А куда ж тогда? – спросил я насмешливо. – Штукатуром?

– Ну а хоть штукатуром! Костя, ты сам подумай, с какой стати он должен меня допускать на святое дело? Ну набросал я ему там что-то на листочке. Что это, разве повод самозванца какого-то брать?

– Илюша, а сам он кто? Ты видел его комиксы по стенкам? – завёлся я, но Илья меня перебил.

– Подожди! – произнёс он горячо. – Послушай! Дай же скажу! Я не дорос! Я и сам так чувствую: у меня нет пока права…

– У тебя нет! А у этих идиотиков есть? Дара нет, скромности, самокритики элементарной нет, а право – есть? Я прихожу в храм и вижу грубый новодел! Да меня мутит от него, какое уж тут молитвенное чувство! А у тебя, значит, нет права!

– Нет, конечно! – твёрдо сказал Илья. – Это только в Горенках меня допустили, потому что там моя родина. Зато у меня есть право писать, например, реки! – добавил он примирительно.

– Да? Ты уверен? – рявкнул я. – А по-моему, предел твоих мечтаний – плинтуса прибивать!

Мы умолкли.

– Ну чего, Илюх, пошли? – сказал Серго. – Двери ставить надо, – и, не дожидаясь нас, зашагал к деревне. Сапоги его зачавкали по глине дорожки. Мы молча двинулись следом.

– Костя, так нельзя говорить, они ведь тоже старались, делали, как могли, – сказал Илья, поспевая за моим сердитым шагом. – Я понимаю, что ты за меня болеешь. Но вот сердцем чувствую – нельзя, нехорошо!

– Нельзя? – ухмыльнулся я. – А может, можно?

48 Про любовь

Мне было жалко Илью. Тем сильней я злился на Петю, который неосторожным словом заронил в человеке надежду.

После визита в деревню, когда Петя изловчился «выключить» ночную стройку, он стал частым гостем в наших местах. Блаженство полукилометровой близости к Ирине заставило его раздобыть у Пажкова некое поручение, требовавшее регулярных визитов на территорию комплекса.

– Ну ты ведь помнишь! Щёлкнул меня, как семечко! – рассказывал Петя, делясь со мной своим успехом. – Кто, говорит, у тебя там, что ты так о тишине заботишься? Нимфа лесная или, может, дачница? И, представляешь, сам говорит: мол, хорошо, пойдём тебе навстречу. Всё равно кто-то это должен делать. Почему бы и не ты?

На мои расспросы о сути его нынешней миссии Петя ответил туманно: «Да в общем-то никакой сути и нет! Адъютант при штабе Кутузова!» Я нашёл сравнение неудачным, однако не стал докапываться. В любом случае, меня радовало, что теперь не менее двух раз в неделю нам был гарантирован Дружеский перекур возле пажковского монстра, который, кстати сказать, вырос необычайно и готовился вступить в зрелую пору.

Петя приезжал раненько и, припарковавшись у комплекса, сигналил, как сумасшедший. Я пригрозил свернуть ему руль, если он не прекратит будить по утрам округу. Петя принял мои угрозы с улыбкой.

– Да ладно тебе! – сказал он. – Мне ведь надо, чтоб она знала – я здесь!

В саму деревню Петя не ломился, сознавая, что психологически хрупкое существо, каким является его Дульсинея, нужно приручать постепенно. Для начала ей будет достаточно просто видеть с холма его автомобиль и понимать, что о ней думают.

При всём раздражении, которое вызывала во мне Петина настырность, я уже начал волноваться: доиграется ведь, дурачок, до сердечной раны, если только не перестанет гусарить!

– Ты, Петь, рискуешь! – выговаривал я ему в один из наших перекуров у ворот комплекса. – Мало у тебя шансов. Она нормальный человек и семью свою не кинет.

– Шансов много, когда тебе нужна дура, а я претендую на Божье царство! – возразил Петя.

– Какое ж это Божье царство, если она мужа предаст?

– В том-то и дело, – проговорил он с благоговением. – Не предаст ни за что! В этом-то вся и соль.

– Ну а ты тогда чего здесь забыл? Отошьёт – распсихуешься. Примет – и того хуже, значит, нет никакого Царства!

– Ну а как ты, брат, хотел? – улыбнулся Петя с грустью. – Мы же русские люди! Или голову, или коня!

Само собой, я рассказал ему о неудачной попытке трудоустройства, какую с нелёгкой руки Серго предпринял Илья. Петя выслушал меня с хмурым вниманием. Как оказалось, он был в курсе всех монастырских дел – прежде всего потому, что реставрацией интересовался Михал Глебыч. Кроме того, у Пети был и свой собственный осведомитель, всё тот же пассионарный журналист Лёня Рык.

Страстно желая «мужского и человеческого» разговора с Пажковым, Лёня тщетно караулил его у ворот комплекса и, за отсутствием главнокомандующего, время от времени набрасывался на «адъютанта».

Схватив Петю едва ли не за грудки, господин Рык гремел ему о том, как, расчищая площадку под гостиничный корпус, загубили огород, на котором трудились обитатели интерната, и завалили глиной и без того тощий ручей – водопой отрадновского скота, и о том ещё, как некий бизнесмен-инкогнито (уж не Пажков ли?) пожертвовал средства на гламурную отделку монастырского храма с условием построить при храме усыпальницу для себя и потомков. Попираний правды набралось не на один номер «Совести». Теперь на повестке дня у Лёни был снос часовни, не вписавшейся в план строительства.

Петя был в восторге от воинственного газетчика. Главное же, что удивляло его, – патриот местных холмов оказался одинок в своём рвении. Местные жители относились к происходящему спокойно, рассчитывая трудоустроиться под крылом у Пажкова. Храм в граните не устрашал их, изгнание «психов» с огорода приветствовалось. Лёня слыл среди жителей посёлка кем-то вроде шелудивой собаки.

– У вашей земли остался всего один хромой солдат! – подытожил Петя и лирически прибавил: – Лёня – мечтатель. Видит дивный град. Он, как и Илюша, спаян с русской верой, но по-иному – этак через социальщину.

Что касается Ильи, Петя самоуверенно заявил, что «решит вопрос», но пока что не называл сроков.