Николай Асанов - Электрический остров Страница 58

3

Испытания прибора заканчивались. Последняя серия их должна была показать, какие помехи могут влиять на его работу. Тогда испытатели обычно со­знательно стараются убить свое детище, создавая са­мые невозможные условия, в которых прибор должен действовать. У них есть даже особое название для подобных испытаний: «Прибор в руках дурака…»

Андрей и Марина пытались сжечь прибор, пропус­кая через него самые сильные импульсы, они созда­вали толчки, которые вряд ли выдержал бы и трак­тор, где должен находиться прибор, они стреляли по нему молниями, а затем снова садились к пульту и по очереди пробовали включать и выключать транс­форматорную станцию на расстоянии 800 метров.

Это было напряженное время, и Орленов забыл о домашних неприятностях, как забыл и о музыке, ко­торая слышалась ему в голосе Чередниченко. Да и го­лос девушки изменился. От постоянного напряжения, от боязни, что их труд может пойти в архив, как одна из неудачных попыток, оба они охрипли, оба забыли о себе и своих сложных отношениях, помня только о том, что в каждом опыте возле твоего плеча есть плечо товарища, на которое можно в случае чего опе­реться…

Как раз в это время и состоялся обещанный уже давно визит руководства.

Улыбышев не приехал. Он направил в лаборато­рию Райчилина.

Прошло так много времени с того дня, когда Рай­чилин обещал навестить лабораторию, что испытатели забыли о нем. Пол, стол, тщательно вымытые тогда Мариной, были снова засыпаны стружками, обрез­ками меди и свинцовым блеском, возле небольшого токарного станка стояла лужа масла. В последние дни работникам лаборатории некогда было оглядеть­ся вокруг. Они и сами-то были не бог весть как хо­роши. Орленов забывал побриться, а Нина давно уже перестала напоминать ему, что пора переменить со­рочку и выбить пыль из костюма. Она все это время как бы и не жила дома. Когда он возвращался, она уже спала или лежала без света в запертой спальне, а когда он вставал, ее уже не было, и только горячий кофейник да приготовленная к завтраку булка, масло, сыр напоминали, что она еще существует. Марина Чередниченко выглядела не лучше. Халат ее был прожжен кислотой, руки покрылись ссадинами, ожо­гами, лицо в масляных пятнах. Но ни тот, ни другая не замечали этого до тех пор, пока однажды не раз­дался настойчивый, требовательный стук в дверь ла­боратории.

— Начальство! — шепнула Марина, и они вдруг увидели один другого.

Такое внезапное видение бывает нестерпимо яс­ным. Они взглянули друг на друга и расхохотались, не торопясь открыть дверь. Затем она умоляюще кивнула в сторону двери, за которой опять послышался дробный, сердитый стук.

— Придумайте что-нибудь, чтобы задержать ин­спекцию! — шепнула она. — Мне надо хоть умыться и причесаться!

Орленов крикнул:

— Подождите минуту, я выключу ток! Неторопливо подойдя к двери, заслоняя широкой спиной Марину, бросившуюся к умывальнику, он при­открыл ее и выглянул в щель. Перед дверью стоял Райчилин.

Сергей Сергеевич выглядел начальственно и по­кровительственно. Однако он не торопился войти в лабораторию. Тогда Орленов вышел к нему.

— Почему не соблюдаете технику безопасности? — спросил Райчилин. Он умел вдруг делаться неприятно строгим, как будто начисто вычеркивал старое зна­комство, имя, отчество и фамилию стоящего перед ним подчиненного. Он и смотрел на Орленова так, будто видел его впервые. И голос у него был скрипу­чим, сухим, словно звуки, издаваемые им, терлись один о другой, как деревья в лесу при ветре. — По­чему над дверью лаборатории отсутствует красный сигнал: «Включен ток»? А если кто-нибудь нечаянно войдет?

— Дверь всегда закрыта на ключ, — мягко отве­тил Орленов, прислушиваясь к плеску воды. «Кон­чила ли Марина свои приготовления?»

— Сигнал поставить! — безапелляционно заявил Райчилин. Затем он протиснулся мимо Орленова в дверь и встал на пороге, расставив ноги, словно боял­ся упасть.

Было смешно видеть, как он трусит. Он боялся всего — проводов, приборов, кабеля, включателей — и стоял так, словно показывал, что его дальше не за­манишь. Он — стреляный воробей и знает, что может случиться с человеком, если тот шагнет за положен­ный предел.

— Почему дефицитные материалы валяются без призора? — спросил он голосом чревовещателя, рож­давшимся как будто где-то в утробе и совсем не похожим на его обычный веселый, частый говорок. Орленов даже вздрогнул, хотя Марина привычно лю­безно улыбалась Райчилину, как будто не замечая, что он совсем не тот, каким они его обычно видели. Она успела вымыть лицо и сбросить халат и выгля­дела вполне прилично, чего нельзя было сказать о самом начальнике лаборатории.

— Испытания закончены, Сергей Сергеевич,— почтительно ответила Марина, — и завтра мы сдадим все излишки материалов обратно на склад.

— Закончены? — строгое лицо Райчилина приоб­рело иное выражение, которое проступило внезапно, словно с портрета смыли подрисовку. В нем появи­лась какая-то хищность, стремительность, как будто Райчилин готов был кинуться к прибору, обхватить его обеими руками и забрать его немедленно.

Орленов увидел, как зашевелились на его руках пальцы, неприятные толстые пальцы, обросшие чер­ными волосами так, что казались бородатыми.

Выражение хищности сохранялось на лице Рай­чилина какую-то долю секунды, затем он стал опять строго-сонным, величественным, как будто никакого пробуждения и не было, и приказал:

— Покажите прибор…

— В действии? — спросил Орленов, с любопыт­ством наблюдая, как меняется человек, которого он, казалось, давно уже знал.

— А это не опасно?

— Мы для того и создали его, чтобы было не опасно…

— Хорошо!

Райчилин огляделся, словно ища безопасного ме­ста в комнате, но ничего не нашел и встал к окну. Тут хоть можно выпрыгнуть, — угадал его мысли Андрей и рассердился: Улыбышев мог бы поручить ревизию какому-нибудь знающему человеку, нельзя же посы­лать дворника, это, черт его возьми, неуважительно! Однако он сдержался, слишком уж откровенно умо­ляющими были глаза Марины, она предостерегала его от скандала, который был бы только на руку дирек­тору.

Оставив Райчилина в выбранной им позиции, Ор­ленов подошел к пульту управления трактором и включил прибор.

Ток хлынул в кабель.

Он мчался волнами с такой скоростью, которую можно вычислить, но нельзя представить, как невоз­можно увидеть те частицы, из которых он составлен. В остальном все в лаборатории оставалось прежним, хотя невидимые электромагнитные волны, пробившись сквозь броню кабеля, постепенно наполняли помеще­ние.

Орленов сидел за пультом управления трактором, а Чередниченко стояла у трансформатора, и по жела­нию конструктора по силовому кабелю мчались вы­сокочастотные импульсы и то включали, то выклю­чали трансформатор.

— Можно выключать! — сказал через минуту Рай­чилин. Он был удивлен и восхищен.

Незаметно для себя он увлекся показом и стоял уже за спиной Орленова. Андрей повернулся и взгля­нул в лицо обследователя, с недобрым чувством вспомнив, как заместитель директора только что пря­тался у окна. Столько-то знать о токах надо, чтобы не бояться их! Тут он вспомнил, что Райчилин кое-что все-таки знает. Он же сам, как он рассказывал, отре­монтировал в подарок Нине знаменитый торшер. Но, как видно, знать электрический звонок или устройство электролампы еще не значит не бояться электрических машин!

— Отлично, отлично! — воскликнул Райчилин. — Борис Михайлович будет очень рад! — и осекся, слов­но испугался, что обидел Орленова. Но Андрей мол­чал, и тогда он уже с вызовом спросил: — А вы все еще воюете против электрического трактора? Зачем же вы тогда делали свой прибор?

— Я воюю против несовершенной модели трак­тора, а общие принципы конструкции меня вполне устраивают,— холодно ответил Орленов.

— Тогда зачем же вы воюете? — удивился Райчи­лин.— Ведь за последние сто лет паровоз Стефенсона претерпел столько изменений, что теперь эта машина совсем не похожа на своего прапрадеда. Однако прин­цип его работы остался неизменным!!

— Право же, наша техника так богата, что может создать лучшую машину, чем предложенная нашим директором, — любезно сказал Орленов. — Впрочем, он скоро и сам убедится в этом… — не удержался он.

— И как скоро? — полюбопытствовал Райчилин.

— О, я со дня на день жду звонка из обкома, что­бы сообщить наши предложения, — непринужденно ответил Орленов.

Меж тем Райчилин постепенно вновь приобрел непроницаемое начальственное выражение и с какой-то, чуть ли не отеческой мягкостью заговорил:

— Отлично, отлично! А я-то думал, что мне при­дется утешать вас, успокаивать. Оказывается, вы от­носительно легко переживаете свои личные неприят­ности. Рад за вас, Андрей Игнатьевич, очень рад! А что вы на меня напали по линии трактора — это даже лучше. А то, чего доброго, еще устроили бы скандал. Ну, я пошел. Так можно сказать Нине Сер­геевне, что вы ничего не имеете против ее ухода?