Николай Асанов - Электрический остров Страница 31

Улыбышев зашел в оранжерею, затем направился к дому Орленовых с букетом роз. Он силился улы­баться, что ему удавалось плохо. Ветер метался у него в ногах, как веселый щенок, солнце играло в волнах реки, но, к сожалению, он уже не мог радо­ваться природе. А как ему хотелось возвратить обрат­но всю ту душевную бодрость, с какой он когда-то ходил на первые свои свиданья, когда их требовало сердце, а не обстоятельства! Увы, чувства, может быть, еще и остались в его душе, но теперь ими управ­лял мозг и управлял довольно дурно. Это Улыбышев мог сказать себе вполне откровенно!

Улыбышев проверил рукой, как сидит шляпа, как держится узел ярко-красного галстука, мельком взгля­нул на начищенные ботинки и ровно отутюженную складку серых брюк и нашел, что все выглядит при­лично. На душе у него немного полегчало, и он уже свободно пригласил на лицо широкую улыбку, кото­рая должна была скрыть все тревоги и опасения. Ему не хотелось ни цитат, ни пышных сравнений, но — будь они прокляты! — они жили в нем, как старые квартиранты, от которых не избавишься ни по суду, ни по уговору.

Взглянув на террасу из сада, Улыбышев увидел: Нина Сергеевна не одна, — что даже лучше для на­чала. Букет сделает свое дело, завтра слух о нем пройдет по всем лабораториям. Он вгляделся внима­тельнее и узнал во второй женщине Велигину. Ну что ж, это лучше, чем Чередниченко. Пусть Велигина и будет тем указующим перстом, которым сплетня ткнет в соединенные имена Улыбышева, Нины и ее мужа. Он впервые в своих мыслях назвал Орленову просто по имени, и это как бы подтолкнуло ее к нему. Во всяком случае, так показалось Улыбышеву.

Нина стояла у стола, обратив лицо к гостю, и Бо­рис Михайлович не мог не отметить, что она выгля­дела так, будто была сконструирована по его собст­венным желаниям и чертежам. Да, она просто чер­товски хороша.

2

Велигина бросила быстрый взгляд сначала на бу­кет, потом на Нину. Нина тоже смотрела на букет, глаза её восхищенно блестели, на щеках появился румянец смущения. Вера злорадно усмехнулась про себя.

Как просто покорить женщину! Вот Нина и попа­лась! Ей уже трудно скрывать чувства. Они слишком противоречивы, чтобы можно было спрятать их под маской равнодушия. «Ей нравится букет, но она боится меня. Следовательно, ей нравится и Улыбы­шев!»

— А где же Андрей Игнатьевич? — свободно спро­сил гость, пока хозяйка принимала цветы. — Как! Все еще в лаборатории?! Сердца у него нет! Как можно пропадать в лаборатории в нерабочие часы да еще в такой вечер? — Он говорил легко, стремясь помочь хозяйке, которая все еще стояла с цветами в руке, не умея скрыть свое волнение.

— Вы забываете, что Андрей работает для вас,— иронически заметила Велигина и подумала про себя:

«Пожалуй, мне надо уйти. Не хочется быть ширмой для этих двоих…»

— О чем же вы тут философствовали?— снова задал вопрос Улыбышев, усаживаясь в плетеное кресло, когда хозяйка поставила наконец цветы в вазу и усе­лась сама.

— Почему вы думаете, что мы философствовали?

— А как же? — весело ответил Улыбышев. — Ко­гда собираются две женщины, они обязательно фило­софствуют! Когда собираются двое мужчин, они гово­рят о выпивке, об охоте, о работе. Мужчины стано­вятся философами только в большой компании, им нужны слушатели.

Улыбышев не угадал. Вера зашла к Орленовой за советом — Орич опять начал пить. Да и работа у него не ладилась, хотя об этом Вера могла только до­гадываться, — он перестал делиться с нею своими мыслями. Нина отделалась общими рассуждениями о тупости современных мужчин. Потом появился Улы­бышев и помешал этому разговору.

Может быть, поговорить с Улыбышевым? В конце концов он директор, он и должен отвечать за своих работников. Не может Вера одна отвечать за Орича. Она думала, что вполне приспособлена к тому, чтобы нести ответственность за свою жизнь и за жизнь дру­гого человека, но оказывается, что это не так-то про­сто! Особенно, когда другой совсем не желает идти в рай…

Есть и другое обстоятельство. Если Вера останется, то Улыбышеву не удастся пустить в ход свои чары. А потом придет Андрей, и все будет в порядке. Но почему она должна заботиться еще и об Андрее? Хватит с нее и своих забот!

Вера взглянула на реку. Солнце садилось за остро­вом. Блики на воде постепенно превращались из сере­бряных в малиновые с огнем. Ласточки с криком носи­лись в воздухе. Плавно пролетели две чайки. Рыбаки плыли в своих лодочках на излюбленные места. Из шлюза вышел белый пароход, и далеко разнесся пе­чальный мотив вальса — при шлюзовании всегда вклю­чали радио. Толпа зрителей на том берегу, приходивших посмотреть на шлюзование, медленно текла обратно в город.

Все это было обычно, и все-таки на всем лежала какая-то печаль. Может быть, она была вызвана вну­тренним ощущением Веры, а может быть, печаль вы­зывало предвечернее состояние природы. Говорит же народ, что по утрам солнце играет, вечером тоскует.

Она оглянулась на притихших гостя и хозяйку. Нина тоже смотрела на реку, Улыбышев смотрел на Нину. Вера уловила в его глазах что-то странное. Ах, да! Он смотрит на хозяйку так, как смотрит оценщик на мебель, которую ему предстоит описать. Вера-то знает, как это происходит! У них с Оричем было не­мало столкновений с судебными исполнителями.

Она решительно подошла .к ним и придвинула кресло. Ее мужская походка, угловатость, жесты — все в равной степени раздражало Улыбышева. Но — что поделаешь? — придется выжидать, и он любезно спросил, глядя, как Вера усаживается в кресло, на­брасывая слишком широкую юбку складками на ноги:

— Почему я так редко вижу Павла Васильевича?

— А почему вы не заглядываете в лаборатории? — пожав плечами, вопросом на вопрос ответила она.— Прошлый раз вы сказали, что зайдете завтра, однако прошло уже две недели…

— Ну, если я говорю «завтра», то это еще не утвер­ждение, а только предположение, — мягко пошутил он. — Вы знаете, у нас, администраторов, столько вся­ческих забот, что даже дневник не помогает, хотя я и записал, что должен побывать у вас. Впрочем, я го­ворю не о работе, а о времени отдыха. Человек про­водит на работе только восемь часов, а шестнадцать остаются для него и друзей…

— Значит, ни Орич, ни Орленов не умеют рабо­тать,— грубо сказала Вера. — Они сидят в лаборато­риях по шестнадцати часов, оставляя восемь для себя и друзей. И я не удивлюсь, если на этом они проиг­рают, хотя им кажется, что они выигрывают…

— Зачем же так сурово? — пожурил ее Улыбышев и повернулся к Нине: — Не хотите ли посмотреть новый спектакль в драматическом? Говорят, там пре­красно поставлены «Дачники» Горького.

— А ваша бывшая жена тоже играет в спектак­ле?— вмешалась Вера, хотя он больше не смотрел на нее.

Улыбышев поморщился. Велигина, кажется, оста­лась нарочно для того, чтобы задавать бестактные во­просы и мешать ему. Надо ее проучить!

— Женщина сама выбирает себе наказание, — сухо сказал он. — Почему вы, например, остановили ваше внимание на Павле Васильевиче, о котором говорят, что он сильно пьет, не талантлив, да и внешне очень мало подходит к вам. Вам бы надо богатыря с плечами в косую сажень, а вы держитесь за бы­линку…

О, он умел ударить! Даже Нине стало неловко. Но па лице у Веры нельзя было прочесть ничего. Наоборот, она стала как будто даже любезнее, наклонилась к Улыбышеву и внимательно взглянула в его глаза:

— Как странно! Вы угадали мои мысли. Я только что думала об этом, По-видимому, все дело в том, что девушки моего поколения оказались обездоленными. Наши женихи, — во всяком случае, многие из них, — погибли на войне. И нам приходится брать то, что есть. А пользоваться любезностью волокит вашего возраста как-то неприятно. Ведь вот Марина Черед­ниченко отказала вам в своих чувствах…

Несмотря на всю свою выдержку, он вздрогнул, словно в комнату вползла змея.

— Кто вам это сказал?

— Не все ли равно? — с завидным равнодушием ответила Вера, опустив глаза на носки туфель.

Нина отодвинулась с напускным спокойствием, словно разговор не касался ее. Но Улыбышев видел, что слова Велигиной достигли цели. «Ах, стерва! Вот зачем она осталась! Ну, погоди же, ты еще пожале­ешь об этом вечере!»

— Обыкновенная сплетня, — безразлично сказал он. — В таких маленьких коллективах, как наш, все­гда находятся люди, которым доставляет удовольствие опорочить ближнего. А так как нас всего несколько человек, то, естественно, не трудно связать воедино все имена… — И пожалел: Нина взглянула на букет, потом на него, на Веру, и он понял, что она испугалась букета.

Вера встала и лениво произнесла:

— Все-таки мне придется пойти за моим беспут­ным Оричем…— она никогда не называла Павла мужем, чему Нина очень удивлялась. — Надо сказать ему, что для труда достаточно и восьми часов, а шестнадцать следует оставлять для друзей и для себя, — усмехнулась она и, сделав легкий поклон, по­плыла к выходу. Ее фигура медленно растаяла в саду.