Николай Глебов - Бурелом Страница 3

— Вот чо хочу тебе сказать. — Лукьян прошелся по комнате. — Феврония в каждый приезд пялит глаза на Ваську Андрианова. А прошлый раз посулила Андриану кладь обмолотить. Отдай, говорит, только мне Василия в работники.

— Ну и пускай берет, — отмахнулась Митродора.

— Дура. У Февронии земли-то сколько осталось от мужа? Не знаешь? А я знаю. Опять же заимка, крестовый дом с надворными постройками. Кони, овцы, рогатый скот.

— К чему этот разговор клонишь? — Митродора закрыла книгу.

— А к тому, что Ваське все это богатство может достаться. Известно, ваш брат бабы. Волос-то у вас долог, зато ум короток. Выйдет замуж за этого красавчика и нам шиш покажет.

Митродора несколько раз щелкнула медными застежками книги.

— Не пойдет она взамуж за табашника, не будет на то моего благословения. В скит упрячу. — Сухопарое тело Митродоры, одетой во все черное, казалось, тряслось от злобы. — Хватит нам пересудов из-за одного Савелия. Не мешай, мне помолиться надо, — уже более спокойно сказала она мужу.

Лукьян вышел, постоял у дверей, прислушиваясь к монотонному голосу Митродоры, читавшей Апокалипсис.

«Забубнила, молельщица, лучше бы за снохой глядела», — подумал Лукьян и прикрыл вплотную дверь за собой. — Нестор! — крикнул он сыну с крылечка. — Запряги Гнедого. Поеду на ток.

Там было непривычно тихо. Только возле барабана, отвинчивая гайки с крепления вала, сидел машинист молотилки Кирилл Красиков. Лукьян вылез из коробка, привязал лошадь и не спеша направился к машинисту. Поздоровался.

— А где твой помощник? — спросил он про Василия.

— Ушел за водой.

— Ну как, подвигается дело?

— Помаленьку.

— Значит, утре можно подводы направлять к тебе за машиной?

— Пожалуй, можно, — после короткого молчания ответил Красиков. — Вот только вал маленько покосило. Придется в кузницу везти. Пока подводчики будут кормить коней в Косотурье, кузнец успеет выправить вал. Вот и Василко идет, — завидев Обласова с ведерком воды, заметил Кирилл.

— Здравствуй, Лукьян Федотович, — Василий поставил воду.

— Здорово, — неохотно отозвался Сычев. — Не раздумал ехать в Камаган? — спросил он Обласова и отвел глаза в сторону.

— Большой охоты нет, но против отцовской воли не пойдешь. Поживу до покрова, а там будет видно.

Лукьян хмыкнул и поиграл кнутовищем по сапогу. Ему не хотелось, чтобы Обласов поехал в Камаган, но боязнь навлечь на себя гнев своенравной Февронии заставила его скрывать это.

— Дело тут такое. Приневоливать тебя не будем. Хошь — езжай с Кириллом, — кивнул он в сторону машиниста, — хошь — оставайся дома.

Поговорив с машинистом, Лукьян уехал. Оставшись одни, Красиков с Василием, закончив с барабаном, уселись покурить.

— Что, в работники к Февронии нанимаешься? — спросил Кирилл.

— Что сейчас делать в деревне? Хлеб обмолотили, а корма тятя один вывезет с лугов. Не шибко их много, — продолжал Василий. — Да и скотины-то — лошадь да корова с телкой. Пороблю у Бессонихи.

— Слышал я, что во время молотьбы ты с хозяином посапался?

— Было дело, — отозвался Василий. — Сам, поди, видишь, какой зарод соломы отмахали, — кивнул он на стоящий вблизи стог.

— А какой толк? — спокойно спросил Красиков, — Все равно тебе пришлось таскать солому.

— Что я мог больше сделать? Бросить? Лукьян не стал бы молотить наш хлеб.

— Пойми, Вася, в одиночку мы ничего не добьемся. — И стараясь говорить понятнее, Кирилл продолжал: — Вот, допустим, вы с Прохором отказались носить солому. Лукьян взял бы вместо вас другую пару мужиков. Так?

— Так, — поддакнул Обласов.

— А теперь слушай присказку. Заставил отец сына переломить голик. Как тот ни старался, ничего не получилось. Тогда отец и говорит: а ты развяжи да по прутику и ломай. Значит, в чем сила? Разумей.

Василий с удивлением, как будто видел его в первый раз, посмотрел на машиниста. Значит, правильно говорили косотурцы про Красикова, что он за какую-то политику сидел в тюрьме. Обласов замялся и спросил несмело:

— Дядя Кирилл, а вправду говорят, что ты сидел в тюрьме?

— Правда, — твердо ответил машинист.

— А за что тебя садили?

— За то, что вместе с рабочими Челябинского плужного завода бастовал против таких же потогонов, как Лукьян.

— Ишь ты! — в восхищении произнес Василий и подвинулся ближе к собеседнику.

На следующий день, погрузив на телеги с помощью возчиков молотилку, они выехали в Косотурье. Там, пока Кирилл с кузнецом выпрямляли чугунный вал, Василий направился к Камышному озеру, отвязал лодку и загнал ее в узкий проход камыша. Он ждал Гликерию.

Пригретый солнцем, Василий задремал. Послышалось гоготанье гусей. Обласов выглянул из своего укрытия. Так и есть: Глаша.

На руке ведро. Вот она взошла на плотцы и, сделав руку козырьком, внимательно оглядела берег, ближние огороды и бани. Нет никого. А где же Вася? Заметив Василия, порозовела. Помахала ему рукой.

Василий подъехал ближе.

— Садись. Я давно тебя жду. — Сильными взмахами весла погнал лодку в камыши, где был маленький островок.

— Что там? — кивнул он головой в сторону островерхой крыши сычевского дома.

— После обеда все спят. Нестор взял гармонь и ушел к своим дружкам, — ответила Глаша и прижалась к Василию.

— Басинька моя, голубка сизокрылая, стосковался по тебе, — обнимая Глашу, заговорил Василий. — Без тебя мне божий свет не мил.

На островке было тихо. Только какая-то пичужка, качаясь на камышинке, напевала свою несложную песню.

На берегу вновь прогоготали гуси. Глаша слегка побледнела.

— Кто-то за водой на плотцы идет, — услышав легкое поскрипыванье ведерной дужки, прошептала она.

— Не бойся. Лодок на берегу нет. Никто сюда не заглянет, — лежа на спине и покусывая травинку, спокойно произнес Василий.

— Смотрю на облака — куда они плывут? — заговорила Глаша мечтательно. — Превратиться бы нам в два облачка, плыть и плыть вместе без конца. Никто бы нам не мешал — ни Лукьян, ни Савелий. Но, видно, участь моя горькая — вековать с нелюбимым мужем. Одна радость — ты, и ту боюсь потерять.

— Как это так? — Василий приподнялся на локте. — Что ты, Глаша?

— Слышала, я, как свекор, говорил Митродоре: Феврония Василка думает в работники взять. Боюсь я, Вася, за тебя. Затянет в омут. Чует недоброе мое сердечко. — Глаша с тоской посмотрела на Василия.

— Да ты не думай об этом, Глашенька. Не променяю твою любовь ни на кого, — Василий вновь привлек ее к себе, — не сумлевайся.

Глаша тяжело вздохнула:

— Однако мне пора. Наши скоро встанут. Посмотри, нет ли людей на берегу.

Василий поднялся на ноги, осмотрел берег — никого. Поехали. Лодка вышла из камыша и поплыла к плотцам.

— Встретимся в покров, — сказал на прощанье Василий.

— Как долго, — сказала с печалью Глаша.

— Тятя велит ехать в Камаган. Прощай. — Василий оттолкнулся веслом от плотцов.

Проводив его взглядом, Глаша почерпнула воды в ведерко и пошла домой.

ГЛАВА 3

На второй день после встречи с Глашей Василий вместе с Красиковым и подводчиками выехал в Камаган. Чугунный вал и машину везли на длинных дрогах, барабан поместили на телеге.

Дорога, как и все степные дороги, была гладкой, но возчики ехали неторопко. Осторожно спускались в балки, заросшие кустарником, объезжали стороной болотистые заросли камыша и кустарника. К вечеру достигли заброшенных землянок казахского аула. В этих краях Василий не бывал. Вид предосенней степи с серой полынью и типчаком был непригляден. Кое-где виднелись каменные мазары и развалины укрепления.

— Скоро Татьянин лог будет. — Красиков повертел головой по сторонам. Солнце ушло за горизонт, на равнину легли сумрачные тени, и от этого в степи казалось еще тоскливее. — Пора остановку на ночь сделать. Кстати, здесь и родник есть. — Кирилл подал знак подводчикам: — Выпрягай!

На костер пошел сухой валежник из тальника. Стреножив лошадей, косотурцы уселись вокруг ярко горевшего костра, над которым висел чайник.

В ночной тишине, стекая вниз по мелким галькам, однообразно звучал родник.

Где-то на темном кургане раздался вой одинокого волка. Испуганные кони, гремя железными путами, поскакали к костру.

— Напугал, дьявол, лошадей, — промолвил сердито один из возчиков и направился к ним навстречу.

Подостлав чапан, Василий пытался уснуть. Долго лежал с открытыми глазами, смотрел на падающие звезды, прислушиваясь к бесконечной песне родника. Потянуло холодком. Пахло засохшей полынью и увядшими травами. Василий поворочался на своем неудобном ложе и уснул.

Разбудил его Красиков:

— Вставай, Вася, пора запрягать. Надо пораньше выехать, чтоб успеть к ночи в Камаган.