Юрий Холин - Песочная свирель. Избранные произведения мастеров Дзэн Страница 22

Так и в тот день я плыл меж кустов и стволов, умышленно не глядя на воду и представляя себе, что медленно парю над землей.

Для большего эффекта я уселся на дно лодки, облокотившись о сиденье и, глядя только вперед, чуть подруливал, во избежание столкновения.

Настроение было умиротворенное. Светило ласковое весеннее солнышко, здоровой свежестью веяло ото всюду, а в голых кронах деревьев заливисто пели пичуги.

Вдруг, в некотором отдалении от себя, я увидел, как мне показалось, холм, и направил лодку к нему. Но, приблизившись, к своему совершенному удивлению я увидел необычную картину: на воде стояла, да именно недвижно стояла, а не плыла довольно большая, как сейчас помню, лодка, с таким же плоским дном, как и моя. Посередине ее сидел мужичок в зипуне неопределенного цвета и шапке, больше похожей на кусок глины на голове.

Мужичок глядел на меня спокойными синими глазами из зарослей седых бровей. Все лицо его было покрыто густой седой щетиной.

Но самым удивительным было здесь то, что его лодка сплошь была забита зайцами. Их было так много, что иным уже не хватало места и они сидели на коленях и плечах старика, бережно им поддерживаемые. Конечно, работа веслами в таком положении не удобна и даже опасна, тем более, когда их вовсе нет. Поэтому-то лодка, как мне казалось, и стояла на месте.

Немного оправившись от необычного зрелища, я тихо, словно боясь нарушить равновесие переполненной посудины, поприветствовал ее хозяина. Он, также в полголоса, ответил. Затем, наверное, оценив мою вытянутую физиономию, спросил, чем я был столь удивлен. Я ответил, слегка ободрившись, что не часто можно увидеть такую картину, тем более простому городскому обывателю. Тогда старик продолжал: «А ведь ты меня знаешь. Я дед Мазай. Сейчас часто происходят необычные, а порой необъяснимые вещи, не правда ли? Но будь мудрее простой человеческой логики и положись на интуицию. Я чувствую – ты это можешь».

Слова старика тут же включили меня на иное восприятие действительности, и я отпустил свое сознание в плавание по самому себе.

Тем временем дед Мазай как-то ловко, не двигая телом и не нарушая равновесия, опустил руку к воде и вытащил еще одного зайчишку, подплывшего и царапавшего лапками борт лодки. Мокрому и продрогшему бедняге, как ни странно, нашлось место в лодке, и скоро он слился с массой сородичей.

Вдруг мое сознание опять сузилось до меня самого, и я задал, наверное, нелепый вопрос: «Но почему бы Вам, уважаемый дед Мазай, не отвезти зайцев к ближайшему незатопленному месту суши и не отпустить? Если хотите, я вам помогу».

Наработанным движением Мазай перекинул в лодку еще одного подплывшего русачка и, почесав затылок, нашел достойный моего вопроса ответ: «Видишь ли, дорогой мой, не все так просто, как хотелось бы. Ты не знаешь многих юридических хитростей и административных препонов, из-за которых мои зайцы лишены права обрести их привычное место жительства и пропитания, если уж общаться через узенькую щелочку обыденного сознания, исходя из реалий вашего сумасшедшего времени. Не попадут зайки в лесок по нелепой до слез причине. Наверное, ты, как старый собаковод в курсе того, что Россия-матушка иже с ней и Украина вошли в международную кинологическую федерацию (FCI), и родословные должны теперь соответствовать требованиям этой организации. В частности, из племенной работы исключены собаки, в родословных которых нет зарубежных предков. Кроме того, на каждую зверушку получается специальный сертификат с идентификационным номером, вытатуированным в паху или на ухе. И эти формальности, как мне сказали строгие дяди, необходимо соблюсти неукоснительно, чтобы избежать неприятностей в, как всегда, светлом будущем. А кто же, я тебя спрашиваю, мил человек, без этого пустит моих зайчишек – белячков да русачков обратно в лес да во поле», – и лукаво усмехнувшись, как бы сам себе ответил, – «а никто!»

Я, совсем ошарашенный и сбитый с толку, попытался возразить ему: «Дедушка, так то же собаки, а это зайцы! Где же смысл?!»

«А смысл и заключается в бессмыслии положения», – продолжил Мазай. «Ведь в этом и есть великий парадокс неповторимости нашего дзэн-сознания, но если ты сейчас же не расширишь свое до уровня последнего – я утону вместе со спасенными зайчишками. По логике вещей так должно произойти, не правда ли? Но тогда ты, и только ты, а не какие-то начальники, будешь виноват. И расширяй его быстрее. Не видишь что ли, как лодка погрузилась?!»

Не желая вреда ни деду, ни зайцам, я принапрягся и, несмотря на неординарность ситуации, все же смог выбросить свое сознание за его же пределы, как за борт своей лодки. И как только оно растеклось до просторов Космического океана, так тут же лодка Мазая приподнялась до ватерлинии и двинулась по разливу. Я долго смотрел вслед удаляющемуся суденышку, замечая, как время от времени ловкими движениями дед Мазай доставал из воды зайцев, но теперь я не задавался вопросом, куда он их девает.

Ю. Х.

ДЕКАБРЬ

Декабрь – а всё тепло,декабрь – а всё не вьюжится,лишь разостлала лужицатончайшее стекло

венцом нескладных строк.В ногах щенок ласкается,а в лужице катаетсяоранжевый листок.

С. К.

ОСЕНЬ, КАК СТАРЫЙ ПОХАБНИК

осень, как старый похабник,ставит свои перемётыи загребает в охапкивздохи, надежды, заботы.

Трогает сонных прохожихи, обезумев с тоски(что ни на что не похоже),тискает грузовики.

С. К.

ГРУСТЬ

Вечерело. Худенькие ставнина ветру стучали. Солнца диск,над обрывом, зависая плавно,в плавни окунул свой лик.

Аисты сгрудились на хибаре,жирный кот уселся на печи.Я и грусть, с которой вечно в паре,растворяясь, таяли в ночи.

С. К.

СКАЗКА ОБ УШЕДШЕЙ ВОДЕ

«Нельзя сказать, что ты необходима для

Жизни, ты сама Жизнь… Ты самое

большое богатство в мире».

Давным-давно жила-была семья овощеводов, для которых огород был единственным средством существования, как и для других семей, живших в их деревне. Семья состояла из двенадцати человек: отца, матери, уже не молодых, но еще сильных людей – пяти сыновей, трех дочерей и деда-пердеда да бабки-мозгосушки.

В обязанность взрослых и крепких членов семьи входила работа на огороде и отправление естественных потребностей только в отдельную яму, над которой устраивался переносной деревянный домик под названием «нужник». В обязанности еще не окрепших или уже ослабших членов входило лишь второе – оправляться в нужнике и нигде более. Это был закон! И за выполнением его строго следили как отец, так и мать, а нарушители сурово наказывались прутьями по известному мягкому месту.

Все двенадцать человек питались правильно и вдоволь. Поэтому яма заполнялась быстро качественным удобрением для огорода. Соседи, имевшие не столь большие семейства, а следовательно и огороды, завидовали им. Но однажды произошло непредвиденное.

Ям было две. Пока огород удобрялся из одной – заполнялась другая. И всегда время опустошения одной и заполнение другой совпадало. Но тем летом случилось так, что когда одна уже переполнилась и нечистоты подходили к самой дыре, вырезанной в деревянном полу, вторая яма опустошилась лишь наполовину.

Из работников семьи срочно собрали совещательный комитет, на котором приняли неординарное решение, подсказанное, кстати, дедом-пердедом, – копать третью.

По расчетам, отец и еще трое взрослых сыновей могли бы без особого напряжения вырыть яму за 3–4 часа, когда всем тем временем строго-настрого запрещалось оправляться абы где.

По традиции, передававшейся из поколения в поколение в их селе, как только готова была новая яма, старую тут же накрывали, а к краю вновь вырытой ритуально подходила вся семья и дружно, при чтении заклинаний и курившихся благовоний, не взирая на пол участника действа, мочились стоя.

Никого не приходилось уговаривать, и никто не стеснялся из-за переполненных мочевых пузырей, но все с радостью и чувством неописуемого облегчения входили на время в экстатическое состояние обряда…

Яма копалась необычайно легко. Работавшие мужчины задорно отпускали шутки в адрес ожидавшего семейства, основной смысл которых происходил из темы обильного потовыделения от работы с лопатой, как причины уменьшения желания мочиться. Старшие братья подмигивали младшим, предлагая попотеть в яме или поплакать, дабы не так хотелось.

Но никто из стоявших в яме не обижался, так как знали, что все это было частью обрядового действия, некой сублимацией чувств и эмоций.

И вот образовалась, наконец, нужная глубина. Первыми по правилам священного ритуала вылезли из ямы сыновья, предоставляя отцу, как самому старшему диггеру, произвести последний торжественный удар лопатой. Взяв инструмент, он медленно и многозначительно поднял его и изо всех сил вонзил в землю. И, о чудо! Из-под лопаты брызнула струя кристально чистой прохладной воды и забила ключом высотой по самый край ямы.