Монахиня Евфимия - Испытание чудом. Житейские истории о вере Страница 26

На седьмой день после свадьбы, когда молодожены готовились отойти ко сну, Евстолия заявила:

– Аврамий, ты меня не любишь…

– О чем ты, милая? – спросил Аврамий, стараясь, чтобы его вопрос прозвучал как можно более ласково. В самом деле, все дни после свадьбы он только и делал, что старался полюбить Евстолию. И убедить ее в том, что она любима. Ради этого Аврамий был ласков и нежен с женой, надеясь, что она ответит ему тем же. Ведь доброта всегда порождает ответную доброту… Но не тут-то было! Евстолия словно испытывала его терпение.

Она ныла и ворчала по любому поводу. Точнее, находила любой повод, чтобы заявить Аврамию: он ее не любит. Ему приходилось уверять Евстолию, что это не так, и в подтверждение своей любви дарить жене подарки, которые она принимала с таким видом, словно делала ему одолжение. И продолжать свой тяжкий и неблагодарный труд – стараться полюбить женщину, которую он с каждым днем все больше… ненавидел. Уверяя себя, что Бог не посылает Своим рабам непосильных испытаний – и все меньше веря этому…

– Как о чем? – вывел его из раздумий голос Евстолии, в котором слышалось нескрываемое раздражение. – И после этого ты еще смеешь говорить, будто любишь меня! Оно и неудивительно, что тебя на мне твои родители женили – такие, как ты, лишь себя любят! Разве о таком муже я мечтала?! И за что только мне такое наказание? За что? За что?

Она громко и жалобно запричитала, уткнувшись лицом в подушку. Аврамий в растерянности сидел рядом. Господи, что же делать? Как ему это вынести? А ведь они женаты всего лишь семь дней… Что же будет дальше? Впрочем, нетрудно догадаться: дальше будет еще хуже…

– Милая, успокойся! – промолвил он, ласково касаясь плеча супруги. – Я люблю тебя… Я сделаю для тебя все, что захочешь…

– Правда? – живо отозвалась Евстолия и обернулась. В ее глазах не было ни слезинки, зато любопытства – хоть отбавляй. – Ты и вправду сделаешь все, что я захочу?

– Конечно, конечно! – пылко уверил ее Аврамий. Только бы она успокоилась!

– Тогда… я хочу новые серьги. – Евстолия по-детски загнула пальчик на левой руке. – Золотые, в виде листочков… и чтоб они звенели! Еще – ожерелье из хевронского стекла… зелененькое, с золотом… И шелковую вышитую шаль с кисточками… А еще купи мне…

Она перечисляла до тех пор, пока пальцы на обеих ее руках не оказались сжатыми в кулачки. А напоследок заявила:

– А еще я хочу, чтобы у нас был свой дом. Я не обязана во всем слушаться твоей мамаши! Хочу жить, как хочу, а не ходить по струнке перед полоумной старухой! Она свое уже отжила! Разве не так? Что ты молчишь? Раз ты мой муж, то ты должен любить и защищать меня! А ты меня не любишь! Бедная я, бедная!

Она вновь уткнулась лицом в подушку и запричитала громче прежнего. А несчастный Аврамий принялся уверять ее, что завтра же купит ей все, что она хочет. Будут у нее и серьги, и стеклянное ожерелье, и шелковая шаль, даже не одна, а целых две, и дом, и звездочка с неба, и птичка-соловушка, и золотая рыбка… лишь бы только она успокоилась и поверила – он ее любит! И сделает все ради ее счастья!

Успокоенная его обещаниями, Евстолия заснула сном младенца, подложив ладонь под щечку. Зато Аврамию было не до сна. Сидя рядом со спящей женой, он думал: что если он ошибся, приняв людскую волю – за волю Божию? Он счел свой брак испытанием. Однако у всякого испытания бывает конец. А его испытанию конца не видать. И это при том, что он делает все, чтобы преодолеть его. В таком случае – испытание ли это? А может быть, кара? Ведь он хотел служить Богу! Господь призывал его к Себе, а он презрел Его зов! И вот наказание за предательство и малодушие! Женитьба на вздорной и капризной Евстолии, связавшая его по рукам и ногам!

Но он не смирится, подобно своему отцу. Он порвет эти узы! И последует за Господом. Сегодня же, сейчас же. «Твой я, спаси меня, ибо я взыскал повелений Твоих!»

Аврамий осторожно встал и вышел из опочивальни, чувствуя себя птицей, вырвавшейся из сети птицелова. Впрочем, разве это было не так? Мир уже почти уловил его. И все-таки не поймал.

На исходе ночи Аврамий дошел до цели своего пути – села Хиданы в окрестностях Эдессы. Отец был прав. Пустая келья покойного отшельника оказалась вполне пригодной для жилья. И Аврамий счел это знаком свыше: Господь простил его и указал ему место для подвигов.

«Это покой Мой навеки: здесь вселюсь, ибо Я возжелал его»…[54]

Аврамия нашли лишь спустя семьдесят дней. А ведь Хидана находилась совсем близко от Эдессы[55]. И было поистине странно, что никому из тех, кто искал беглеца, не взбрело в голову заглянуть туда Впрочем, для самого Аврамия это было еще одним благим знаком свыше. Ведь не всякий укрепленный город выдержит осаду врагов так долго, сколько он прожил в своей убогой келье под Божиим покровом Значит, на сей раз он не ошибся в выборе жизненного пути – Господь пасет его и ничтоже лишит[56].

И вот теперь они стояли друг против друга. На пороге кельи – Аврамий. За порогом – Марфа и Симон, а также их родственники и знакомые. Правда, среди них Аврамий не увидел ни родных своей жены, ни ее самой. Что ж, как говорится, одной бедой меньше!

Их разделял лишь порог кельи. Однако никто из родных беглеца не решался переступить его – словно то была граница между жизнью и смертью. Впрочем, став монахом, Аврамий и впрямь умер – для мира и для тех, кто остался в нем.

И сейчас слова, с которыми он обращался к людям, стоящим по ту сторону порога, звучали как прощальное напутствие:

– Не удивляйтесь, но прославьте Бога, избавившего меня от суетного мира и беззаконий моих. Ради любви к Нему оставьте меня здесь. Молите Господа, чтобы даровал Он мне до конца донести благое иго, которое Он сподобил меня принять. Дабы, пожив благоугодно, я, недостойный, исполнил святую волю Его. И прошу вас больше не приходить сюда и не беспокоить меня своими посещениями. Прощайте.

Простившись с родными, Аврамий запер дверь кельи и встал на молитву. Постепенно шум голосов за его порогом стал стихать, пока не воцарилась тишина. Слава Богу, теперь он один! Нет, вот еще чьи-то шаги удаляются от его порога… последние… Слава тебе, Господи!

Аврамий не знал, что последней от его кельи отошла мать. Склонив голову, Марфа молча побрела к поджидавшему ее Симону. Обняв жену, он повел ее туда, где на горизонте багровел шар заходящего солнца…

Больше Аврамий никогда не видел своих родителей.

Спустя десять лет после того, как Аврамий покинул Эдессу, его навестил Стефан, приходившийся внуком покойному отцу Иоанну. Правда, иные из горожан уверяли, будто оный Стефан – никакой не внук, а всего лишь приемыш отца старого священника, из жалости взявшего на воспитание подобранного им мальчика-сироту. Впрочем, для Аврамия это не имело значения. Он знал о Стефане самое главное: это – самый лучший, самый верный из его друзей.

И вот подтверждение этому: Стефан пришел навестить его. Он не забыл их дружбы! Не то что родные Аврамия, которые расстались с ним так легко, словно он был для них чужаком! Но Стефан не таков… Слава Богу, что у Аврамия есть такой надежный, преданный друг!

– Мир тебе, Аврамий! – приветствовал его Стефан. – А я к тебе с вестью…

– Весть подождет, – ответил Аврамий. – Лучше расскажи, как поживаешь ты сам?

– Слава Богу! – Стефан возвел глаза к небу и истово перекрестился. – Служу потихоньку. Ах да, ведь ты не знаешь, что я стал дьяконом! Веришь ли, друг, дел невпроворот, кручусь как белка в колесе. Вот сейчас задумал при нашем храме богадельню для нищих построить. Правда, с деньгами у меня туговато… Кстати, как ты намерен распорядиться своим имуществом?

– Каким? – Аврамий окинул взглядом рогожку, на которой он спал, и щербатый глиняный кувшин, в котором он держал воду. На подобное имущество не позарится даже нищий! Уж не вздумалось ли отцу Стефану шутить над ним?

– Как это – каким имуществом? – удивился дьякон. – Они же все тебе отказали! И дом, и деньги – все тебе оставили! Не брату твоему, а тебе! Да ты что, не понимаешь, о чем я? Твои отец и мать умерли. А ты – их единственный наследник! Вот я и пришел к тебе с просьбой – не уделишь ли ты мне немного денег на благое дело? Так сказать, по старой дружбе…

– Забери все! – безучастно промолвил Аврамий. – Продай и раздай деньги нищим.

– Благодарствую, отче! – воскликнул отец Стефан. Похоже, он был так растроган поступком Аврамия, что оговорился, назвав его «отцом»… – Я знал, что ты мне не откажешь! Спаси тебя Господь!

Он ушел, а Аврамий некоторое время молча сидел на циновке в углу своей кельи. И думы его знал лишь Господь Всеведец… Потом он резко поднялся и стал молиться.

Вот и оборвалась последняя нить, еще связывавшая его с миром. Отец и мать оставили его – теперь уже навсегда. Что ж! Лишь бы его не оставил Господь!