Джеймс Келман - Перевод показаний Страница 37

Я видел, как мой старший коллега старается ввести семью в эти исторические оценки, указывая на определенные факторы, касающиеся дела их двух сыновей, а также борьбы за каждого человека, как она все еще продолжается. Когда отец не присоединился, мой старший коллега посмотрел на мать, но она тоже, не ответила, не приняла в этом участия, глядя только на детей, на внуков, да, но детей тоже можно научить. Если бы люди это понимали. Дети научатся. Позвольте им. Многие коллеги молоды, молодые, и они научились. Взрослые говорили с ними, ничего не скрывали. Вот и младший сын этой семьи, как он стал нашим коллегой. Изучил ли он мир. И как тут смерть двух его братьев. Следует ли так уж скрывать все от детей. И у меня тоже был ребенок, чья мать где-то нигде, исчезла. Что мы можем сказать. Что мне сказать ей, моей дочери, ничего.

Должны ли мы лгать нашим детям, я так не думаю. Я теперь говорил об этом семье и соседям.

Я говорил дальше о том, как эти старые методы работы привели к неудачам нашего «защитного формирования», принося мало удовлетворения, только внимание от заграничных источников, полезных источников, да, но какая перемена произошла в нашей собственной стране, никакой, перемен не было, никаких, начальства ничего не делали, только смеялись над нами, употребляя все больше безопасностей в наших городах и селах, и сейчас больше, весь армейский персонал. Здесь все это знали. Должны ли мы были отступиться и позволить это. Правовед слушал внимательно, он не курил, я это видел, он всегда курил, а сейчас нет.

Сын семьи возвратился, стоял в дверях, выслушивая, слушая все, что говорилось.

Я теперь рассказывал как при этом визите отечественные коллеги провели с правоведом шесть дней, было подготовлено много собраний, разговоры со многими людьми, неофициальные официальные. Этим утром было одно собрание в городке, присутствовали многие жители. Армейские знали об этом, заняли позиции вокруг здания, провокационно, угрожающе, кричали мужчинам и женщинам, чтобы выходили оттуда, хотели задержать кого-нибудь за драку, такой у них предлог. Те, в этом городке знали, стали бы стрелять и убили. Всего один месяц назад, они перестреляли мужчин и юношей с футбольного матча. Это было очень сложное собрание, мы все еще ожидали информации. Дожидаться еды мы не стали, потом ушли, проехали сюда сотню миль, однако легко, безопасно. Армейские знали о наших передвижениях во время поездки, но не беспокоили, только следили. Это разумно с их стороны, они не могли тронуть этого гостя, заграничные журналисты и индивидуальные люди тоже следят за ситуацией. Сегодня было одно неофициальное собрание, руководители общины и местные коллеги приходят в один дом, мы после тоже уйдем туда. Завтра очень рано нам придется проехать еще больше миль, на одно большое собрание в городе, большом, очень много людей, множество. Там будут армейские, безопасности, конечно. Мы знали об этом, получили предупреждения, как и в эту ночь тоже.

Я немного объяснил, какая сильная напряженность была среди коллег в этой дискуссионной поездке. Чего только с нами не случалось, персональные контакты не появлялись, неудачи, провалы, какой там график, все не по графику и все другие важные факторы неважные факторы, все мелкие детали, не могу перечислить. Люди не думают о времени. Мы можем проехать сто миль, а людям кажется, что мы с соседней улицы пришли, тут за углом. Заходите к нам через десять минут.

Но мы же в сотне миль от вас.

Ладно, если вам нужно пятнадцать, мы подождем.

Да!

Я увидел, что правовед приглядывается ко мне, улыбаясь. Теперь продолжил говорить наш старший коллега. Я был доволен.

Многие мероприятия, их организация, это было мое особое задание, однако если мероприятия не организовывались легко, легко для всех, правовед всех прощал. Он и старший коллега ехали в одной машине, и еще с ними был другой коллега, автомобильный гений, даже больше, если бы не его огромные способности, если бы его с нами не было, да, все было бы потеряно, это могу сказать.

Про всякие такие дела, большую напряженность, правовед говорил нам, Что тут поделаешь, не все можно контролировать, не волнуйтесь. Он часто вздыхал, но говорил не много, разве временами его глаза смотрели за нами, наблюдая, как мы реагировали, и также как армейские реагируют на нас, здесь ли коллеги, смотрят ли они на нас, боимся ли мы, или армейские боятся коллег. А в другие разы не смотрел, глаза открыты, но внутрь его собственной головы. Он часто зевал, извинялся ли, не всегда. Я думаю, он не замечал. Могу сказать, что я наблюдал за правоведом. Я гадал, слушает ли он людей.

И если случатся затруднения, больше, обернутся опасностью. Как он тогда себя поведет? У меня не было сомнений, у нас не было сомнений, его действия были бы соответственными, соответствующими. Да, это я знал. Все коллеги уважали его, я тоже. У него были с собой диски для компьютера, и он все время искал доступ к компьютеру, но за эту неделю пока доступа не получил. Он привез с собой один, но с тем что-то случилось, и теперь его не было, однако диски он сохранил для работы, готов был к таким осложнениям, и копии раздал другим коллегам. Да только на этой территории компьютеры были недоступны. Когда он спросил младшего сына, нет ли в его семье компьютера, младший сын сказал, что нет, он думает, что и в городе нет ни одного, хотя и не знает, и вышел, чтобы помочь с другими приготовлениями. Позже ему достали пишущую машинку, но правовед только один раз на нее и взглянул. Он был человек с большим животом, тяжелый, носил такую одежду, как белая рубашка и галстук с узором. Семья дала ему лучшее кресло, поближе к огню. Я видел, что ему неудобно, слишком тепло, да еще еда, тарелка с печеньями у него на коленях, печенья он не съел, ни одного. Дети поменьше не спускали с него глаз, надеясь на печенья. Члены семьи и присутствующие соседи тоже с него глаз не спускали. Наш старший коллега все еще говорил. Может скоро и замолчит. Он мог говорить целые периоды времени, длинные периоды. В доме теперь были многие. Это могло встревожить. Кто знал всех, которые набились сюда, мы поэтому полагались на младшего сына семьи, знакомого с этими личностями.

Через час будет пора идти на следующее собрание.

Теперь старший коллега не говорил. Смотрел на меня. Но я опять говорить не стал. Так что наступило молчание, это было неудобно. Некоторые смотрели на правоведа, думая услышать его рассказы, надеясь на это. Со времени, как он вернулся домой, газеты печатали истории, так чтобы дискредитировать его. Но людям эти истории нравились, и они гадали о нем, неужели все это правда, слухи про знаменитых людей, прекрасных актрис, неужели правовед с ними встречался, со звездами из фильмов, сексуальных фильмов, и тоже с людьми из рока. Но правовед не рассказывал. Я говорю, коллеги тоже были разочарованы, хотели послушать, как он рассказывает, а он не рассказывал, у них имелись к нему дальнейшие вопросы, о борьбе, как о нас думают заграничные люди, достойны ли мы. Он за одну неделю сказал совсем мало, с добрым утром, привет, как поживаете, спокойной ночи, и часто уставал, часто зевал, скучно ли ему было с нами, конечно.

Молчание было все дольше. Многие смотрели на правоведа, но он только залез в свою сумку, достал оттуда новую пачку сигарет и так помахал рукой, можно ли курить, отдал пачку младшему сыну, повел пальцем, чтобы младший сын предложил сигареты членам семьи, его отцу тоже, тот взял одну. Коллеги могли сопровождать начальств и заграничных гостей, у которых были материалы, однако они и не думали распределять их, а вот правовед делал так все те дни с нами, все сигареты, было ли у него бренди, да. Младший сын протягивал пачку другим, не многие взяли по одной. Однако женщина, старая женщина, она взяла одну, глядя на правоведа, я заметил, она все так пристально на него смотрела, так пристально. Она была пожилая, лицо худое, как это, изношенное, морщинистая морщинистая кожа, вся в складках, глубоко внутрь, плечи округленные, а спина у нее, она казалась искривленной. Младший сын взял у правоведа спички и зажигал для курильщиков. Старой женщине он спичку не предложил, а вместо посмотрел на мать, которая сидела с ней рядом. Потом дал сигареты мне и старшему коллеге, и себе одну взял. Я видел, его отец следит за ним и за мной тоже. Сигаретный дым теперь плавал клубами. Дочь семьи подошла к окну, открыла.

Можно я расскажу про старую женщину, что она держала сигарету неловко, и все в ней было такое неловкое, не знала, как, сидит, выпрямившись, потом скрещивает ноги, потом поднимает их в кресло, садится на них, держится, за лодыжки, голова наклонена, раскачивается, назад, вперед, верхняя часть тела. Я увидел, ее глаза закрылись, и слюна изо рта, так люди бывают в трансе, я видел в трагедиях, когда потрясение, люди потом остаются такими, в трансе. Ее глаза открылись. Ребенок был рядом, маленькая девочка, женщина глядела на нее.

Я уже говорил, что люди молчали. Они так и оставались, не считая интерлюдии с сигаретами. Теперь докурили и опять замешательство и опять заговорил мой старший коллега, взглянув на меня. Он сказал, Мне пришел в голову человек, которого мы сопровождали несколько недель назад, больше, два месяца три месяца. Он теперь благополучно уехал из нашей страны. Некоторым здесь известно его имя.