Моник Швиттер - Память золотой рыбки Страница 20

Безнадежная авантюра с ее зятем Вальтером причиняла Алис боль долгие годы. Все закончилось также внезапно, как и началось тем вечером, после похорон Филиппа.

Сестры ссорились, осыпая друг друга взаимными обвинениями, один упрек следовал за другим, одна пощечина за другой, потом начались крики, толчки, пинки.

— Я не дам усыпить Фрица, — визжала Лидия. — Ты одна в ответе за своих детей!

Алис бросилась на сестру, повалила на пол и уселась на нее, как двадцать лет назад, когда младшая сестра постоянно колотила старшую. Она сломала ей нос, била по лицу, пока Лидия не перестала защищаться, но ее вопли заставили Алис остановиться и заткнуть уши. Влетел Вальтер. Он бросился к Алис, рывком поднял ее и обхватил обеими руками.

— Образумь ее! — крикнула Лидия, прыгнула в свой «мини-купер» и умчалась с кровоточащим носом. Взгляды Вальтера и Алис на секунду встретились, и они впились друг в друга губами, со стороны могло бы показаться, что они вгрызаются друг в друга, а не целуются. Именно ненависть к Фрицу, кокер-спаниелю, соединила Алис и Вальтера. Они оба это знали, хотя никогда не говорили об этом.

Между их тайными встречами часто проходили недели, иногда месяцы. И звонил всегда Вальтер, предлагая хороший повод для свидания. После каждого раза Алис клялась, что это не повторится. Однажды Вальтер встретил ее словами:

— Я все рассказал Лидии.

— Хорошо, — ответила Алис, и на этом все было кончено. На тот момент.

Вальтер позвонил опять многие годы спустя. Сообщил, что он свободен, что Фриц сдох и это стало концом их брака с Лидией. Алис согласилась с ним встретиться. С первого взгляда оба поняли, что основа их прежних отношений исчезла, и все же в последующие недели и месяцы они снова и снова встречались, не смея признаться в своем равнодушии, пока однажды оба не обнаружили, что не виделись уже три месяца и совершенно не соскучились друг по другу.

Алис скучала по Мелани весь год. Временами ей было так плохо, что утром она едва заставляла себя встать с постели и собраться на работу. При мысли, что придется опять стоять перед классом, у нее кружилась голова, несмотря на двадцатипятилетний опыт работы в школе. Несколько раз она врала, что заболела, после чего ей становилось только хуже, и она сомневалась, сможет ли встать хоть когда-нибудь. Как часто во время ссор она упрекала Мелани, что та несамостоятельна, как первоклашка. «Найди себе наконец квартиру и пойми, что значит жить отдельно», — требовала она от дочери. Когда Мелани сообщила ей, что хочет уехать на год в Австралию и заниматься там разработкой новых композитных материалов на кораблестроительном заводе, Алис была восхищена и в то же время смущена, потому что считала Мелани неспособной на такой шаг, потому что не понимала, одобряет ли она его, и еще потому, что не знала, что такое композитные материалы.

Когда Мелани была маленькой, Алис часто давала ей подзатыльники, а затем всегда упрекала себя. Но что-то необъяснимое внутри толкало ее к этому, что-то такое, в чем она не смела признаться себе ни на секунду. Так было всегда, но после того, как она увидела, что Филипп, которому исполнилось ровно двадцать месяцев, лежит в пруду лицом вниз, что Мелани совсем рядом с ним безмятежно играет с палочкой, а мокрый спаниель катается по газону, эта ударная сила стала выплескиваться на дочь, которую она тем не менее бесконечно любила. Насилие прекратилось только тогда, когда Мелани, уже почти взрослая, заявила ей, что в следующий раз без малейших угрызений совести даст сдачи. После этого Алис уже не распускала руки. С тех пор, когда они ссорились, без этих приносящих разрядку движений она впадала в яростное возбуждение, и целыми днями страдала от чувства полного бессилия.

Для Мелани это возбужденное состояние матери было хуже затрещин, которые ей приходилось получать раньше. Они снимали напряжение. Во время этих эмоциональных всплесков Мелани чувствовала себя беспомощной, и довольно часто они передавались ей, подчиняли ее себе, клокотали внутри, парализовывали. Уже в аэропорту Мелани показалось, что она никуда не уезжала. Они с Алис продолжили с того же места, где остановились год назад. Словно они боялись, что первопричина их связи исчезнет, если они обратятся к тому новому, что могла принести им жизнь, вместо того, чтобы цепляться за прошлое, которое одновременно и укрепляло, и разрушало их отношения. Сидней больше не обсуждался, дело было закрыто и сдано в архив, чтобы освободить место для того, что осталось в прошлой жизни и являлось основой глубокой и угнетающей связи между матерью и дочерью, — для смерти Филиппа.

Все, что осталось Мелани от Австралии после недельного пребывания дома, — это повторяющиеся сны об актере сериала или ее отце — определить было невозможно, — они были реалистичными, действие крутилось вокруг секса, не имеющего ничего общего с нежностью, зато имеющего много общего с голодом, жаждой и похотью.

Алис теперь спала спокойнее, чем когда-либо прежде. Она вновь и вновь возвращалась к вопросу о том, что означало появление Лидии в аэропорту, пока наконец Мелани не смогла убедить ее, что не знает и вообще сомневается, была ли это в самом деле Лидия, и не предложила Алис самой позвонить сестре и спросить, если этот вопрос не дает ей покоя. После этого Алис почувствовала себя умиротворенно и спокойно.

Конечно, это было уловкой Мелани. Она знала, что ее ответ прозвучит правдоподобно. За долгие годы она научилась лгать хорошо и убедительно. Потому что говорить правду было нельзя. Как она это все ненавидела! Алис всегда строго запрещала слишком многое. Первыми в списке под запретом были Клод, Филипп и Лидия. Мелани нельзя было спрашивать об ее отце Клоде, и уж тем более выражать желание с ним познакомиться. Она должна была 7 октября, в день рождения Филиппа, как и 29 апреля, в день его смерти, делать подобающе серьезное лицо, ни в коем случае не вести себя беззаботно и не встречаться с подругами. Само собой разумеется, ей нельзя было искать общения с Лидией, кроме того, она была обязана резко отвергать все попытки Лидии пойти на сближение.

И все же Мелани поступила именно так — договорилась о встрече с тетей. Пока она писала ей из Сиднея, о встрече и речи быть не могло, но после письма с упоминанием о возвращении домой такая возможность появилась, и Мелани поспешно завершила письмо словами: «Пожалуйста, не пиши мне первая, я еще не знаю, где буду жить». То, что после возвращения она снова будет жить с Алис, даже не обсуждалось, где же еще, но она ни в коем случае не хотела допустить, чтобы Алис нашла в почтовом ящике адресованное Мелани письмо, узнала почерк Лидии (после стольких лет!) и — да, что дальше? Упала замертво? Фантазии Мелани о матери всегда отличались пессимизмом. Как только Алис задерживалась или не звонила в то время, когда обещала, Мелани со страхом ожидала худшего.

Ужин проходил в молчании. Алис казалась подавленной, Мелани прокручивала в голове одни и те же вопросы.

— Расскажи что-нибудь, — попросила Алис.

Мелани покачала головой и приняла решение.

Тем же вечером она позвонила Лидии, которая три раза переспросила, правда ли это Мелани.

— Встретимся?

— С радостью.

По предложению Мелани они договорились о встрече в маленьком кафе, реклама которого обещала «оазис покоя». Там сестры снова встретятся. Туда Мелани к назначенному часу заманит свою мать. Там они (хочется верить) не впадут в мелодраматизм, не будут пошлыми или грубыми. Никто не потеряет сознания и не умрет от возмущения. Мелани пойдет на этот риск.

— Как мы узнаем друг друга? — спросила Лидия по телефону.

— Мы узнаем друг друга, — спокойно и уверенно ответила Мелани и улыбнулась.

На следующий день с утра собирался дождь. Мелани несколько часов сидела в кухне, сжимая пустой стакан из-под сока. К обеду небо прояснилось. Она сделала два бутерброда, оделась и встретила маму у школы. Они сидели рядом на скамейке и ели бутерброды.

— Спасибо, — сказала Алис и сжала руку Мелани.

— Пойдем со мной, — ответила Мелани и повела мать в центр города. Ровно в два часа они стояли перед маленьким кафе. Через стекло взгляд Мелани упал на даму, очень прямо сидящую за столиком. Алис вцепилась в руку Мелани и тяжело задышала.

— Видишь, это была все-таки она. В аэропорту. Лидия.

Мелани кивнула.

Дама подняла глаза и помахала им. Она, казалось, совершенно не удивилась.

— Я не могу, — сказала Алис и хотела было уйти.

Мелани потянула ее ко входу.

— Я не могу, — тихо повторила Алис, входя в кафе.

НЕЙЛОНОВЫЙ КОСТЮМ

(Перевод Н. Поскребышевой) 

Леон с пронзительным криком несется в спальню родителей и забивается под кровать. Он сразу его узнал. Он узнал бы его в любом костюме, ведь его отец храпит, даже когда не спит, он храпит, когда дышит. Поднимается ли он по лестнице, ведет машину или ест, храпит, даже когда вечерами абсолютно неподвижно сидит перед экраном телевизора, всякий раз, как только он делает вдох.