Николай Асанов - Электрический остров Страница 55

Возницын тем временем тоже вызвал остров, сое­динился с Райчилиным и начал с ним разговор о том, о сем, о поездке на охоту, а затем, рассказав анекдот, сообщил, как подвигаются дела с тракторами, спро­сил, с кем это связался Пустошка на острове. На во­прос Райчилина: «А что?» — Возницын с усмешкой ответил, что Пустошка ждет только рекламации от сотрудников института, чтобы снова поднять вопрос о недоделках в конструкции трактора. Райчилин за­смеялся и ответил, что рекламации не будет, и Воз­ницын удовлетворенно положил трубку. Подойдя к окну, он взглянул на завод, подумал о том, что заво­дик у него небольшой, а неприятностей хоть отбав­ляй, затем встряхнул головой, пробормотал: «А все-таки лучше быть директором хоть на небольшом за­воде, чем просто инженером на крупном!» — и, совер­шенно успокоившись, до того, что даже печень пере­стала болеть, сел за разборку почты.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

1

Райчилин сидел один в директорском кабинете и размышлял о будущем. Улыбышев опять укатил в южные районы области: надо было во что бы то ни стало отложить заседание бюро и в то же время обуз­дать Маркова. Без Улыбышева секретарь парторга­низации постеснялся ставить вопрос о недостатках трактора, а о Маркове все время поступали неутеши­тельные сведения. Этот недоучка втихомолку собирал какие-то данные о сетевом хозяйстве, проложенном за счет филиала для испытаний электротракторов, опрашивал работников МТС и время от времени по­сылал заказные письма в разные адреса. Все это было крайне неприятно, и Сергей Сергеевич настоял, чтобы директор исчез на некоторое время. Иногда Улыбышев появлялся в городе, там они и встреча­лись, чтобы проинформировать друг друга о делах, но на острове директор не показывался.

В каком-то смысле такое положение вещей было приятно Райчилину: с недавних пор уже не Улыбы­шев двигал дело с трактором, а сам Сергей Сергеевич. Получалось, что они поменялись местами, и Улы­бышев как будто признал руководящую роль своего скромного помощника. Однако, как сказал бы дирек­тор, были среди лавров и тернии, приходилось по­стоянно думать о том, как сохранить хорошую мину при самой плохой игре.

Припомнив эти две поговорки в стиле Улыбышева, Сергей Сергеевич вздохнул. Улыбышева такие пого­ворки и цитаты опьяняли, они как бы заменяли ему действие, но Сергей Сергеевич был не так прост. Он-то знал, что одними словами ничего не сделаешь, к цели приводят только поступки.

Он и сам не подозревал, сколько надежд, а вме­сте с ними тревог и волнений принесет ему знаком­ство с Улыбышевым. Когда Сергей Сергеевич, ценой многих унижений, просьб и обещаний «не забыть», стал заместителем директора филиала по хозяйствен­ной части, он посчитал это за счастье. Как ни говори, тут только и началась для него относительно обеспе­ченная жизнь, притом без вечной опасности «нарвать­ся». Хорошее жалованье, отличная квартира, коман­дировки, возможность почти бесконтрольно распо­ряжаться значительной продукцией острова — конеч­но, отчетность была, но Райчилин знал, как отчет­ность повернуть в нужную сторону. Доходы Сергея Сергеевича росли, причем ему не надо было совер­шать какие-нибудь подлоги или подделывать доку­менты, как вынуждены были поступать некоторые из его знакомых снабженцев, если их аппетит превышал заработную плату. Достаточно было удружить тому-другому по осени, когда на острове начиналась реа­лизация продуктов, и всякий дар возвращался удеся­теренным. Честное слово, ученые были щенками в хозяйстве. И хорошо, что они даже для того, чтобы проделывать свои опыты, которых Сергей Сергеевич зачастую не понимал, были вынуждены пахать, сеять, выращивать сады. Тут уж хозяином становился Сер­гей Сергеевич.

Однако все же вначале была еще только тень сча­стья. Само счастье объявилось тогда, когда Борис Михайлович Улыбышев принялся за свой трактор.

До тех пор, пока Улыбышев копался со своими чертежами, он был королем. Но пришла пора вопло­щать чертежи в металл, в конструкции, потребова­лись материалы и рабочая сила. И тогда королем стал Райчилин.

Пожалуй, Улыбышеву и в голову не пришла бы мысль о таком шумном триумфе, какой подготовил для него Сергей Сергеевич. Что ни говори, ученые всегда были далеки от практики. Улыбышев рассчи­тывал самое большее на докторскую степень и пре­мию для себя самого. Но Сергей Сергеевич сразу по­нял, где зарыта собака, и внушил ему, что надо дей­ствовать широко, шумно, привлечь внимание руковод­ства области, приурочить опыты к будущему област­ному празднику и на этой волне взлететь к настоя­щей большой славе. В такой обстановке Райчилин становился просто необходимым своему шефу и сам взлетал на той же волне. А, зная характер Улы­бышева, внушить ему, как надо действовать, было просто.

Сергей Сергеевич только намекнул. Ум Улыбы­шева был устроен так, что за намеком ему сразу ви­делась картина. И картина ослепила его, хотя другой не увидел бы на полотне ничего, кроме нескольких грубых мазков. Улыбышев загорелся, как фейерверк, и теперь оставалось лишь направлять искрящиеся ра­кеты в ту сторону, где они будут виднее.

Конечно, славой придется поделиться. Возницын уже предупрежден, что от него самого зависит, укра­сится ли его пиджак медалью. Скромное дело оди­ночки могут и не заметить. А там, где много шума и блеска, медаль будет обязательно. И вот игра была разыграна, в комбинацию вошли десятки карт, и только Сергей Сергеевич знал, кто держит их в руках и сдает игрокам. Даже Улыбышев не подозревал, на­сколько нужен ему Сергей Сергеевич, хотя, впрочем, теперь он, кажется, уже понимает свое место в борьбе честолюбий…

Все было прекрасно, пока в дело не вмешался этот Орленов. С Пустошкой справиться было легко — он боялся Возницына, боялся Улыбышева, боялся самого Сергея Сергеевича. В конце концов инженеришка махнул бы рукой и замолчал. Но Орленов подейст­вовал на трусоватого инженера, как кислота. Кажет­ся, есть какие-то катализаторы, которые содействуют реакции, если даже сами не принимают в ней уча­стия. А Орленов и сам ринулся в борьбу.

Сергей Сергеевич успел, правда, подложить мину под этого неуживчивого человека, но что будет, если мина не сработает? Улыбышев сделал все, что мог, но жена Орленова устояла под его натиском, и Орленов, хотя и помятый, продолжает борьбу. Вот он уже сма­нил Маркова, он заинтересовал Горностаева, доста­точно одного неловкого толчка, чтобы все враждеб­ные силы пришли в движение, и тогда…

Райчилину было трудно думать о том, что про­изойдет тогда. В случае провала Улыбышев, просто в отместку за то, что временно подчинялся руковод­ству Сергея Сергеевича, всю вину свалит именно на него. Больше того, у него мелькнет мысль, что первый вариант — более скромный — не вызвал бы такого отпора, а Сергей Сергеевич знает, как Улыбышев умеет рисовать картины по одним только пятнам, — и то­гда его просто выгонят. Выгонят из чистой мести, из-за того, что Улыбышев не любит быть смешным, и все так добротно, казалось, построенное здание его успеха рухнет. И тогда снова начнется погоня за ме­стом, медленное прозябание за гранью надежды, гро­шовое жалованье, мелкие грешки, за которые иногда приходится расплачиваться несоразмерно крупной монетой…

Подумав все же о том, что может произойти, Сер­гей Сергеевич вытер мгновенно вспотевший лоб и при­нялся снова так и этак поворачивать факты, ища сла­бое место у противника, куда можно было бы нанести решающий удар. Таких слабых мест у Орленова было два: его жена и он сам.

Что касается Нины Сергеевны, смутить ее нетруд­но. Райчилин давно уже подозревал, что все женщины одинаково падки на лесть, похвалу и блеск. Правда, бывают кое-какие исключения, но они только под­тверждают правило. Во всяком случае, большинство женщин предпочитают спокойную и уютную жизнь, боятся раздора — как же, всякое волнение отражает­ся на их красоте, единственном, что они ценят. Не потому ли красивые женщины чаще всего не рабо­тают? Работа — это тоже цепь волнений, куда лучше сидеть за спиной мужа. Но и мужа надо уметь вы­бирать такого, за чьей спиной удобнее. Следователь­но, женщина, пока она еще может нравиться и не окружена детьми, наличие которых сразу сбивает ей цену, думает только о лучшем выборе. Это Райчилин изучил на собственном опыте. Сколько у него самого было случаев, когда молодые и красивые женщины пытались укрыться за его спиной! Если бы не боязнь скандала, который всегда могла устроить его жена, у него тоже был бы не один случай переменить ее на красивую и молодую. И исходя из этой простенькой цинической философии, Райчилин и предположил, что жена Орленова ничем не отличается от тех красивых и легкомысленных женщин, которые, по его мнению, все, как кошки, должны привязываться не к человеку, а к дому. И чем красивее дом, тем лучше они себя чувствуют.

Такая «философия» отлично выручала Райчилина во многих случаях жизни. Она помогала ему идти напролом там, где можно было действовать через женщину. Если же он получал отпор, то утешался тем, что относил обидевшую его женщину к категории дур. Правда, в общем счете получалось, что непри­ступных женщин куда больше, чем поддающихся на его уловки, но он легко уходил от сомнений, просто отстраняя их. Что ж, дураков действительно больше, чем умных людей, а так как себя Райчилин почитал за очень умного человека, то ему было даже лестно, что он находится в явном меньшинстве.