Бенджамин Леберт - Crazy Страница 4

О тонком Феликсе я знаю совсем мало. В интернате он такой же новенький, как и я. Появился всего три недели назад. За это время, как говорит Янош, успел более или менее прочно втесаться в компанию. Он приятный парнишка и до сих пор еще ни разу никого не обидел.

А вот и Трой, которого Янош называет ископаемым Нойзеелена. Сейчас он в двенадцатом классе. Провел в замке уже восемь лет. Живет молча. Никто не знает, что происходит у него за фасадом. Рассказывают, что у Троя есть брат и он при смерти. Более точных сведений нет. Ничего не известно о родителях. Ничего не известно о родственниках.

Остается сам Янош. Мой сокомнатник. Девятиклассник, юморной парень. Все время орет и ржет. О его семье я ничего не знаю. Толстый Феликс говорит, что отец Яноша — миллиардер, владеющий разными акциями. Но это неточно. Может быть, я еще выясню.

Мы идем по рыночной площади. Она почти пуста. Всего несколько ларьков пытаются получить прибыль. Флориан покупает пиво. При этом внимательно следит, чтобы на его пути не появилось ни одного преподавателя. По-быстрому сгружает банку в полиэтиленовый пакет. Потом несется к нам:

— Я слышал, что как раз сейчас здесь работает педагогичка по сексу. Говорят, что временно она осела у местного доктора Бирвайлера. С ней можно поговорить в любое время. Слышь, Янош, готов поспорить на свою пивную кружку, что тебе слабо сходить к ней.

— А что мне с ней делать? — бормочет тот. — Моя сексуальная жизнь была дерьмом, дерьмом и останется. И никакая тетка по траханью не сможет ничего изменить.

— Да тебе и говорить много не придется, — отвечает Флориан, — скажи просто, что ты голубой, а твоему воспитателю это не нравится.

— Да ему и не понравилось бы, — встревает толстый Феликс.

— А кроме того, — продолжает Флориан, — не забудь про выигрыш. Тебе же всегда хотелось такую пивную кружку. За это ведь можно разок побыть клоуном. Верно я говорю?

— Эй, Девчонка, зато сам ты онанист! — рычит Янош, смеясь.

— Без тебя знаю, — отвечает Флориан, — слава богу, что не голубой онанист.

Итак, мы маршируем к приемной доктора по имени Бирвайлер. Она находится аж на другом конце деревни. Нам приходится колесить по многочисленным улочкам и переулкам. Все они узенькие. Машине не пройти. Побольше места только у часовни Нойзеелена. Здесь оживленно. Парни волнуются. Верещат все разом. Сплошные советы и поучения. Янош сохраняет хладнокровие. Затягивается сигаретой. Такое впечатление, что ничто не может заставить его волноваться. Добираемся до дома, в котором находится приемная. Смешная хата. Стиль модерн. Окна закрашены. Медициной пахнет уже у двери. Справа латунная табличка с надписью:

Доктор Йозеф Бирвайлер.

Часы приема: пон. — пятн. с 8.00 до 14.30.

Снизу прикреплена листовка со следующим текстом:

Секс и прочее

Консультации для молодежи и взрослых, для всех тех, кто получает удовольствие от секса. Мы принимаем в клинике доктора Бирвайлера с 3 по 12 января. Консультации в течение восьми часов ежедневно без предварительной записи.

Рядом с текстом нарисован мальчик. Он держит в руках свой член, смеется и говорит: «Мы рады помочь также и гомосексуалистам». Флориан, которого все называют девчонкой, тычет в эти слова пальцем: «Смотрите-ка. Это же самое то для нашего Яноша». И тут же вталкивает Яноша в дверь. Мы втискиваемся следом. Принимают на первом этаже. Нам не нужно подниматься по лестнице. Это радует. Для меня подъем по лестнице всегда связан с болью. А испытывать боль сейчас как-то не хочется. Янош звонит. Дверь открывается с громким скрипом. Входим. Пол, покрытый однотонным голубым ковром, вокруг — блестящие белые стены. Пахнет медициной. Прежде чем попасть в приемную, мы должны пройти по длинному коридору. За письменным столом сидит молодая ухоженная дама в очках с серебряной оправой.

— Что вам угодно? — вопрошает она. У нее злой взгляд. Такое впечатление, что она в стрессе. Вперед выходит Янош.

— Мы… Я бы хотел попасть на консультацию «Секс и прочее».

— Вторая дверь налево, — отвечает она, повысив голос.

Она эротична. Я рад, что встретился с ней. Собираюсь зайти сюда еще раз. Теперь один. Может быть, оденусь получше. Не исключено, что заявлюсь с цветами. Может, придумаю еще что-нибудь. Но только попозже. Не сейчас. Мы подходим к коричневой двери, на которой написано «Секс и прочее». Толстый Феликс ржет. У него краснеют уши. Он нервничает.

— Может быть, у вас случайно есть что-нибудь пожрать? Я так просто спрашиваю, в том смысле, что я бы чего-нибудь съел.

— Заткни кормушку, Шарик, — раздается со всех сторон.

Янош стучится. Ему отвечает нежный голосок: «Войдите!»

Я оцениваю голос на сорок три года. Может, немного помоложе. Входим в маленькое помещение. Все как-то стиснуто. Нам едва хватает места. За красно-коричневым письменным столом (он красивой формы и неплохо бы вписался в мою интернатскую комнату) сидит блондинка. На лице несколько морщин. Наверное, ей на самом деле сорок три года. Глаза необыкновенного зеленого цвета. Они привлекают внимание. Этакое светлокожее создание. Перед письменным столом три черных стула. На стене порнокартины. Большинство из них демонстрируют позу миссионера. Или женщин, ублажающих мускулистых мужиков. Мы с Феликсом не можем оторвать взгляд. Блондинистая дамочка встает.

— Меня зовут Катарина Вестфален, — говорит она, — мы наверняка познакомимся с вами поближе. Вы из интерната Нойзеелен?

— Да, — отвечает толстый Феликс, который неотрывно таращится на банку с жевательными конфетами в форме медвежат, стоящую на одном из столов.

— Как вы считаете, могу я взять одного? — спрашивает он вежливо.

— Конечно, конечно, — отвечает Вестфален.

Мы с Яношем качаем головой.

— Так что вас сюда привело? — пытается выяснить врачиха.

Янош поворачивается к Флориану и шепчет:

— Кружка моя?

— Твоя кружка, твоя, — подтверждает тот.

— Собственно говоря, привело меня только одно, — говорит Янош, обращаясь к Вестфален. И у него тоже начался приток крови к голове.

— Как тебя зовут? — спрашивает она.

— Янош.

— Ну, так что конкретно тебя привело?

Толстый Феликс ухмыляется. Как раз в этот момент он засовывает медвежонка себе в пасть. Напряжение растет. Все уставились на Яноша.

— Так вот, — говорит он, оборачиваясь, — я голубой и хотел бы заняться сексом с Троем (тут он тычет пальцем в Троя), но я боюсь, что нас засечет воспитатель. Как он отреагирует? Или, точнее говоря, как обязан отреагировать воспитатель? Временно отстранить от занятий? Заставить дежурить по столовой целых три недели? И почему, черт подери, гомик не может быть просто гомиком? Скажи, Трой!

Без сомнения, Янош сейчас на пике своей формы. Кружку он заработал честно. Ему до фонаря, что там думает эта Вестфален. И до лампочки, позвонит ли она воспитателю. В этот момент он величествен. Он выиграл кружку, и его друзья отплатят ему за сегодняшний подвиг вечной любовью. Так что ему может быть?

— Ну а ты что скажешь, Трой? — спрашивает Вестфален.

Трой молчит.

— Он что, стесняется? — с этим вопросом она обращается к Яношу.

— Конечно, он стесняется. Посмотрите на него. Да и кто бы не стеснялся при подобных обстоятельствах?

Трой делает шаг вправо. На его лице появляется выражение безудержного гнева. Он закрывает глаза. Больше всего ему хочется заорать. По нему видно. Но он не может. Он вопит внутри. Толстый Феликс подходит к нему.

— Наплюй, — говорит он.

То же самое как-то сказал ему я. Вдруг это поможет. Трой все еще молчит. Но его лицо немного проясняется. Для начала неплохо. Янош ничего не замечает. Он с удовольствием выслушивает советы и поучения Вестфаленихи. И ухмыляется.

Через полчаса, когда всё уже позади и мы опять стоим на рыночной площади, у толстого Феликса прорезается голос:

— Можно я задам вам вопрос?

— Валяй! — отвечает Янош.

— Зачем мы всё это делали?

— Потому что Яношу захотелось поиметь мою кружку, — отвечает Флориан, — ты же сам знаешь.

— Твою кружку, — повторяет Феликс, — все это только из-за твоей долбаной кружки? Тогда нам вообще можно было ничего не делать.

— Ничего не делать скучно, — отвечает Янош. — Представь себе — вечно торчать на одном месте! Ну уж нет! Лучше я схожу к Вестфаленихе и послушаю пару лекций. Даже ради какой-то долбаной кружки. Я думаю, что именно это имел в виду Бог.

— Бог наверняка имел в виду не это, — отвечает толстый Феликс, — ты что, правда думаешь, что Бог хотел, чтобы мы пошли к сексотерапевту?

— Ну, он мог бы захотеть. Ведь мы же молоды. А молодые люди должны когда-нибудь узнать, как нужно трахаться.