Михаил Лифшиц - Почтовый ящик Страница 28

– Вот и видно, что ты еще молодой, зеленый и до настоящего ученого не дорос… – сказал Усатый.

– Мне это уже там сказали, – недовольно перебил начальника Сережа.

– Погоди. На чем это я остановился?… А, ну да. На том, что ты еще не созрел, не понимаешь основ научного процесса, – Усатый сделал паузу. Но Сережа на этот раз смолчал.

– Процесс же состоит в следующем. Купол хочет заменить Плейшнера и везде демонстрирует, что Плейшнер во всем не прав. Если бы Плейшнер на Совете не вылез со своей репликой, то все прошло бы гладко. Заодно Купол и дурь свою потешил, убедился, что он здесь хозяин. Захотел завалить хорошую работу, пожалуйста, больше половины НТС «за». К нам все это не имеет отношения.

– А мне-то теперь что? – спросил Сережа.

– А то. Готовь бумаги так, как будто голосовали единогласно за тебя, и иди к Куполу. Завтра его не будет, а послезавтра сразу после обеда он тебя примет.

Петровичев встретил Сережу ласково. «Может, чувствует себя виноватым?» – подумал Сережа. Главный сказал, что с работой знаком, знает о практической пользе, которую принесла Сережина методика, что в диссертации есть «изюминка», и это очень хорошо.

– А то, знаете, за четыре года каждый может формул «наформулить», а у вас в работе и теория, и практика. Подписываю с удовольствием, и, если бы можно было поставить «пять с плюсом», я бы поставил! – проникновенно произнес Главный конструктор.

Диссертацию отослали в тот институт, где Сережа раньше был в аспирантуре и где можно было ее защитить.

На обсуждении диссертации в антенном отделе этого института, на так называемой предзащите, разгорелась бурная дискуссия. Сотрудник, которому поручили ознакомиться с Сережиной работой и доложить, молодой кандидат наук, выступил очень резко. Он сказал, что диссертация имеет чисто прикладной характер, настоящей науки в ней нет, и что он бы с такой диссертацией на защиту не пошел.

С Сережей был Усатый, но он молчал. Все остальные на заседании были чужие. Сережа хотел сам возразить, напасть на оппонента, но ему не дал слова ведший заседание пожилой профессор, сказав: «Потом, потом…» После резких слов оппонента обсуждение на некоторое время прекратилось, и несколько человек стали, упираясь головами друг в друга, листать Сережину диссертацию, особенно обращая внимание на теоретические главы. Специалисты были опытные и быстро схватили суть дела.

Стали говорить о Сережиной диссертации. Все выступавшие начинали с того, что воздавали должное высокой научной требовательности Юрия Алексеевича (Сережиного оппонента звали как Гагарина), а заканчивали тем, что Сергей Геннадьевич диссертацию написал хорошую.

Итог подвел профессор, сказав: «Юрий Алексеевич, вы бы с этой диссертацией не пошли, но вас ведь никто с ней и не посылает. А Сергея Геннадьевича пошлем? Давайте голосовать». Единогласно проголосовали «за», в том числе и Юрий Алексеевич голосовал «за».

Зато защита прошла гладко. Было несколько лестных для Сережи выступлений ученых из разных институтов, и не бросили ни одного «черного шара». После голосования председатель ученого совета взял слово и стал говорить, что диссертация хорошая, что защита образцовая и что он очень всем доволен и от души поздравляет нового кандидата наук.

Но защитой, к сожалению, дело не закончилось. Чтобы отослать диссертацию в ВАК, требовалось подготовить около пятидесяти различных документов. Готовить их, конечно, при участии соискателя, должна была дама, технический секретарь Ученого совета. Через неделю после Сережиной защиты эта дама сломала ногу и лежала в гипсе сначала в больнице, потом дома, потом на даче. Ученый секретарь совета, непосредственная начальница пострадавшей, тоже дама, но с ученой степенью, категорически отказалась привлечь к процессу кого-нибудь другого со здоровыми ногами. Нужно было ждать, пока срастется кость. Диссертации Сережи и еще одного соискателя Левы Гурфинкеля подвисли на полгода. Гурфинкель, как и Сережа, был из другого института, хотя и московского.

Лева со злобой отбросил авторучку, откинулся на стул и вытянул ноги, так что стул стал на дыбы.

– У-у-у, зараза, сколько бумаг, – завыл Лев. – А интересует их только ответ на вопрос «Еврей ли вы?»

Сережа недоуменно посмотрел на него, и Лева смутился.

– Да это я так, утрирую, – сказал он. – Но ты понимаешь, мне эта старая кикимора, ученый секретарь Совета, заявляет: «Вам не дадут диплом!» Спокойненько так. Что, почему? Оказывается, по одним документам я старший инженер, а по другим – ведущий. За три года, которые прошли от одной бумаги до другой, я вырос по службе. Чтобы это понять, никакого особенного ума не нужно, любой чиновник в ВАКе разберется. Так эта стерва знает, что пуганый, и хочет напоследок поиздеваться. То, что диссертация хорошая, что защитился без «черных шаров», что железяка уже летает – не важно. Важно, что должности по-разному указаны, в документах непорядок. Предложила исправить «ведущего» назад, на «старшего». На минуточку, сбегать к нам в институт, подписать у директора новую бумагу, при этом объяснить, почему он должен неправильную информацию давать, потом отправить бумагу секретной почтой. А за это время ее писарь вторую ногу сломает! «Нет, говорю, оставим как есть». Она тоже спокойно отвечает: «Как хотите, но вы рискуете».

– Лев, не рви сердце, такая наша доля.

– Это все понятно, что ты меня учишь? Просто обидно, что мы все такие, вечные просители, бесправная масса, «население», одним словом. Я всегда ощущаю, что ни на что не имею права. Еще, помню, сдал вступительные экзамены в институт. Хорошо сдал, легко, баллов набрал столько, что явно хватало для поступления. Без всяких блатов, там, репетиторов и прочее. Считай, поступил, причем сам и куда хотел. Хожу по Москве, как пьяный, балдею, все позади. Познакомился со случайным прохожим, приезжим человеком. Поговорили, он меня похвалил, что я много баллов набрал. «Теперь, говорит, все будут решать мандатные данные». И чувствую, что не еврейство мое он имеет в виду, сказал без всякой привязки к чему-нибудь конкретному. Просто советский человек знает, что баллы баллами, а решаться должно из высших соображений.

– Но в институт-то тебя взяли, – Сереже хотелось свернуть разговор, чтобы продолжить работу с документами. Когда еще они смогут вместе засесть, а вдвоем все-таки легче. Но Леву несло.

– Взяли, взяли, я ж тебе не про то говорю. Просто у нас никто не верит ни в конкурсы, ни в голосование, ни в какие кампании. Все знают, что будет сделано, как захочет…не знаю кто, скажем, волшебник Гудвин, великий и ужасный. Некоторые гады этим пользуются. Я в институте преподавал, нашел студентку. Толковенькая, живенькая и к нам на работу согласилась пойти, хоть от ее дома и далеко. Диплом писала у себя на кафедре, но по нашему профилю, а распределение к нам получила. Документы подала и уехала отдыхать. Ну, а я рассчитываю, что где-то в сентябре будет у меня новый сотрудник. Так с этой мыслью свыкся, что сказал начальнику отдела про одну работу: «Это для Кати, придет и сделает». Он мне: «А Катя к нам не придет. Она, ты меня извини, по пятому пункту не прошла». Я сначала пригнул голову, как обычно. Потом думаю, по какому такому пункту? Стал на начальника давить. Он сходил «в кадры» и узнал, что у Кати отец Михаил Абрамович. Ну, и что? Может он из староверов. А даже если еврей? Так ее вообще в институт не берут? «Берут, говорит, в новое отделение цифровой техники. Кадровик сказал, что туда можно». Тут уж я не сплоховал. «Эх, вы, говорю, у вас молодого специалиста уводят из-под носа, а вы удовлетворяетесь дурацкими объяснениями». Смотрю, усы у начальника зашевелились, бороденку вперед выставил, забрало его. Побежал ругаться. Так и оказалось. Начальник нового отделения цифровой техники сказал директору, что сам он набрать специалистов не может, а отдел кадров не помогает, в смысле, ни черта не делает. Директор сердился и ногой топал. Вот кадровик и решил исправиться, нашу Катю похитить. Для чего и придумал причину, по которой не принято объясняться. Но в этот раз ничего у засранца не получилось. Правда, нам от этой победы было мало толку, больше – моральное удовлетворение: Катька вышла замуж и в декрет ушла. Перезваниваемся иногда, но, боюсь, в наш институт она не вернется.

– Рассказал? – спросил Сережа.

– Рассказал… – устало ответил Лев.

– Ну, тогда давай дальше твои любимые бумаги оформлять.

– Давай, – покорно вздохнув, согласился Лева.

Документы отослали. Через три месяца Сережа получил кандидатские «корочки».

Глава 23

«Ландыши, ландыши, светлого мая приве-ет…», – звонко пели конструктора, а цеховые портили песню: «Ты сегодня мне принес механический насос, вставил в женю, стал нака-ачивать, припустилась я летать, третий спутник догонять, не умею повора-ачивать…» Конструктора не обращали внимания на горлопанов и пели правильно: «Ты сегодня мне принес не букет из пышных роз, не тюльпаны и не ли-илии…» Цеховые замолчали: им и стыдно стало перед хорошо поющими девушками, и слов дальше не знали.