Павел Зальцман - Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник) Страница 34

– Ешь.

Слепой ест, вздрагивая, роняя изо рта на вонючую рубаху сладкий сок.

Перевозчик спрашивает:

– Ваши где?

– За рекой.

– А много?

– Сорок.

XI. О первом щенке

Купанье кончено, и вода утекает уже новая, не касаясь тел. Им нечего бы жалеть потерянного, если б не было так приятно купаться. Но дальше было бы невозможно, и вода бежит напрасно. Они глядят с сожалением на невысохшую реку. Дона, одетая, торопит дочку и окликает мужа, который на вымытом жеребце, играющем с солнцем лоснящейся шкурой, поднимается от реки к спуску. Они устремляются к солнцу, дыша телом после купанья, и в тени от листьев Саша въезжает на улицу и разглядывает висящие в глубине на деревьях красные яблоки. Они закрывают реку и утешают переменой. Все новые стволы проходят мимо, и он не оборачивается и не слышит. Пока старуха Цонева одевает Соню, Дона говорит над рекой:

– Хорошее купанье. Скоро конец – осень. Напрасно мы не убедили пойти с нами Таню – я ее вспомнила, кстати.

Цонева: Вы, барыня, говорили – она не слушала, потому что оглохла. Она и есть не хочет.

Дона: Ну, это все пройдет. А купанье ей бы помогло, потому что вода вымывает напасти – даже такая мутная.

Цонева: Конечно.

Дона (улыбаясь): А солнце высушивает.

Цонева: Еще бы! Когда ее барин привез – я привела ее в темную комнату и сразу сказала – надо помыться, взяла из комода свежее полотенце и отвернула занавеску. Так я аж присела: вся покрыта жирными трубками сажи, платье обгорело, рукава в пятнах грязи и земли и даже в кукурузных волосах, как чучело. А весь низ мокрый, как будто она всю жизнь проплавала в болоте, как качка. Глиняные пятна только начали подсыхать, она так и завалилась прямо в постель. А когда я ее подняла помыться и убрала волосы и одела ваше зеленое платье, так она стала приличной барышней – прямо ехать в новые гости. Только глядит до сих пор зверем. Конечно, ей далеко до нашей барыни, таких больше на свете нет. А помоем и посушим еще, так и совсем заблестит.

Дона оглядывается и хочет крикнуть мужу, но он уже на верху спуска и исчез. Она встает и уходит за ним, а старуха, дотянувши бант, торопит Соню. Но она усаживается в чистом платье на край дороги и говорит:

– Я буду ожидать деда.

Она оборачивается к острову:

– Вот он уже садится в лодку. Он что-то мне везет.

Балан, приблизившись, говорит:

– Вот тебе щенок. Весь черный, как наш Цыган.

Балан хочет поднять его, но он сам вытягивает голову, расставив лапы на бруске борта. Соня подбегает к лодке босыми ногами по воде, обрызгивая платье, и, увидевши щенка, вскрикивает от радости, ласкает его и целует в крутой лоб. Вывалившись на песок из лодки, не считая высоты, он воет от боли, но встает на лапы и, доковылявши до ее загорелых ног, тычется в них, поднимает к ней морду и шевелит хвостом.

XII

Рано утром, спустившись по холму на прорытую в овраге дорогу, к местечку бежит белобрысый мальчик. Он бежит уже полтора часа без передышки и остановки, оставляя глубокие следы. Еще издали с поворотов дороги он уследил движение около брошенной подводы с разрытым сеном. От нее отходят две низкие фигуры и убегают. Еще не вполне рассвело, и нельзя разглядеть, кто это. Подбежавши, мальчик остановился и с любопытством глядит, засунув палец в рот. От воза поднимается фигура – высокий старик в чесучовом пиджаке и фуражке, надвинутой на лоб, нос острый, глаз круглый, и окрикает:

– Эй, хлопчик, куда ты бежишь?

– В местечко.

– А почему так быстро?

– А я бегу рассказать, что на том хуторе, который сгорел, подрались солдаты и поубивали друг друга.

– А сам ты кто?

– Я самый.

– Ого, какой перченый.

Мальчик (подозрительно): Почему перченый?

Старик: А откуда пришли солдаты?

Мальчик: Ая почем знаю?

Старик: А знаешь, что с такими, как ты, делают?

Мальчик: А что?

Старик: Долбают клювом по голове. (Он смеется.) Не бойся, малый. (И кладет мальчику на голову руку, крепко нажимая. Он удивленно поднимает брови и, щурясь, присматривается к мальчику. Тот сердито поводит головой, освобождаясь.) А что это у тебя на плече?

Мальчик натягивает рубашку на плечо. Старик хочет сбить с плеча стебелек укропа, окруженный ржавым подтеком, и звонко звякает о плечо ногтями. Мальчик удивленно смотрит на него.

Старик: Ну, а как же они напали друг на друга?

Мальчик: Они подумали друг на друга, что это голодные, которые за рекой.

Старик: Значит, они за рекой?

Мальчик: Да.

Старик: И много их?

Мальчик: Сорок.

Вдруг мальчик кричит:

– Куда вы, дяденька? Что вы, сдурели? Стойте!

Они подошли к разбитым мосткам через овраг, и старик, не заметивши его, ступил в пустоту. Но ему удалось повернуться в воздухе, и он вернулся на берег.

Он откликается:

– А что такое?

Мальчик: Да вы, только что…

Старик: Что только что?

Мальчик: Ничего.

Старик: Слушай, пистолет, скажи мне только вот что: ты не видел где-нибудь одного длинного голодранца в ватнике, а с ним маленького байстрюка?

Мальчик: Нет, не видел, а что?

Старик: А понимаешь – когда вчера вечером на этой подводе везли кой-какое добро, так у них колесо сломалось. Вот только теперь мои люди перетащили кое-что в мой дом.

Мальчик: А где ваш дом?

Старик: А вот там.

Мальчик глядит, но слева все закрывает косогор.

Мальчик: Ну а что же голодранец?

Старик: А видишь – когда колесо сломалось, то оказалось, что кто-то тут проковырял дыру. И несколько человек крутилось возле. Но тут случились мои люди, и эти дурни испугались и попрыгали вон с той горы и переломали себе шеи и ноги. А вот эти двое убежали.

Мальчик: Нет, не видел, не знаю…

Старик: Ага. Тогда скажи мне еще: что это такое? Смотри. (Он протягивает мальчику закрытую ладонь и открывает ее.)

Мальчик (смотрит с любопытством, вытянув шею, и отворачивается): Не знаю.

Старик: Кто-то обронил – тебе не нужно?

Мальчик: Та не.

Старик: Ну как хочешь. (Он засовывает в карман.)

Мальчик: Дяденька, если вам не нужно – дайте мне.

Старик: А зачем тебе?

Мальчик: Ножа у меня, дяденька, нет, так я бы им перегрызал стебли у дынь на баштанах.

Старик: Стебли? Напильником?

Мальчик: Да.

Арки. 1937. Б., графитный кар. 21x30

Старик (стукает его напильником по плечу и говорит улыбаясь): Ну, бери. Но будь здесь осторожен. Лучше ночью сюда не ходи, а то тут обрыв, рви себе дыни на баштане у Балана. Слышал?

Мальчик (повторяет): Слышал.

Старик (щурясь): Совсем становится не видно. А? Как по-твоему? Ну, ладно, беги себе, хлопчик.

Мальчик убегает вниз по дороге. Сильно рассвело, и скоро взойдет солнце. Старик взбирается на темное поле, доходит, спотыкаясь, до обрыва над широкой долиной, заросшей колючим кустарником, и прыгает туда, не касаясь земли. Он торопится, пока не взошло солнце, и бормочет себе под нос, улыбаясь: «Гроб Балану». Выждавши некоторое время, вернувшийся мальчик взбирается с дороги, переходит осторожно поле и долго стоит над обрывом, рассматривая колючие кусты. Но взошедшее солнце поднимает над долиной белый туман, и он ничего не видит.

Часть IV

Новый порядок. Из цикла «Не забывать». 1968. Б., тушь, перо. 59,7x83,8

I. Верблюды

Господи, Господи, убей того до смерти,

У кого хата бела, у кого жинка мила.

Настал ночной отдых. Только болят ноздри. Но сон нисходит. Стоя. Другой опустился на колени, промял камышовую подстилку выжал гной и коснулся носом колючего сена.

Тяжело дышат бока, возвышаясь над глиняным забором. Шерсть оборвана камнями, висит клочьями. Голова ложится. Нижняя губа погрузилась в черную жижу. Втянутая глотками, пузырясь на зубах, в глотку втекает вода. Верблюд во сне фыркает и перекладывает голову. А у первого она на длинной шее тихонько ходит с боку на бок, как вага у журавля.

После краденой капусты за ночь дыры наполнились водой. К утру похолодало и по земле проступила белая изморозь. Вечером, перейдя реку, прыгая в хрустящих колеях, над обрывом стучат колеса; скрипят в ободьях оси, и сдержанные голоса указывают остановки. Сквозь облепившую подводы грязь мерцает известковая белизна. Видно, прежде на них возили камень с карьеров. А теперь сложены мешки с картошкой, капустой, кукурузой и мукой. Кое-где торчат то корзина с синими, то черный в темноте кавун. Или уложенную бережно пару гусей полуприкрывает рыжий чухай.