Павел Кочурин - Изжитие демиургынизма Страница 26

Сашу кольнуло. Этот Корень явно и тут поддразнивает его. Намек на неудачли-вость их, Жоховых. Неспроста и огурчики, и помидорчики подќсунул. Потом и медком угостит как нищего. Скрывая неприязнь, сказал:

— Хозяйственные вы люди, Корины. Умеете жить, из всего пользу извќлекаете. За вами кому угнаться.

— Крестьянину сам Господь Бог велел на земле споро трудиться. И с благостью ко всему относиться, — высказал уже с серьезностью Дмитрий Данилович. — Иначе в тебе дар Божий оскудеет. От этого и земле, коќторую пашешь, горько, и державе хиреть.

Саша ушел с каким-то сумраком в душе. Дмитрий Данилович окликнул ребятню и принялся за изгородь. Кольнула остерегающая мысль: "Зачем-то вот приходил Саша. Ведь не с проста?.." И тут же забылось о нем за делом.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

Ранним утром Дмитрий Данилович отправился в мастерские. Оглядел короба-прицепы для перевозки скошенного хлеба и травы для сушки в нагуменнике — молотиль-ном токе. Проверили с Лестеньковым сеноуборочќную технику, кое-что подладили. После обеда намеревался съездить в дальний лес и на Копшу. Оглядеть сосновый борок, сбере-женный Стариќком Соколовым. Неожиданно окликнули к телефону. Николай Петрович проќсил зайти в контору, лично к нему.

В председательском кабинете сидел Горяшин, "зав", как его "велиќчали" в колхо-зах. Занимал свое всегдашнее место, справа председательќского стола, так, чтобы сидеть спиной к окну, и видеть каждого вховходившего. Невидно, в тени, примостился парторг учитель Климов.

Дмитрий Данилович, войдя, поздоровался. Ему ответили сухо, холодновато. Пред-седатель кивком и словом, Горяшин каким-то невнятным звуком. С учителем Климовым виделись в мастерских. Пригласили присаживаться. Судя по тону, для какого-то серьезно-го разговора.

— Вот такое, Дмитрий Данилович, дело, — вымолвил Николай Петрович. Ворохнул лежавшие на столе перед ним бумаги, похоже перебарывая в сеќбе какую-то неловкость. — Жалоба… И не одна. Технику колхозную исќпользуете не по назначению… На неколхозных работах.

Дмитрий Данилович пожал плечами: "Как это понимать, каќкие в колхозе могут быть неколхозные работы?.." Глянул на Горяшина: "Ты что ли эти наветы-кляузы при-нес", — выспросил взглядом.

— Вы ведь лесник, — как бы вызванный этим взглядом вступил в объяснения зав, — а колхозный трактор у себя при доме держите…

— Так что?.. — ответил вопросом Дмитрий Данилович, все еще не понимая к чему клонится разговор.

— Как это что!.. — удивленно воскликнул Горяшин. — На колхозном тракторе по лес-ным вырубам бороздите, сосенки сажать собираетесь. В мастерской что-то там делаете тоже для себя. Механизаторов от полеќвых работ отвлекаете. Вот и сигнализируют, — ука-зал на листки на преќдседательском столе.

— Сажаю, собираюсь сажать сосенки на колхозной земле для колхоза, — ответил Дмитрий Данилович, недоуменно разведя кисти рук. — Я колхозќный лесник, свое дело и исполняю, как усмотрено.

— У вас все свое, да свое, — усмехнулся Горяшин с показной снисхоќдительностью к человеку, не понимающему его резонов. Помедлил и уже прямо высказал: — Самовольно, "в своем лесу" позволили жерди и колья рубить. А там и подвезти, даже и не колхозни-кам, тоже "на своем" траќкторе. И себя опять же не забыли.

— Кто же намолом этот вздор, какой злодей, — с ухмылкой высказал Дмитрий Дани-лович, удивляясь, как можно его в таком упрекать и обвиобвинять. — Ведь не сжигать же было ельник. Его и вырубили кому нужны частокол, жерди и колья для своей загороды. — Глянул в упор на Горяшина. — По вашему, что: гори добро, не твое оно, колхозное. Для себя его брать нельзя… Остолоп какой-то сигнализировал, и без раќзбору надо карать, на кого он наклепал.

— Дело не в том, кто сигнализировал, — невольно перешел к самозаќщите зав. И опа-саясь быть униженным своей же неправотой, накалялся: — Кто дал право самовольничать. Лес уничтожать и не колхознику колќхозным распоряжаться, ложной авторитет себе завое-вывать.

— Почему самовольничать?.. И какой лес уничтожать?.. И с каких это пор я не кол-хозник?.. — Как-то спокойно, по-домашнему, с ухмылќкой в глазах выспрашивал Дмитрий Данилович зава. И объяснил: — Решеќние правления было поля выравнивать. И моя обязан-ность лесника… — и смолк на полслове, поняв, что всякие объяснения тут впустую. "Обя-занность" — это когда тебе "велят". А ему никто не велел позволить колхозникам ельник вырубать и потом саморубщикам отвозить нарубленќное к их дому. И с плугом лесным по вырубам ездить тоже "веления" не было. Лучше уж тут помолчать, не дразнить гусей. Парторг, учитель Климов, тоже, похоже по этой же причине, смирно сидел в углу. При молчании больше толку и меньше гнева. Демиургыны сами собой и притушатся, выло-жившись.

Николаю Петровичу тоже ни к чему был затеянный завам разнос лесќника. Тракто-ристы на колхозных тракторах все делают колхозникам за "бутылку". И Горяшин это зна-ет. Но тут заявления, а там нет заявлеќний. Там — все, а тут — один, да еще и без "бутылки". У других "доќход" отнял… Как на такого не жаловаться. Массовый сенокос на носу, Дмит-рий Данилович возглавляет лучшее звено по заготовки кормов. И чего человека из-за кля-уз расстраивать. Может ведь и отказаться от звена, лесник… И председатель сказал Горя-шину: — Мы с лесхозом, Игорь Константинович, договоримся… И Дмитрий Данилович учтет на будущее. Сейчас главная задача для нас сенокос.

Зав это подтвердил. И разговор перешел как бы в новое русло. Воспользававшись этим Дмитрий Данилович незаметно вышел… Вроде как "незадержанный" обвинителем из-за недостатком улик, усмешливо подуќмалось про себя, и отпущенный пока что на сво-боду.

Но настроение было испорчено, к делу уже не так тянуло. Можно и совсем ничего не делать, и не быть поруганным. Или каждый раз за "велением" ходить и выпрашивать дозволения. И будет бесконечное хождение к позволителям. И это им и тебе, в конце кон-цов, надоест, как говориться, хуже горькой редьки. Дозволителям ведь тоже нужно "доз-воление", чтобы самим "позволить". Так ты и отучаешься от сотворения своей жизни по Божьему усмотрению. И превращается в "раб-отника", у котоќрого нет дела, а есть только исполнение дозволенного.

Дома пообедал без аппетита, угрюмо отмалчиваясь. В лес все же соќбрался. Лес ус-покаивает, наводит на здравые мысли, растворяет тьму души. Лес — жизнь по законам не-ба.

А вечером, наедине, чтобы не втравливать в разговоры родню, Иван сказал, что Тарапуня закатил оплеуху Симке Погостину. Отозвал за угол мастерских и врезал так, что Симка с ног свалился… Потом всех оповестил, что погостный пьянчуга "доносики" стро-чит на честных людей. Очухавшегося Симку окружили механизаторы, спросили: "Ты на Данилыча накатал?.." Симка не стал отпираться, признался: "Ну было по пьянке. Дедушка попросил написать, вернее, переписать бумагу. А деда Жох на-уськал. Дак что тут, безобидно… Не брал ведь Данилыч ни с кого за подвозку и рубку частокола и кольев. Все в Казенной рубили и это кто хочешь подтвердит…"

У Дмитрия Даниловича поотлегло от души. Колхозники его понимают и поддер-живают. Ну а Горяшин… Что с него взять — должностной демиургын. При иге "завов" и "Первых" все доброе и должно делаться в тиќши и молчком, что бы не им, а земле угодить. И о Симке Погостине поќдумалось не так уж плохо: к доносам-то нас приучили и отучать не собираются. Зря вот только он не написал, что я "брал" за частокол, как настаивали дядя, Авдюха Ключев и Саша Жох. Злая ложь сама собой и выползла бы наружу… И тут же себя осек: вполне мог найтись такой, кто по привычке бы и поддакнул, намеренно оклеветал… Кто-то ведь и поверил бы.

2

Назавтра с утра, до большой жары наладился сходить в ульи. Самая пора для вы-емки меда. Все было приготовлено, разложено по местам в дедушкином сарайчике-мастерской. Зятья с взрослыми внуками — помощники. Ивана решил не беспокоить. Ему не до меда. Да и упрекнуть моќгут: инженер в сенокос решил медком насладиться. Всего нынче опасаќйся, если ты в начальниках и не больно ладишь с демиургынами.

После ужина Дмитрий Данилович сделал в книге записей осмотр леса, что выявил при объезде. На берегу Копши, в староверском сосновом боќру Соколовых, идет хороший подрост. Яков Филиппович и станет приглядывать за ним… Внуки отправились спать, а он прошел к Анне. Посќледнее время она меньше жаловалась на боли… Но на худом, из-можденном лице ее появились землистые пятна. С постели она уже не вставаќла, интерес к дому притух.

Сел на стул у ее изголовья. Сказал об огороде, что все там цветет. Грядки придра-ны, прополоты. Пчелы хорошо гуляют, завтра пойдет в ульи… Была в этом разговоре не-вольная неловкость: он говорил о том, что Анне уже не доступно… Она пошевелила голо-вой: что вот и ладно. Утомленная, задремала, впала в забытье. Он поправил одеяло, по-душку и вышел на крыльцо. В березах вспархивали галки и грачи, усаживаясь поудобней на ночлег. Все утихло и меркло в какой-то неизреченной тайне.