Владимир Монастырев - Рассказы о пластунах Страница 39

— Простите, товарищ сержант, никогда больше этого не будет… А деньги… — неуклюже полез в карман, вытащил оттуда две смятые синенькие бумажки и протянул их сержанту, — вот они…

Прохоров взял деньги и, снова став по стойке «смирно», сказал:

— За грубое нарушение дисциплины объявляю вам наряд вне очереди.

Барабин тоже вытянулся. К щекам его прилила кровь, и он почти весело ответил:

— Есть один наряд вне очереди… Спасибо, товарищ сержант.

Отпустив солдата и оставшись один, Прохоров подумал: «Влетит мне за Барабина». И решил — была не была — идти прямо к начальнику карантина.

Канцелярия карантина размещалась в небольшой квадратной комнате, стены в ней были сплошь завешаны стрелковыми и топографическими плакатами. В углу, налево от двери, стоял коричневый несгораемый шкаф, рядом с ним — стол, покрытый синей скатертью, а поверх нее лежало толстое стекло с лучами трещин — наверное, кто-то неаккуратно облокотился.

За столом, в шинели, застегнутой на все пуговицы и перехваченной портупеей, сидел майор — начальник карантина. Рядом с ним, разложив требования и накладные с размашистыми резолюциями, пристроился старшина Звягин.

Когда Прохоров вошел в комнату, старшина собрал бумажки в желтую папку и пересел к окну.

— Садитесь, — кивнул майор на стулья, расставленные вдоль стены.

Прохоров сел.

У майора были густые, сросшиеся к переносице брови, под ними строгие, даже сердитые, как показалось сержанту, глаза. Рассказывая о происшествии с Барабиным, Прохоров старался не встречаться взглядом с майором и больше смотрел на старшину. Звягин сидел, чуть подавшись вперед, уперев кулаки в колени широко расставленных ног.

Выслушав сержанта, майор переспросил:

— Значит, объявили ему взыскание?

— Так точно, объявил, — подтвердил Прохоров.

Майор постучал пальцами по столу.

— Да-а, — протянул он, — за эту операцию с сапогами одного наряда маловато. Как думаешь, старшина?

— Мало, — сказал Звягин. — Пожалел он Барабина, потому что симпатию к нему имеет.

— Задали вы нам задачу, — обернулся майор к сержанту. — За один проступок дважды не наказывают, значит, придется ваш наряд отменить, чтобы дать солдату более строгое наказание.

— Разрешите, товарищ майор, — Прохоров вскочил со стула.

Начальник карантина кивнул головой.

— Старшина правду говорит, — взволнованно начал Прохоров, — есть у меня к этому солдату симпатия. Только не в этом дело. Я о нем лучше думал и обманулся. Но не до конца обманулся: он свою вину по-настоящему понял, и не только мне за него больно, ему самому стыдно стало… Я еще никого в отделении не наказывал, его первого, — Прохоров остановился, перевел дыхание и, шагнув к столу, положил перед майором две двадцатипятирублевые бумажки, которые он держал в кулаке. — Вот и деньги, он сам отдал.

Майор помолчал, посмотрел на старшину, потом на Прохорова.

— Решим так, — он пристукнул ладонью по столу, — отменять не станем — побережем ваш авторитет. Только впредь не путайте самостоятельность с поспешностью… А на Барабина еще через солдатскую общественность следует нажать. Заняться этим придется уже в роте и, видимо, не нам с вами, Прохоров, потому что завтра карантин разойдется по ротам… Кто куда пойдет, объявим на вечерней поверке.

Прохоров хотел спросить, а куда же назначат его, но не решился.

— С деньгами-то что делать? — усмехаясь, спросил майор у Звягина.

— Заактируем, — ответил старшина.

— Правильно, составь акт, — ребром ладони майор подвинул деньги на угол стола и поднялся, давая понять, что разговор окончен.

К вечеру уже все солдаты знали, что завтра разойдутся по ротам. Когда Прохоров после прогулки сел возле казармы покурить, по одному, по двое сюда же пришли и его солдаты. Сели на лавочки вокруг бочки с водой, закурили. Ващенко не курил, но и он пришел. Помолчали. Слышно было, как потрескивала махорка в самокрутках. Огоньки цигарок и папирос то замирали, то вспыхивали, озаряя подбородки, носы, щеки, отражаясь в глазах золотыми искрами.

— Значит, завтра в роты? — спросил Барабин.

— Да, — подтвердил сержант.

— А кого куда, неизвестно?

— Не знаю.

— Вот бы с вами вместе, — сказал Мягких. В голосе его было такое искреннее желание попасть в отделение Прохорова, что тот смутился, покраснел. «Хорошо, что темно», — подумал он. Ему не хотелось, чтобы солдаты заметили его волнение. Самым равнодушным тоном, на который был способен, сержант ответил:

— Я еще сам не знаю, куда меня, дадут ли отделение…

— Обязательно дадут, — убежденно сказал Ващенко. — Вы бы, товарищ сержант, и вправду похлопотали, чтобы нас всех вместе.

При всей задушевности разговора Прохорову не хотелось откровенно признаться солдатам, что он тут сделать ничего не может. Сержант помедлил с ответом, затягиваясь папироской, и неизвестно, как бы он вышел из затруднительного положения, если бы дневальный не подал команду — приготовиться к вечерней поверке.

Солдаты ушли в казарму, а сержант еще немного посидел один: докуривал папиросу, думал. Он ощутил в себе странное, неожиданное чувство грусти: жаль было расставаться с отделением — с Барабиным, Мягких, Ващенко.

Но рядом с чувством грусти возникло нетерпеливое любопытство — уже хотелось взяться за новую работу. То, что было в карантине, только начало, хотелось идти дальше. Прохоров понимал: не все трудное осталось позади. Будут еще и тяжелые характеры, и сомнения, и разочарования. Но будут и радости, такие, какую он испытал сегодня, разговаривая со своими солдатами.

Дневальный подал команду строиться на вечернюю поверку. Прохоров бросил окурок в кадку и направился в казарму. Он чувствовал себя легким и сильным. Ему хотелось бежать, прыгать, куда-то израсходовать силу. Но он сдержал себя и степенно прошел мимо дневального.

НАСЛЕДНИКИ

Прямо с вокзала Александр Иванович Климов отправился в полк. Неделю тому назад командир прислал ему письмо, просил приехать на юбилей части. Годовщина была круглая. Климов подумал и решил — надо съездить. Никого из ветеранов в полку уже нет — разлетелись в разные стороны, но все-таки потянуло Климова в родную часть, захотелось посмотреть на молодых солдат, на командиров, посидеть около своего пулемета — писали Александру Ивановичу, что он сейчас в полковом музее. Словом, взяв на три дня отпуск, он поехал в город, где стоял полк, в котором пулеметчик Климов прошагал всю войну.

С вокзала Александр Иванович шел пешком: не хотелось садиться в трамвай, уж очень хороша была погода — солнечно, тепло. На главной улице подстригали акации.

«Весна, — думал Климов, шагая по срезанным прутьям, — скоро вот эти деревья выбросят молодой лист, потом оденутся в густую зелень. Хорошо!» Настроение было приподнятое, все вокруг нравилось: и белые, словно светящиеся под ярким солнцем дома, и новенькие вагоны трамваев, обгоняющие Климова. Как похорошели за последние годы наши города. К тому, что делается в городе, где живешь, мы как-то привыкаем, не замечаем в нем перемен. А приедешь туда, где давно не был, и сразу видно, как тут все изменилось — выросло, расцвело.

Александр Иванович попробовал представить себе встречу с молодыми солдатами. К пулеметчикам надо будет сходить на занятия, посмотреть, как они управляются с «машиной», ну, и, наверное, придется показать, как с ней работали ветераны.

В армии Климов был настоящим мастером своего дела: мог с завязанными глазами разобрать и собрать пулемет, быстрее всех в полку выкатывал его на огневую позицию и открывал огонь.

Климов свернул в знакомый переулок и остановился перед воротами с резной аркой. Справа от ворот стоял небольшой домик с дверью и квадратным окошечком — проходная. Александр Иванович постучал в окошко и отдал свой паспорт. Через несколько минут вышел сержант.

— Я провожу вас к заместителю по политчасти, — сказал сержант.

Они вошли во двор. Климов с любопытством огляделся. Двор знакомый — отсюда он уходил по демобилизации, — но все здесь как-то по-новому. Справа был пустырь, а сейчас спортивный городок, клумбы, к главному зданию пристроено крыло, плац посыпан песком.

Заместитель по политчасти, маленький, с лохматыми бровями подполковник, встретил Климова у входа в свой кабинет.

— Познакомимся, — сказал он, крепко встряхивая Александру Ивановичу руку. — Командир на сборах, так что вы с ним завтра увидитесь.

Узнав, что Климов прямо с вокзала, замполит по телефону распорядился, чтобы ему приготовили место в комнате для приезжающих.

— У нас там хорошо, — сказал он, потирая руки. — Пока, правда, никого нет, а назавтра ожидаем гостей из округа, так что скучать не будете… Вы в четвертой роте служили?