Роберт Енгибарян - О, Мари! Страница 80

Когда гости разошлись, мама, убирая со стола, сухо произнесла:

– В нехорошие игры ты играешь, Давид. Я никогда не соглашусь с тем, что эта девушка может заменить нашу Мари, которая буквально излучает чистоту и порядочность. Возможно, Иветта девушка и неплохая, несомненно, она красива, но ее красота какая-то порочная, вызывающая. Давид, нельзя травмировать Мари, это нечестно. Но ведь сразу видно, что между тобой и этой девушкой существует какое-то притяжение.

– Дорогие родители, а вам не кажется, что перед тем, как утвердить ваш приговор и меня морально расстрелять, надо располагать хотя бы малейшим доказательством моих прегрешений? Эта девушка и ее подруга помогли мне избежать головокружительной карьеры военного следователя в начищенных до блеска сапогах, и я от всей души им благодарен.

– Ну, раз уж речь зашла о благодарности за отсрочку от службы, то ты должен знать, что военком, безусловно, помог, но медицинская часть вопроса – целиком и полностью заслуга начальника госпиталя полковника Аганова, – заметил отец. – Он оказался земляком твоей матери, более того, близким школьным другом твоего дяди Осика, умершего в ссылке, когда ему было всего девятнадцать лет. Наши добрые ангелы и за такой короткий срок пребывания на земле успевают оставить по себе добрую память. Даже из могилы они помогают нам, – завершил папа под тихий плач матери.

Ночью во сне я видел залитую солнцем аллею госпитального парка и крутящую хула-хуп девочку-подростка, глядящую на меня со смесью веселья и смущения.

На работу я шел со странным чувством – облегчения и в то же время непонятной тревоги. Не было ощущения, что угроза военной службы уже миновала. «Вечером позвоню Мари и обрадую», – решил я.

Зампрокурора велел забрать переданные моим коллегам дела, которые они еще не успели завершить. Я едва приступил к разбору документов, как вдруг в дверь кабинета постучали. Обычно прием свидетелей и других посетителей начинался с десяти утра – до этого шли совещания, составление плана работы, ознакомление с новыми материалами.

Вошел майор Мартиросян. Он явно был чем-то озабочен и выглядел потерянным.

– Что случилось, товарищ майор? – удивился я. – Не можете меня забыть?

– Давид, я пришел попросить: не совершайте такую подлость!

– Что вы имеете в виду? О чем речь?

– Не притворяйтесь, что это не ваших рук дело!

– Товарищ майор, я попросил бы вас обойтись без странных намеков. Я на самом деле не знаю, в чем вы меня подозреваете.

– Повторяю, это подло! Что вы за люди, а? Есть вопросы ко мне – со мной и разбирайтесь. Зачем вы арестовали моего брата? Он-то здесь при чем? По вашей наводке люди в штатском пришли в таксопарк, где он работает диспетчером. Кто же не знает, что после смены каждый таксист дает диспетчеру несколько рублей? Брата поймали с поличным, арестовали, через день возбудили уголовное дело по нескольким статьям, потом по прямой санкции прокурора отправили в тюрьму. А у него двое детей, ему едва исполнилось тридцать. Думаешь, так гадко мстить – это по-человечески?

– По закону они поступили правильно. Другой вопрос, почему закон был применен выборочно по отношению к вашему брату. Что ж, такая у нас страна, ему выпал несчастливый лотерейный билет. Что касается меня, то я не принимал в этом деле никакого участия. Но это не значит, что, если бы это дело попало ко мне, я точно так же не отправил бы вашего брата в следственный изолятор и под суд. Товарищ Мартиросян, я сочувствую вашему брату и его семье. Вам – нет. Вы недобрый человек, и сейчас самое время напомнить вам известную пословицу: «Посеешь ветер – пожнешь бурю». Прощайте.

– Хорошо, Давид. Но я как раз не прощаюсь. Не думай, что ты победил. Ты меня еще вспомнишь.

Значит, прокурор слов на ветер не бросал и, как видно, ответная акция уже развернулась по полной программе. У прокурора в сто раз больше возможностей прессовать своих противников по всем статьям, чем у военкома. А тот что может сделать? Отправить меня в армию? Смешно! Жаль, конечно, молодого брата Мартиросяна – сломанная судьба, слезы жены, разлука с семьей, бедность, возможно, развод… Дети вырастут несчастными, не зная, почему так сложилась их жизнь. И никто из нас, по большому счету, не виноват. Таковы реалии этой страны, люди живут по ее жестким, негуманным законам, сильный пожирает слабого… Но несмотря на то что в случившемся не было моей вины, на душе было скверно.

Я задумчиво убрал дела в сейф, запер дверцу, опечатал сургучом и медленно, не торопясь, пошел домой.

Дома были гости: приехал близкий друг отца Папин Айрапетян, первый секретарь райкома партии города Гавара, где родился папа, и его жена, главный врач больницы тетя Асмик. Дядя Папин, как я называл его с детства, был очень колоритным человеком, анекдоты о нем ходили по всей республике.

Наши семьи были дружны, а сам я в детстве дружил с сыном Айрапетянов, красивым, немного странным парнем на год старше меня. Потом наши пути разошлись. Пользуясь большой занятостью родителей, сын рано начал курить, гулять с уличными девушками, хулиганить, был весь покрыт наколками, лез в драку по любому поводу, несколько раз оказывался под следствием и с трудом окончил сельскохозяйственный институт. Родители решили отправить его в Москву, будто бы для продолжения учебы, но на самом деле – чтобы спасти от плохого окружения.

– Как дела, товарищ следователь? – весело поинтересовался дядя Папин. – Егише Амирян говорит, что ты перспективный работник, подумывает вскорости забрать тебя в городскую прокуратуру. Серьезное повышение! – Амирян был прокурором города Еревана, нашим земляком и близким другом Айрапетяна.

– Спасибо за добрые слова. Конечно, это серьезное повышение! Сразу должность советника первого класса, то есть майора. Но я так привык к своему коллективу, что не хотел бы переходить в другое место. Все равно, как только проработаю три года, уйду в аспирантуру.

– Поверь моему опыту, Давид, не всегда в жизни бывает звездная полоса. Не думай, что везение вечно, не упускай удачу! Кстати, как твоя теледикторша? Говорят, уехала обратно в Париж?

– Да, уехала, но это временно.

– Живи, сынок, своей жизнью, никто из Парижа еще обратно не вернулся. Впрочем, если знаешь хоть один пример, скажи.

– Как раз наш случай будет первым примером!

Я сделал вид, что слова дяди Папина меня не задели, но вечер был окончательно испорчен.

Глава 4

Через несколько дней эпизод с призывом и военным госпиталем отступил в моей памяти на задний план под натиском повседневных бурных событий.

Пришло сразу несколько писем от Мари. Несмотря на то что она обещала писать каждый день, по датам было видно, что ей это не всегда удавалось. Она подробно описывала все, происходящее с ней, поэтому я имел почти полное представление о ее жизни и жизни окружающих ее людей. После переезда семье сразу же пришлось выплатить немалую сумму денег для погашения образовавшегося долга за коммунальные услуги и уход за квартирой, – благо последние несколько лет удавалось ее сдавать, иначе долг был бы значительно больше. Частые визиты доктора и покупка недешевых лекарств тоже требовали серьезных расходов. Вопрос, когда мсье Азат начнет работать и будет ли работать вообще, по-прежнему оставался открытым. Мари пока не искала работу, так как надеялась на улучшение состояния здоровья отца, кроме того, через несколько месяцев ей все равно пришлось бы остаться дома в связи с рождением ребенка.

С тетей Клотильдой и двумя ее взрослыми дочерьми, одна из которых была замужем, у семьи сложились очень близкие, дружеские отношения. Много общались и с братом Сильвии Патриком – у него было двое взрослых сыновей и двенадцатилетняя дочь. В общем, родня немаленькая. Все они очень добры к Мари, особенно бабушка. Однако Мари пока не вошла в их жизнь – интересы слишком разные. Мыслями она полностью оставалась здесь, в СССР.

По вечерам они с матерью обычно сидели рядом с отцом перед телевизором, время от времени кто-то из родственников приходил их навестить. Мсье Азат не принимал никакого участия в разговорах, смотрел на экран, но видно было, что он не понимает, о чем речь. На вопросы отвечал вяло, нехотя, а зачастую вообще не отвечал. Иногда, в солнечную погоду, Мари гуляла по близлежащим улицам, делала какие-то небольшие покупки, пила кофе на открытой террасе. На окружающую жизнь смотрела со стороны, как будто находилась в кино. Не покидало ощущение, что все это временно и она скоро вернется обратно. Оставить отца дома одного они с матерью не могли, мадам Сильвия отказывалась выходить на улицу и все время с печальным видом сидела рядом с кроватью больного. Поэтому если Мари и отлучалась из дома, то всегда одна, и быстро возвращалась, чтобы не пропустить звонок телефона, который теперь в основном и связывал ее с внешним миром.

На первых порах ее поражало изобилие товаров, отсутствие очередей, доброжелательность прохожих, чистый город. Потом все стало привычным. Сначала по здешней привычке покупали много еды, а сейчас только на один, от силы на два дня. Скучает по мне, по Еревану, передает привет всем друзьям, особенно Рафе.