Алина Знаменская - Женщина-зима Страница 38

Ирма лежала, словно оглушенная его словами, его лаской. Помимо своей воли она стала вновь и вновь прокручивать сегодняшнюю ночь. И эти впечатления наваливались на нее сладкой тяжестью, не давали дышать. Она поднялась, влезла на подоконник и открыла форточку. Влажный весенний воздух заполнил комнату. Она забралась с ногами на диван, укуталась своим плащом. Ей не хотелось думать о Павле, но не думать о нем она не могла — утро уже подкрадывалось к ней, как приговор. Жгучие, горькие, наполненные ядом мысли ползли в ее праздничный мир, как змеи. Гнездились там, щипали и начинали властвовать. Предстояло возвращаться домой.

…Володька шел под дождем, не пряча головы. Шел и улыбался. Райцентр спал. Только кое-где начинали продирать горло первые петухи. Было по-утреннему зябко. Володька вдруг сорвался и побежал, подпрыгивая, как мальчишка. В проулке он опять перешел на шаг, потому что увидел колхозный автобус, в котором они приехали выступать. Автобус стоял как шатер, точно посередине проулка. Боковая дверца была распахнута настежь, и оттуда торчали чьи-то ноги. Володька подошел ближе. По ботинкам он узнал Генку Капустина. Генка спал поперек прохода, вдрабадан пьяный. Володька попытался разбудить Генку, но безуспешно. Наконец Капустин посмотрел на него мутными глазами и сказал:

— Все бабы — стервы.

Володька никак не мог согласиться с товарищем. Он оттащил Генку от прохода, устроил его на заднем сиденье и сел за руль. Когда он подкатил автобус к дому Любавы, все еще спали.

В селе к таким, как Добров, всегда относились настороженно. Кто знает, чего он хочет? Что ему надо-то, у него на лбу не написано. Дарья Капустина, много лет проработавшая старшим поваром в колхозной столовой, рвение чужака восприняла с опаской: пришел, стал высматривать, вынюхивать. С бабами-поварихами шутки шутить. Интересоваться стал — чего бы им в своей столовой улучшить хотелось? А те и рады стараться.

Целый список составили в момент. И сушилку к мойке, и стулья новые, и занавески. И духовку новую, поскольку старая совсем не печет. И ремонт зала современный. Дарья Капустина только что не плевалась, читая список. Ну дуры, дуры и есть.

— А для чего ему это? Вы спросили? — выговаривала своим работницам Дарья. — Может, он хочет прикупить нашу столовку да ресторан в ней открыть? Вы думаете, он вас официантками тут поставит? Как же! Держи карман!

— Ну! Ресторан! Скажешь тоже! — возражали столовские. — Кто это в ресторан-то ходить будет?

— А вот сделает с отдельными номерами — с трассы ездить станут! — пророчила Дарья. Не верила она в бескорыстие спонсоров, хоть убей!

Добров, не слушая пустых разговоров, делал свое дело. В ближайшие выходные прибыла бригада рабочих. Одеты они были чудно — в чистые синие комбинезоны с желтыми буквами и синие же кепки с желтыми козырьками. Выгрузили цемент, песок, кучу разных смесей. Начали ремонт. Столовские бабы не поленились — пришли поглазеть, как споро и ладно работает городская бригада. Чудеса, да и только. Лесенки блестящие разобрали, залезли, реек набили, пластиковые панели друг к дружке — чпок, чпок! Раз-два — потолок готов. Бабы ахнули. Побежали по домам мужиков звать. Пока ходили — рабочие в новый потолок светильники приладили. Любо-дорого! Европа тебе, а не Завидово какое-то. Мужики деревенские только крякали, обходя фронт работ. Два дня в упор работала бригада. А в понедельник рано утром столовские бабы пришли на работу. Зашли так тихонько и встали, потрясенные. Дарья Капустина, зайдя, ретировалась в коридор. Разулась, а затем робко прошла в зал босиком. По ее представлениям, столовский зал теперь походил больше на сказку, нежели на быль. И стало заранее жаль этой сказки, поскольку она трезво оценивала привычки столовской публики.

Дарью умиляло все: и кафельный пол, уложенный, как шахматная доска, в клеточку, и цветной пластик, и новые занавески — яркие, нарядные. И столы новые, и стулья. Не обманул Спонсор. Все сделал, как обещал.

Молча прошла Дарья на кухню. Загремела кастрюлями. За ней потянулись остальные. В молчании шла подготовка к завтраку. Дарья, начальница, молчала, а поварихи, глядя на нее, обсуждать увиденное опасались. Еще нарвешься на ее острый язык. Ну а когда мужики на обед пришли, тут все и началось. Затоптались на пороге, словно в гостях они, а не в своей столовке. Куртки грязные, замасленные поснимали и на вешалки пристроили. Руки мыть в очередь выстроились. Каждый к сушилке подходил, пробовал — как это: поднесешь руки, никуда не нажимаешь, а оно включается? Мужики гомонили за обедом. Шутили, но не зло, уважительно. Было как-то всем неловко, что вот посторонний человек приехал и порядок у них навел. А сами они не могли, или не хотели, или же не знали как…

Удивление их достигло высшей точки в разгар обеда, когда стали выдавать дымящееся жаркое. К столовке подъехал Крошка на тракторе и сгрузил на площадку две новехонькие будки общеизвестного назначения. Будки были свежесрубленные, гладкие. Желтые, как скворечники. Дверцы ладные, с ручками и защелками внутри. Последовал новый взрыв эмоций. Мужики высыпали на улицу, окружили Крошку. Всем бросились в глаза старые будки, на которых уж и живого места не было, а двери болтались, как белье, на одной прищепке, того и гляди ветром унесет. И как-то ведь умудрялись пользоваться этими будками. А вот теперь стало ясно — пользоваться ими нельзя. Вообще так жить, как они живут, — нельзя. И надо с этим что-то делать. Закурили завидовские мужики, помолчали. После обеда расходились какие-то прибитые. А к вечеру будки уже стояли на месте старых. Вызывающе белели на фоне буйной весенней зелени. Дарья выгнала своих девчат на покраску. Будки красили в зеленый, чтобы не слишком выделялись.

У столовских начался праздник души. Они и одеваться на работу стали по-особенному — то шарфик, то бусики. Только Дарья Капустина не могла отдаться общей радости до конца — как она и боялась, начались проблемы с сыном. Генка, обычно веселый и работящий, стал замкнутым и угрюмым. И это еще полбеды. Как и всякий деревенский парень в этом случае, Генка потянулся к бутылке. Дарья забеспокоилась. Думала она посоветоваться с Полиной. Как-никак несколько месяцев Генка в клубе торчал все свободное время, у той на глазах. Но Полины дома не оказалось — осталась в районе, на семинаре.

Задумчивая и невеселая шла Дарья мимо кладбища старых комбайнов к себе в столовую. Она вся погрузилась в безрадостные мысли и, как всякая мать, искала причину Генкиного срыва в себе, в том, как она его воспитала. Где недоглядела? Почему не знает, что случилось? Так шла Дарья, угрюмо глядя себе под ноги, и чуть не столкнулась с Ирмой Гуськовой. Охнули обе, словно привидение увидели.

— Фу-ты… Ирма! Чуть не сшибла тебя, прости.

— Ой, теть Даш, это я зазевалась…

В другой раз Дарья непременно задалась бы вопросом, откуда это вынырнула Ирма Гуськова, что она делала в таком нелюдном месте в утренний час? А сейчас ей не до того было.

Ирма собиралась пойти своей дорогой, но Дарья остановила ее: погодь!

Ирма приостановилась и отчего-то стала покрываться легкой краской. Но и на это Дарья внимания не обратила. Она обдумывала, как спросить о Генке и при этом не ляпнуть лишнего.

— Спросить тебя хочу, Ирма… Вот вы в клуб вместе ходили с Геной моим. Ничего ты странного за ним не приметила?

Странного? — Ирма как-то даже с облегчением вздохнула, краска стала понемногу спадать с ее лица и шеи. — Ничего странного. Гена всегда такой веселый, смешит нас всех… А что такое-то, теть Даш?

— Погоди. Веселый… Выпивали они там, может, с кем? С Крошкой, может, или с Ваней Модным?

— Ну… случалось. Так это после спектакля, все вместе. Да и то… Крошка пил, а Гена — не очень.

— Ну, может, они с ребятами не поделили чего? Поссорился он с кем? — не унималась Дарья, внимательно вглядываясь Ирме в глаза.

Та очень искренне удивлялась.

— Да нет же, теть Даш! Гена не может ссориться. Он сразу все в шутку переводит. У него со всеми хорошие отношения, его все любят…

— Все любят… — угрюмо повторила Дарья. — Все, да не все, видать, раз он от тоски сохнуть стал!

— Как это — сохнуть? — не поверила Ирма.

— А так это! Никогда с ним раньше этого не было! Придет домой с работы, слова доброго не скажет. Все молчком да сопком. А то и напьется…

Дарья шмыгнула носом и, в сердцах махнув рукой, пошла своей дорогой. Ирма в недоумении некоторое время смотрела ей вслед. Затем спохватилась и заторопилась по тропинке прочь от кладбища комбайнов. А Дарья после встречи с Ирмой шла взволнованная. С одной стороны, ей было приятно еще раз услышать о сыне хорошие слова, с другой — разговор совсем не пролил света на ее беду, а только еще больше запутал. Тут она увидела Володьку Никитина. Он пересекал дорогу прямо перед ней. Она, не задумываясь над тем, откуда вынырнул Володька, которого во время их беседы с Ирмой и на горизонте не было, остановила его и стала выспрашивать на интересующую ее тему. Володька ничего вразумительного не сказал. Более того, он вел себя странно. Смотрел на Дарью так, словно до него с трудом доходили ее вопросы. Дарья оставила его в покое, но укрепилась в мысли, что от нее что-то скрывают. И она будет не она, если не дознается, что стряслось у Генки.