Василий Швецов - Горькая новь Страница 35

- А ну, играй, гармонист! Играй, да не путайся! - Меня даже какая-то оторопь взяла. А он пошел вертеться по кругу, да как начал дробить чечетку, всякий шум прекратился! Я весь взмок, и пальцы уже стали деревенеть. Плясун отстукал последнее колено дроби, пробрался ко мне, пожал руку и громко сказал: - Молодец! Вокруг закричали:

- Ай да Чемров, ай да Степан! Да как же бабам не любить такого! - Так я впервые увидел Чемрова, который громил милицию в степных селах и всегда уходил от преследования. Село гудело, во всех концах слышались маты и стрельба, так просто кверху, для куража. Много пьяных, в некоторых домах и избушках хмельные ссоры и даже драки. Визжали бабы - разбирались старые грехи. Собаки боялись вылазить из - под амбаров, оттуда и лаяли. Волостное начальство разбежалось. Грозный Кузнецов, начальник дружины, так спешно удирал, что в кабинете оставил шпагу да грязное бельё. Попа Михаила Павского, за отказ давать доносы на сочувствующих совдепам и партизанам, казаки увезли ещё до прихода партизан и против посёлка Казазаева убили. На этом же месте был расстрелян медведевский содержатель ямщины Медведев Илларион, на их могилах долгое время стояли кресты

В доме священника был оборудован лазарет, заведовал которым бывший военный санитар Иван Новосёлов. Какие - то обязанности выполнял при лазарете Федор Еранкин. Провели набор девушек в качестве сестёр, взята была туда и моя восемнадцатилетняя сестра Анна. Были и врачи из волостных врачебных пунктов. Раненые и больные около сорока человек оставлены для лечения и выздоровления а сам госпиталь перевели в село Соловьиху.

Партизанские полки пробыли в Солонешном пятеро суток, и в ночь на 28 декабря выступили на Бащелак.

Полки Горной дивизии, ободренные победами, двигались на последний штурм казачьей цитадели - Чарышского. Надо отметить, что здесь все села были тогда заняты казаками и дружинниками. В их рядах чувствовалась уже расхлябанность, свою злобу от поражения они вымещали на мирных жителях, порки и расстрелы не прекращались. Пополненные новыми людьми из разных деревень партизаны шли с уверенностью одержать победу и Новый год отпраздновать в Чарышском.

Плохо только одно - накатили лютые морозы. У лошадей смерзались ноздри, у людей сплошь обморожены лица. Казаки тоже готовились встретить новый, двадцатый год, в кругу семьи и друзей, с поднятым в руке бокалом, с громогласным тостом за правое дело, а вот у кого оно было правое, ни кто не знал ни белые ни красные.

Десятитысячная партизанская армия катилась вперёд, полки шли дорогой, шли рекой, шли по целине, пробивая метровый снег. От наступающих бежали, уже изрядно потрепанные казачьи сотни. Бежали вместе с ними белодружинники. Многие охлюпкой и даже на некоторых лошадях по два всадника. Как не стращал урядник Менщиков своих станичников и дружинников, ничто не помогало, всех охватил панический страх, да и сам урядник боялся и так же гнал бы в первых рядах, но ему нельзя. Хорунджий приказал остаться и держать оборону, а сам уже две недели как уехал в Чарышск женить сына Петруху, на свадьбу в подарок увёз два воза всякого добра и свою купчиху, она хоть на выдру похожа, но очень богата. В Бащелаке он, как кот, больше валялся на перине с сухопарой Феничкой, а за него часто командовал урядник. Вот и вахмистр тоже хорош, гусь лапчатый, ежедневно пьян. Прикажет хозяйке квартиры принести ему чуть не ведёрный чайник медовухи, сам возьмёт в шкафу несколько стаканов, нальёт их дополна, расставит и командует: "Справа по одному!" - выпьет зараз всё и пойдёт куралесить. Один раз притащил кобеля, посадил его за стол, ну, собака есть собака, что было на столе, съела, а он стоял на вытяжку под козырёк и рапортовал.

- Ваше превосходительство мы с вами имеем родство по крови, вы бы мне дали крестик.

Хотел обнять, но кобель махнул в окно прямо со стола. Стекло вдребезги, а вахмистр ему вслед открыл стрельбу из нагана. Вот оно Христово воинство. Не стало дисциплины, а без неё разваливается армия. Многие дружинники разбегаются и, говорят, что идут с повинной к восставшим мужикам. Да долго ли так будет продолжаться? За что же русские бьют таких же русских? Кто столкнул их лбами? Не между собой надо было драться и убивать друг друга, а надо было в самом начале пресекать беззаконие в России. Надо было уничтожать главарей, рвущихся к власти с той и другой стороны. Подобные мысли проносились в голове урядника Ивана Менщикова. В натопленной квадратной комнате с закрытыми ставнями ходил из угла в угол Иван Алексеевич, нервничая, сам с собой разговаривал. - Почему же он должен тут сидеть и ждать смерти? Разве ему больше всех надо? Да и за кого же и за что он воюет? Ведь не все казаки дерутся с мужиками. Вон братья Пичугины ушли воевать против белых, Игнат в августе даже командовал Бащелакским фронтом. Зря я тогда не ушёл в партизанский отряд. Этим драконовым порядком с нагайками да расстрелами, вывели из терпения мужиков, вот они и вымещают всё зло на правых и виноватых. Пощады от них не жди. Ведь сам урядник, не пошёл бы убивать и пороть в какой - то деревне мужика, недовольного навязанной ему властью, не стал бы устанавливать жёсткие порядки - это было противно его характеру, но его заставили силой, потому что он казак, да к тому же ещё имел, хоть не большой, но чин. Провожая в полк, сильно плакала его жена Елеша, которую до своей смерти он так и звал. Как - то они там с дочкой, такой же красавицей, как и мать. Ведь она уже невеста, отбоя нет от поклонников - чубатых казачат. Горе им будет, если захватят Чарышск партизаны.

Сильный стук в ставень оборвал раздумья урядника, эхом прокатились несколько выстрелов. Выйдя во двор, он увидел, что все беспорядочно убегают из села. Отдав несколько команд, он с остатками казачьего отряда, покинул Малый Бащелак. Вместе с отступавшими, неистово гнали свои пары разночинные, именитые господа. У отца Сергия произошла размолвка со своей матушкой Гликерьей, которая взяла с собой белую пушистую собачку, а он её выбросил - не положено на лошадях возить собак - сильно устанут. Дошло до драки. Больше всех боялся партизан волостной старшина Клементий Барсуков, пожилой, пегобородый кержак, из Белой. Десятки докладных посылал он есаулу Шестакову на бунтовщиков. Много спин и задниц исполосовано у бащелакских и окрестных мужиков, некоторые, по его кляузам, поплатились даже жизнью. Знал - если прихватят, то убьют. Пара серояблочных сытых бегунков день и ночь стояла при волости, запряженная в большую кошеву с откидным пологом, но воспользоваться ей Шестакову не пришлось. В разгар паники опередил его начальник милиции Кедров, вывел эту пару, подъехал к своей квартире, посадил накрахмаленную Катьку с узлами её юбок да штанов, переулками выехал на тракт и был таков. Старшина выбежал из волости, вскочил на подвернувшиеся голые сани, запряженные сухорёброй кобылой и так, стоя, не заехав домой, укатил из села. А старшиниха Лепестинья, ожидая мужа, навязала целую гору разных узлов и стала переодеваться. В этот момент услыхала крик, Клементий сбежал! Она надёрнула на себя полушубок, завязала голову какой - то тряпицей, сдёрнула со стены ружьё, выскочила из комнаты и в конюшню. Там отвязала мерина, с колоды взобралась на него без седла и помчалась вслед за мужем Суматоха в последнюю январскую ночь охватила всех жителей Бащелака. Весь этот разночинный люд, бежал сломя голову. Многие везли своих жен, своячениц, сестёр, разных приживалок и просто потаскух. Сани и кошевы загружены разным добром. Всё неслось в страхе, словно гонимое ветром. Маты, угрозы, слезы в адрес краснопузых вахлаков, этих нечёсаных сермяжных мужичишек, которые захотели сами править страной. Не меньше брани изливалось в адрес бежавшего без оглядки белого воинства. Будто все лишились рассудка. Давя, и перегоняя друг друга, все торопились добежать до Чарышска с надеждой, что казаки и белодружинники не пустят краснодранцев. Но этим чаяниям сбыться не пришлось.

Кругом непроглядная серая мгла. Двигались переменным аллюром. От многих тысяч взмокших лошадей валил густой пар, словно из натопленной бани. С паром смешивался мышастый туман. В трёх метрах переднего уже не видно. Беспрестанно неслась команда - не разрывайсь. Пальцы рук немеют, щёки и нос покалывает. У многих укутано бабьей шалью лицо, видны только сверкающие глаза из - под смерзающихся ресниц и бровей. Вызвякивают стремена друг о дружку едущих рядом всадников, у многих застыли и не гнуться кожаные канаши на ногах, но ноги не мёрзнут в войлочных чулках, обшитых сверху цветным материалом. Лошади растрензелены, тысячи свободно болтающихся удил на разные голоса, как в мелкие церковные колокола вызванивают свои песни. Вся зимняя одежда трофейная. И люди все разные. Вот, к примеру, Василий Рехтин имел до сорока дойных коров, полтора десятка запряжных лошадей, стадо овец, большой дом со многими амбарами. И Федот Филиппов имели с отцом одну Булануху, одну корову и пепелище от сгоревшей завалюшки. Они совершенно разные, как магнитные полюса, но цель у них в то время была одна бить казаков, а спроси бы их - за что же бить? Тот и другой бы ответили: за то, что казаки стоят за Колчака, значит, они белые и их надо бить. А вот у Парфёнова своя философия, он материалист, из этой войны рассчитывал извлечь выгоду для себя и для своего хозяйства. Рассказывал он так: