Мигель Сильва - И стал тот камень Христом Страница 3

Теперь же где-то в пустыне объявился сын священнослужителя Захарии по имени Иоанн, который велит им скоро, он говорит — скоро, встречать Спасителя и немедля, он говорит — немедля, готовиться вступить в Царство Божие. И такова сила его слова, аскетизм его бытия и суровость его обвинений, что восторженная решимость овладевает обделенным людом Иудеи, Галилеи и Переи[8]. Апокалипсическое предчувствие освобождения, жажда справедливости возмездия сливают их в единый поток, хлынувший к берегу Иордана. Хотя сам Иоанн это всячески отрицает, он, конечно, не кто иной, как сам пророк Илия, который — воскресший или никогда не умиравший — появился в том самом месте пустыни, откуда его вознесла на небо колесница и огненные кони; это Илия, вернувшийся в той же своей грубой одежде, со своим неуемным желанием изничтожить самых могучих врагов веры израилевой. Иоанн предупреждает, что надо каяться в грехах и искупить их, дабы обрести хоть малое место в узкой келье Царства Божьего; Иоанн утверждает, что необходимо креститься в речных водах, если желаешь начать новую и чистую жизнь. Мы покаемся публично, омоемся нагими в Иордане, откажемся от веселящего душу вина и услаждающих тело совокуплений, сделаем все, что нам прикажет этот мужественный и таинственный отшельник, в тени которого затачивается острый меч Мессии, который сведет все счеты и отомстит за обиды.

Смешавшись с толпой верующих, плетется с ними и кое-кто из книжников и священнослужителей, движимых отнюдь не стремлением к совершенствованию, а желанием сбить с толку и запутать пророка, прибегая к своим скрупулезным знаниям Писаний и к словоблудию, которым они овладели в повседневном общении с народом. Здесь также шныряют шпионы синедриона[9], доверенные лица Каиафы, которые станут запоминать каждое незадачливое словцо Иоанна, чтобы потом шепнуть на ухо тем, кто их нанял. Иоанн выслушивает тех и других, не моргнув глазом, точно так же, как выслушивает исповедь кающихся и лепет колеблющихся, и всем отвечает громко и внятно.

— Ты, наверное, сам Илия? — говорит какой-то книжник.

— Нет, я не Илия; не войну я пришел развязывать, как Илия; не свершаю я чудес, как Илия; не предсказываю будущее, как Илия. Мое единственное назначение — объявить о скором расцвете Царства Божьего.

— Тогда, значит, ты Христос?

— Нет, я не Христос. Я возглашал и возглашаю на все четыре стороны света, что я только земледелец, который без устали вырывает сорняк, прокладывая путь Господу Богу. Я не Христос, но говорю вам, что Христос — у порога наших долин, и что он гораздо сильнее меня, и что я недостоин развязывать ремни его сандалий. Я крещу водой, но он будет крестить Святым Духом и огнем.

— Почему ты славишь крещение, будто этот обряд никому не известен и ни с чем не сравним? Разве погружение в воду вот уже сколько столетий не входит в обряды богослужения самых разных религий? Разве наши собственные предки, жившие еще до Авраама, не топили своих первенцев в реке, принося их в жертву Богу? Разве не крестились вавилоняне, ассирийцы, персы, египтяне? — спрашивал один священнослужитель.

— Крещение, принятое от меня, совсем иное. Крещение принятое от меня, это покаяние, стремление к очищению, осветлению души, дабы уже незапятнанными, с достоинством встретить Помазанника, который грядет.

— А кроме того, чтобы каяться и креститься, что нам еще надо делать? — спросил один фарисей.

— Тот, у кого два хитона, пусть отдаст один тому, кто его не имеет; а у кого есть пища, пусть поделится ею с голодным; а у кого есть дом, пусть поселит в одной из комнат обездоленного бродягу.

— А нам, сборщикам налогов, что надо делать? — спросил мытарь.

— Не вымогайте денег у народа, не берите ни на тысячную драхмы больше, чем положено.

— А нам, людям с оружием, что делать? — спросил воин.

— Не совершайте насилия ни над кем, не требуйте денег, угрожая силой; довольствуйтесь тем, что получаете.

— А если я припомнил все свои проступки и оплакал их наедине со своей совестью, зачем мне еще выбалтывать их толпе? — спросил, паясничая, какой-то саддукей.

— В судный час не помогут вам, лицедеям, никакие уловки и притворства, ибо тот, кто придет, принесет с собой лопату, дабы отделить зерна от плевел, и он очистит свое гумно и соберет пшеницу в свою житницу, и будет жечь солому на негасимом огне, и всякое бесплодное дерево тоже будет срублено и брошено в костер.

— Будет ли срублено и брошено в этот негаснущий костер древо империи, которая с далеких холмов опекает и защищает нас, а также и мудрые ветви царского рода, властвующие в Галилее и Перее от имени империи? Или, напротив, все это будет храниться, как избранные зерна, в житницах Господа? — спрашивает один из доносчиков.

От негодования Иоанна бросает в жар, но ответить на вызов ему не доводится, ибо как раз в этот самый момент толпа раздается и перед ним встает плотник по имени Иисус[10], который пришел из Назарета. Человек этот сутуловат и потому кажется невысоким, но когда он поднимает глаза, потом и голову к небу, распрямляясь, то неожиданно оказывается такого роста, что все окружающие приходятся ему по плечо. На нем белый хитон, не замаранный ни дорожной грязью, ни поднятой ветром пылью. С веревочного опояска свисает кусок дерева — отличительный знак его профессии. Черные прямые волосы, разделенные пробором, мягко падают на спину и плечи. Темна и борода его, темны, наверное, и глаза, но они светлеют, становясь почти опаловыми, когда он говорит с детьми, и чернеют, становясь почти базальтовыми, когда он слушает речи книжников. На его продолговатом лице с заметными скулами брови сливаются почти в сплошную прямую линию, а четкие грани носа будто выточены самым искусным греческим мастером. Как и лошадник, который всегда распространяет вокруг себя запах сбруи и конского волоса, плотник из Назарета разливает вокруг аромат кедровых брусьев, можжевеловых ягод, древесной смолы, сандаловых досок или всего этого вместе. У него нет грехов, в которых надо признаться, он солгал бы, если бы признался. И когда он сбрасывает одежду, чтобы погрузиться в реку, из складок хитона вырастает крепкий мужской торс, еще более белый, чем ткань, его прикрывавшая.

Иоанн сердцем чувствует, что явился тот, кто должен был явиться, Иоанн слышит звуки золотых и серебряных рожков, на которых никто не играет; видит, как холмы пляшут перед ним подобно зеленым козлятам, как воды Иордана взметнули вверх своих рыб, а там, вдали, над утесами Мертвого моря, слышится пение ангелов. «Вот кто пришел после меня, а встал передо мной, ибо существует дольше меня», — думает Иоанн, но к толпе обращается с краткими словами:

— Среди вас тот, о ком вы не ведаете.

Иисус делает вид, что не слышит слов о себе. Опустив глаза, он подходит, касается рук пророка и говорит:

— Я здесь, чтобы ты меня крестил.

Иоанн отвечает:

— Это я должен быть крещен тобою, а ты приходишь ко мне?

Иисус говорит:

— Я такой же человек, как все люди, сын человеческий и брат остальным всем людям. Крести меня.

— Мое крещение — это покаяние и отпущение грехов. А ты их не совершал.

Но Иисус возражает:

— Дай мне сейчас исполнить волю Божью, ибо мы должны быть во всем справедливы и следовать предначертаниям Господа.

Иисус решительно окунается в речную воду; у Иоанна в первый раз дрожат пальцы в момент обряда. Он стряхивает несколько капель на голову плотника и говорит:

— Крещу тебя во имя Духа Святого, дабы все кривое исправилось и все неровное сгладилось.

Иисус складывает ладони и шепчет мольбу:

— Душа моя, восславь Господа! И да переведутся грешники на земле, да сгинут злодеи! Да будь благословен Господь, прибежище угнетенных, сирых и покинутых! Да преисполнит слава Его навсегда землю нашу, ибо милосердие Его вечно и вечна Его любовь! Возлюбим мир и радость, эти самые сладостные дары, ниспосланные нам Господом! Да будет благословен Господь!

Вот и все, что увидели и услышали мужчины и женщины, в смущении теснившиеся на левом берегу реки. Но тут опять загремел среди скал голос Иоанна Крестителя:

— Не будучи слепым, не возымели вы глаза; не будучи глухими, не возымели вы уши; не будучи в нетях, не смогли увидеть великую бурю, блиставшую молнией и нежнейшей радугой перед вами. Вы не видели, как воды Иордана обратились в сапфировую лестницу и вихрем вознеслись до кровли Вселенной, разрезая тучи, раскалывая звезды.

Вы не видели, как отверзлись небеса, словно море огромное; как поток света вырвался из их чрева, ослепляя птиц и устилая золотом пропасти.

Вы не видели, как пролетел голубь, белее белого цветка лимонного дерева, нежнее дыхания мирного, чище целомудрия, святее любви; голубь, который спустился к нам и сел на темя избранника, чтобы свить гнездо в недрах сердца его.